Появившаяся черноглазая служанка проводила их до самых дверей большой комнаты.

В комнате у бассейна стояла Номеда. В это утро она была еще красивее: волосы высоко уложены, длинное платье переливается цветами радуги, на лбу ободок со сверкающими камешками, а на груди — янтарное ожерелье!

Девушка довольно долго вглядывалась в лицо Айстиса, как бы желая лучше понять или запомнить его. Затем она кивнула ему и спросила:

— Как вы себя чувствуете?

Сальвий перевел.

— Спасибо! Очень хорошо… Вы… любите янтарь? — не удержался от вопроса Айстис.

— О! Да! Кто его не любит! А вам он нравится?

— Я приехал из тех краев, где морские волны выносят янтарь на берег… Примите мой подарок… — Айстис протянул шкатулку, которую выпросил у Сальвия. В нее он предварительно вложил янтарный самородок — самый красивый из всех, какие у него были.

Номеда открыла шкатулку и, словно зачарованная, смотрела на зеленовато-желтый янтарь, внутри которого была видна веточка какого-то растения.

— Это королевский подарок! Просите, о чем только хотите! И вам не будет отказа! — не сдержалась она.

Айстис не понял слов, но перевода и не требовалось. Началась беседа. Она длилась долго, так как Сальвий с трудом подбирал слова.

— Я прибыл с далекого севера, где люди знают меньше, чем здесь, где нет таких красивых предметов и жизнь не столь красива. Помогите мне понять, как вы сделали свою жизнь такой интересной? Это будет наилучший подарок…

— Интересной? Ха, ха! Если бы вы знали! Просите о чем угодно, только не об этом! Узнав все, вы будете разочарованы! Не боитесь ли?

— Не боюсь! Люди нашего рода послали меня на чужбину, чтобы я все разузнал! Помогите мне, вот в чем заключается моя просьба…

Номеда снова впилась в него глазами:

— Вот вы какой! Вы из той страны, где живут гипербореи? С тремя головами, птичьими ногами? Где же ваша чешуя? Как нам в этом доме рассказывал еще Помпоний…

— Ваш Помпоний что-то напутал…

— Где ваш магический взгляд, превращающий человека в камень? Впрочем, взгляд я уже почувствовала… Нет, нет, Сальвий, этого переводить не следует!

Номеда повернулась, воздух, опьянивший Айстиса незнакомыми ароматами, пришел в движение. Ароматы шли не только от девушки, но и от предметов, среди которых она жила.

— Ладно! Пусть будет так, как вы хотите, Айстис… — Она повторила его имя несколько раз, а затем обратилась к нему, как к самому близкому человеку: — Я раскрою тебе многие тайны. Но за это ты должен обещать, что отплатишь мне тем же… В тебе таится что-то такое, с чем я еще не сталкивалась! Возможно, ты волшебник?

Она помолчала.

— Пойдем!

Номеда отвела Айстиса в другую комнату. Она была до потолка завалена всякими предметами, свитками, дощечками с вырезанными знаками.

— В этой комнате хранится все, что мой отец, Юлий Номеда Квинтий, накопил за свою долгую жизнь. Он — сенатор, историк и путешественник, опекает искусство. Теперь он уехал в Элладу, чтобы собрать скульптуры, которые следует перевезти в Вечный город…[58] Хочешь ли ты узнать, что здесь написано?

— Конечно!

— Я не знаю твоего языка, а Сальвий не имеет права знать того, что здесь написано, так как он — раб. Ты должен будешь изучить наш язык… Мне известно, что вы задержитесь у нас, пока корабль не отправится на север. Для учебы времени хватит. Ты будешь приходить в этот дом каждое утро в одно и то же время. Согласен?

— Хорошо! — воскликнул Айстис, не скрывая того, что сказанное девушкой ему приятно.

Взяв дощечку, она прочитала:

— «Книги — друзья, книги — учителя»…

…Незаметно бежали недели. Айстис каждое утро в сопровождении Сальвия, а потом и один спешил в дом Номеды, где несколько часов изучал латинский язык.

Номеда была довольна своим учеником.

Наступила пора, когда они уже не нуждались в услугах переводчика и объяснялись по-латыни.

