ный, кто облегчал ему все тяготы, был его старый, вер¬ ный и преданный друг и слуга, Натаниэль Бампо. Потомки воздвигли этот памятник высоким добродетелям хозяина и честности его слуги». Услышав свое имя, Кожаный Чулок сперва было за¬ мер, потом морщинистое его лицо осветилось улыбкой, и он проговорил: — Вот так здесь и сказано, сынок? Значит, вы рядом с именем хозяина вырезали имя его старика слуги? Благо¬ слови вас бог, детки, за вашу доброту, — а когда стареешь, доброта идет к самому сердцу... Элизабет повернулась спиной к ним обоим. Эффин¬ гем, силившийся сказать что-то, наконец все же овладел собой: — Да, твое имя лишь вырезано на простом мраморе, но его следовало бы написать золотыми буквами! — Покажи мне, сынок, где оно стоит, — попросил Нат¬ ти с детским любопытством, — я хочу посмотреть на него, раз уж ему оказана такая честь. Это щедрый подарок чело¬ веку, который не оставил после себя никого, кто продолжал бы носить его имя в краю, где он так долго прожил. Эффингем показал старику его имя вд мраморной до¬ ске, ,и тот -с глубоким интересом провел пальцем: пъ всем буквам, затем поднялся с земли и сказал: — Да, душевная то была мысль, и по-душевному все сделано. Ну, а что вы написали на могиле краснокожего? — Слушай, Натти, ■*— сказал Оливер и прочел: — «Сей камень возложен в память об индейском вожде делавар- ского племени Чингачгука, известном под именем Джона Могиканина и Чингагука». — Не Чингагука, а Чингачгука, что значит «Большой Змей». У индейцев имя всегда что-нибудь значит, надо, чтобы оно было написано правильно. — Я позабочусь, чтобы ошибку исправили. «...Он был последним представителем своего племени,, когда-то оби¬ тавшего в этих краях,, и о нем можно сказать, что его гре¬ хи были грехами индейца, а добродетели — добродетелями человека». Более верных слов тебе еще не приходилось гово¬ рить, мистер Оливер. Эх, кабы ты знал его, как я, когда он был в расцвете сил, кабы видел ты его в том самом сражении, где старый джентльмен, который спит теперь в могиле с ним рядом, спас его от разбойников-ирокезов, ^

те уже привязали могиканина к столбу, чтобы сжечь, —* ты бы написал все это здесь и мог бы добавить еще очень многое. Я перерезал ремни, которыми его свя¬ зывали,— вот этими самыми руками,—я отдал ему свой томагавк и нож, — ведь для меня всегда самым подходя¬ щим оружием было ружье. Да, он умел действовать в бою, раздавал удары направо и налево, как подобает настояще¬ му воину. Я встретил Джона, возвращаясь со слежки за зверем, и увидел на шесте индейца одиннадцать вражьих скальпов. Не вздрагивайте так, миссис Эффингем, то были скальпы всего лишь воинов. Когда я теперь гляжу на эти горы, где когда-то мог насчитать над лагерями делаваров до двадцати дымков, стелющихся над вер¬ хушками деревьев, меня охватывает печаль: ведь ни одного человека не осталось от племени, разве встретишь какого-нибудь бродягу из Онидас или индейцев-янки, которые, говорят, переселяются от берегов моря, — их, по- моему, и людьми-то назвать нельзя — так, что называется, ни рыба ни мясо, не белые и не краснокожие. Ну ладно, мне пора, надо уходить. — Уходить? — воскликнул Эдвардс. — Куда ты со¬ брался уходить? Кожаный Чулок, незаметно для себя усвоивший мно¬ гие из индейских привычек, хотя он всегда считал себя человеком цивилизованным по сравнению с делаварами, отвернулся, чтобы скрыть волнение, отразившееся на его лице; он нагнулся, поднял большую сумку, лежавшую за могилой; и взвалил ее себе на плечи. — Уходить?! — воскликнула Элизабет, торопливо под¬ ходя к старику. — Вам нельзя в вашем возрасте вести одинокую жизнь в лесу, Натти. Право, это очень неблаго¬ разумно. Оливер, ты видишь — Натти собрался на охоту куда-то далеко. — Миссис Эффингем права, Кожаный Чулок, это не¬ благоразумно, — сказал Эдвардс. — Тебе вовсе незачем взваливать на себя такие трудности. Брось-ка сумку, и уж если желаешь поохотиться, так охоться неподалеку в здешних горах. — Трудности? Нет, детки, это мне только в радость — это самая большая радость, какая еще осталась у меня в жизни. — Нет, нет, вы не должны уходить далеко, Натти! — воскликнула Элизабет, кладя свою белую руку на его 57* 887

