В проходе к железным, кованым дверям в сам храм никого не было; никого не было и на колокольне – Владимир специально слазил; страхуясь, огляделся. Дождь разошёлся уже не на шутку, хорошо что они под крышей. Эти только, чурки поганые, на улице – да и наплевать бы на них. Хороший обзор тут... Глянул с колокольни: Алла с Гузелью перетаскивали видимо раненых с улицы в хозпостройку, ружья за спинами; подтянулись и несколько человек из домов общины, помогают – но пугливо озираются. А это кто рядом?? Ага, это ж Зулька! Тоже уже с ружьём – типа охраняет. Ну, куда ж без неё; ладно, Вадиму пока не скажу, он и так на нервах, опять разорётся...

  Вадим стукнул в дверь прикладом – гулко отозвалось внутри храма.

  - Кто есть живой?

  - Тьфу на тебя! – живой-неживой! – Владимир отплевался через плечо чтобы не сглазить, замолотил кулаком: – Во-овчик! Катька! Отец Андрей! Вы там??

  Тут же внутри заворочалось, стукнуло; двери дрогнули и открылись. В проходе стоял и, щурясь с полумрака храма на свет, радостно улыбался друг Вовчик:

  - Вовка! Вадим! А я как услышал стрельбу очередями, так и понял, что это вы! И чурки сразу в дверь долбиться прекратили! Класс! Вовремя!

  Но что у него был за вид!! Владимир аж охнул, увидев друга: весь, буквально весь в крови, и лицо в размазанной чуть подсохшей крови, явно разбитый нос, и говорит-то гнусавя и с одышкой; и руки, и грудь в крови, слипшиеся от крови волосы, и даже на бёдрах густые брызги крови. Одной рукой придерживает створку двери, другой прижимает к груди под курточкой, сплошь устряпанной кровью, какую-то тряпку. Рука, что держится за дверь, перевязана насквозь пропитавшимся кровью бинтом...

  - Jeez! Вовчик!! Вот это да! Да ты ранен весь??

  - Ну, не весь... – Вовчик скромно и радостно улыбается, пока Владимир, отставив автомат, рвёт перевязочный пакет из своего поясного НАЗа, который, с подачи и настояния Вовчика взял в привычку носить везде:

  - Это не моя, в общем-то, – продолжал гнусаво пояснять Вовчик, – Мне вот – руку порезали здесь и здесь, и вот, и в грудь; ну, тут, сука, глубоко, бля, но грудину не пробил, нет, нет этого... пневмоторакса, ага. Этот достань, гемостоп, пластырем, должен быть, заклеим; я свой-то батюшке отдал, вернее тёткам, чтоб его подлатали. Ему руки здорово порезали; прикинь, Вовка, у них тут элементарной аптечки даже нету в церкви, не, ты представляешь?? Никакого порядка! Бабки тряпки какие-то рвут... Тут одну так вообще сильно порезали, вообще сильно, её ещё перевязывали... Сразу-то открывать не стали – мало ли что! Но я сразу сказал: сейчас наши, Вовка с Вадимом подоспеют, и – копец еретикам! Как я автомат-то услышал, так я сразу...

  Перевязав как мог свежими бинтами Вовчику раны, Владимир на мгновение отстранился и взглянул как со стороны на безудержно болтающего, видимо, от нервов, друга; и на глаза аж навернулись слёзы: живой! Живой, чёрт!! И болтливый донельзя!..

  - Вовчик!.. – обнял друга, отвернувшись, смахнул слезу; не, ну ты смотри как расчувствовался...

  - ... он меня бац! Бац – в лицо, в нос – больно, бля! Ну, думаю, копец! Ну, думаю, дурак что больше ножа не было. Теперь всегда буду носить – очень бы пригодился! Если б не надфиль в боковом кармане!.. Теперь обязательно на голени буду ещё нож носить! И знаешь какой? Я уже решил, Вовка...

  - Да подожди! Вовчик, что у вас тут произошло-то?? Где тебя так отделали-то?? На улице?

  - Да нет же! Я же тебе говорю! Тут уже! Мы когда заперлись, внутри-то, не знали, что они уже тут. Четверо, да. Эти – мародёры, типа. Четверо. И – с ножами, Вовка! Вот. Я же говорю тебе – теперь всё время с собой буду минимум три ножа носить, минимум! А мой НР я на улице выронил, в свалке! Ты, кстати, не видел его? Спереть могут... – Вовчик болтал всё бессвязней.

  - Как четыре чурки?? Здесь, в церкви?! Где они??! – от неожиданного известия что в храме оказались враги, Владимир вновь было схватился за автомат; но Вовчик только досадливо помотал головой на непонятливость друга:

  - Да нет же! Их убили всех.