Занятия сблизили их. Айстис вскоре привык ко всему, что окружало Номеду, а ей юноша нравился все больше и больше. Девушка почувствовала, что в ее сердце нарастает нечто большее, чем просто интерес к молодому дикарю, вторгшемуся в ее жизнь, к этому «гиперборею», как она называла Айстиса. Номеда уже не знала, как ей быть. Иногда, прикинувшись больной, она отменяла урок, а затем посылала раба, чтобы срочно позвать юношу.

В то утро Номеда сама открыла дверь, как только Айстис прикоснулся к дверному колокольчику.

Очевидно, она его ждала.

Поздоровавшись, Номеда пригласила его войти. От Айстиса не ускользнула перемена, происшедшая в поведении девушки в последние дни. Она стала надевать простые платья спокойных тонов. Исчезли драгоценные украшения, кроме янтарного ожерелья.

— Почему ты опаздываешь? — упрекнула Номеда Айстиса, хотя он пришел вовремя. — Я должна ждать!.. Не сердись, — снова заговорила она, касаясь его руки, — меня вывело из равновесия известие, что твой корабль уже вышел с острова Родос. Об этом сообщили верные люди. Нам остается все меньше времени, а ты должен еще многое выучить. Наши легионы скоро дойдут до всех окраин мира! Они придут и на твою родину. Ты обязательно должен знать наш язык! Тогда ты будешь очень могучим.

Номеда отвела Айстиса в библиотеку — так она называла комнату, где шли уроки. Эта комната у Айстиса вызывала особый интерес. В ней было множество восковых дощечек и их наборов. Вот тут диптихи из двух дощечек. Там триптихи из трех, а на этих полках — полиптихи, состоящие из многочисленных дощечек. Рядом с восковыми дощечками, на которых были сделаны записи, на полках стояли кодексы — квадратные куски хорошо выработанной кожи с записями, нанесенными цветной краской.

Номеда прочитала Айстису множество отрывков из записей, нанесенных на эти дощечки, кодексы, папирусы. Ему особенно нравились повествования о дальних краях. С интересом знакомился он с содержанием книги Помпония Мелы о севере и смеялся над объяснениями, будто «на этой окраине мира живут люди с лошадиными ногами. Их называют гусеухими, потому что свое нагое тело они прикрывают ушами, словно гусиными крыльями». Отложив книгу в сторону, Номеда все чаще обращалась к Айстису с просьбой рассказать о его родине…

Она показала ему книгу Публия Корнелия Тацита «Германия», в которой говорится и о янтаре. «…На своем правом берегу Свебское море омывает и балтские племена, у которых обычаи и одежда, как у свебов, а язык — ближе к британскому. Они поклоняются матери божьей. В качестве знака своей веры они носят с собой статуэтки вепрей, которые заменяют им орудие и защищают от всего, охраняют поклонника богини даже в окружении врагов. Мечи они пускают в ход редко, чаще дубины. Хлеба и другие полезные растения они выращивают усерднее, чем ленивые германы. Они обыскивают море; на мелководье и по берегам моря они единственные собирают янтарь; сами они называют его „глезум“. Свойства и происхождение янтаря они как варвары не изучали и ничего об этом не знают. Ведь янтарь долгое время пролежал среди других предметов, выбрасываемых морем, пока мы не дали ему имя. Сами они янтарь не потребляют: собирают куски, продают в необработанном виде и берут вознаграждение удивляясь. Однако нетрудно понять, что это — смола деревьев, ибо в ней нередко просвечивают погрузившиеся в жидкость какие-то жуки или насекомые, которые так и остались там, когда она стала быстро застывать. Я полагаю, что густые леса и пущи, в которых текут благовония и бальзам, встречаются не только в отдаленных местах на Востоке, но и на западных островах и землях и что жидкая смола, источаемая под влиянием лучей горячего солнца, течет в ближайшее море, а сильный шторм выбрасывает куски янтаря на противоположный берег. Если испытать свойства янтаря, поднеся к нему огонь, он вспыхнет, словно сосна, распространяя жирное, пахучее пламя, и тут же тает, превращаясь в деготь и смолу…»