сумку из оленьей кожи. — Ну да, конечно, я была права: в сумке походный котелок и банка с порохом! Оливер, мы не должны его отпускать от себя — вспомни, как неожи¬ данно быстро угас могиканин. — Я так и знал, детки, что расставаться нам будет не¬ легко, — сказал Наттп. — Потому-то я зашел сюда по пу¬ ти, чтобы одному попрощаться с могилами. Я думал, коли я отдам вам на память то, что подарил мне майор, когда мы с ним впервые расстались в лесах, вы примете это по- хорошему и будете знать, что старика следует отпустить туда, куда он рвется, но что сердце его остается с вами. — Ты что-то затеял, Натти! — воскликнул юноша. — Скажи, куда ты намереваешься идти? Тоном, одновременно и доверительным и убеждающим, как будто то, что он собирался сказать, должно было за¬ ставить умолкнуть все возражения, охотник сказал: —- Да говорят, на Великих Озерах охота больно хоро¬ ша — простора сколько душе угодно, нигде и не встре¬ тишь белого человека, разве только такого же, как я, охот¬ ника. Мне опостылело жить среди этих вырубок, где с восхода до захода солнца в ушах раздается стук топоров. И, хоть я многим обязан вам, детки, и это сущая правда, — поверьте, меня тянет в леса. — В леса? — повторила Элизабет, дрожа от волне¬ ния. — Вы называете эти непроходимые дебри лесами? — Э, дитя мое, человеку, привыкшему жить в глуши, это все нипочем. Я не знал настоящего покоя с того вре¬ мени, как твой отец появился здесь вместе с остальными переселенцами. Но я не хотел уходить отсюда, пока здесь жил тот, чьи останки лежат цод этим камнем. Но теперь его уже нет в яшвых, нет в живых и Чингачгука, а вы мо¬ лоды и счастливы. Да, за последнее время во «дворце» Мар- мадьюка звенит веселье. Ну вот, подумал я, пришла пора и мне пожить спокойно на закате моих дней. «Дебри»! Здешние леса, миссис Эффингем, я и лесами не считаю, на каждом шагу натыкаешься на вырубку. — Если ты в чем терпишь нужду, скажи только слово, Кожаный Чулок, и мы сделаем все возможное. — Я знаю, сынок, ты говоришь это от доброго сердца и миссис Эффингем тоже. Но пути наши разные. Вот так же, как у этих двух, лежащих теперь рядом: когда они были живы, то один думал, что отправится в свой рай на запад, а другой — что на восток. Но в конце концов они 888

свидятся, как и мы с вами, детки. Да, да, живите и дальше так, как жили до сих пор, и когда-нибудь опять будем вместе в стране праведных. — Все это так внезапно, так неожиданно! — прогово¬ рила Элизабет, задыхаясь от волнения. — Я была уверена, Натти, что вы будете жить с нами до конца вашей жизни. — Все наши уговоры напрасны, — сказал ее муж. — Привычки сорокалетней давности не осилишь недавней дружбой. Я слишком хорошо тебя знаю, Натти, и больше не настаиваю, но, быть может, ты все же позволишь мне выстроить тебе хижину где-нибудь в отдаленных горах, куда мы смогли бы иногда приходить повидать тебя и уве¬ риться в том, что тебе хорошо живется. — Не тревожьтесь за Кожаного Чулка, детки, господь сам позаботится о старике, а потом пошлет ему легкую кончину. Верю, что вы говорите от чистого сердца, но жи- вем-то мы по-разному. Я люблю леса, а вы хотите жить среди людей; я ем, когда голоден, пью, когда испытываю жажду, а у вас и еда и питье по часам и по правилам. Нет, у вас все по-другому. От вашей, доброты вы даже перекор¬ мили, моих собак, а ведь охотничьи псы должны уметь хо¬ рошо бегать. Самому малому из божьих творений уготован свой удел — я рожден, чтобы жить в лесной глуши. Если вы любите меня, детки, отпустите меня в леса, куда я стремлюсь всей душой. Эта мольба решила все — больше уговаривать его не стали, но Элизабет плакала, склонив голову на грудь, и муж ее тоже смахивал набежавшие слезы. Вытащив не¬ ловкой от волнения рукой свой бумажник, он взял из него пачку ассигнаций и протянул охотнику. — Возьми, Натти, — сказал он, — возьми хотя бы это. Прибереги их, и в час нужды они тебя выручат. Старик взял деньги и поглядел на них с любопыт¬ ством. — Так вот они какие, новые деньги, которые делаются в Олбани из бумаги! Тем, кто не больно учен, пользы от них нет. Забирай-ка их обратно, сынок, мне от них проку мало. Я уж постарался закупить у француза весь порох в его лавке, прежде чем мусью уехал, а там, куда я иду, свинец, говорят, растет прямо из земли. А эти бумажки не годятся и для пыжей, я ведь бумажных не употребляю, только кожавЁые... Ну, миссис Эффингем, позволь старику 889