  - Кто?? Уби-или?? Ты?!

  - Не. Я только дрался. Двоих Катька зарезала – прикинь! И двоих – батюшка насмерть зашиб. Этой, как его, – чашей для причастия. Погнул её всю, – нет, ты прикинь!.. И сейчас, типа, в трансе...

  Мимо Владимира с Вовчиком, поддерживая под руку охающую и еле идущую женщину, на выход прошёл озабоченный Вадим. На секунду задержался, поставил у стены дедов дробовик, подхватил автомат Владимира, – тот ничего не сказал; там, на улице, автомат и правда будет понадёжнее, мало ли что. А мы тут пока осмотримся...

  Видно было что в церкви было побоище, скорее даже бойня: перевёрнутая утварь; распахнутые то, что называется ‘Царские врата’; а главное – залитые кровью четыре неподвижных тела. Владимир быстро обследовал их: действительно, двое были убиты ножом – один заколот в спину, несколькими точными и сильными ударами; второй вообще заплыл весь кровью, у него было зверски перехвачено горло, лежал он на спине – смотреть в его искажённое мёртвое лицо было неприятно. Он буквально плавал в луже крови, – понятно теперь почему Вовчик весь так уделан... Владимир даже подивился хладнокровию бойца, сделавшего это; и про себя подумал, что что-то тут не того, может Вовчик это их прикончил, с него бы сталось, ножом владеть умеет; а на Катьку списывает – только зачем? Авторитет ей, что ли, поднять среди девок? Да какой уж с этого авторитет...

  Сама Катька сидела на корточках поодаль, сжавшись в комочек. Он проходил мимо – она только зыркнула на него затравленно, – и вновь, вновь сжавшись что-то вошкалась, ритмично что-то делала, вновь что-то делала с руками перед собой. Рядом с ней присел Вовчик, стал что-то успокаивающе и убедительно шептать в ухо; она ещё ниже опустила голову. Владимир всмотрелся – она тёрла руки какой-то тряпкой, сильно и непрерывно; ещё несколько смятых тряпок лежало рядом. Что-то спросила у Вовчика, неслышно. Тот протянул ей кусочек чистого бинта; она отбросила тряпку, стала тереть руки этим белым кусочком марли. Владимир отошёл чтобы не мешать им.

  Две женщины суетились около сидящего на полу у противоположной стены священника. Был он ‘по гражданке’, не в облачении, как ходил обычно по хозяйству, и весь изорван; руки его от кистей и до плеч были замотаны чёрт-те чем; и бинтами, и какими-то тряпками, в которых угадывались и косынки простоволосых теперь женщин, и даже, пожалуй, оторванные ленты от подолов их платьев.

   Перед ним лежали рядом два тела; лиц у них не было. Вместо лиц – кровавое месиво. Вокруг валялось несколько металлических предметов из церковной утвари, там же и действительно погнутая массивная чаша, видимо та самая что говорил Вовчик.

  Священник раскачивался из стороны в сторону, держа руки перед собой. Женщины хлопотали около него, кажется они хотели поднять его под руки и вести к выходу; но он просто сидел и раскачивался из стороны в сторону, и ничем не пытался им помочь. Поодаль ещё две женщины, склонясь, что-то делали над телом другой. Убита? Нет, стонет...

  Владимир подошёл к батюшке чтобы помочь женщинам поднять его, и натолкнулся на его полный муки взгляд. Как будто тому было настолько больно, что он еле сдерживался чтобы не закричать. Может он серьёзно ранен, а тётки этого не видят?? Нет, дело не в этом. Когда с помощью Владимира его подняли всё же на ноги, он пошёл к выходу сам, и пошёл достаточно уверенно, – но лицо было по-прежнему искажено мукой.

  - Что с вами?.. Андрей Васильич?.. – почему-то Владимир вдруг вспомнил, как Отца Андрея звали ‘в миру’, – Вы ранены?

  Священник приостановился, и, взглянув на него, произнёс с расстановкой:

  - Ранен? Да. Я... я двоих людей сейчас убил. В божием храме убил. Своими руками. В алтаре. Сам... – покачал головой, и произнёс снова:

  - Грех... Нет мне прощения...

  И, уже не обращая больше внимания на Владимира, в сопровождении тёток побрёл к выходу.

  - Как его тОркнуло... – оглядываясь, и видя что Вовчик уже помог встать Катерине и ведёт её, обняв за плечи, к выходу, а та всё так же трёт тряпочкой руки; как бы про себя произнёс Владимир, – Как бы с собой не покончил со стресса...