— Ты не питаешь симпатии к своему брату, да, Паш? — сказал Мишка.

— Без понятия… Я питаю симпатию к пиву, шашлыкам и всякому такому, — произнес он бесцветно, — и все это будет — я вас угощу.

— Пиво? — встрепенулся Мишка.

И смотрел на меня, а не на Пашку, — я это только почувствовал, потому что сам-то смотрел в другую сторону.

И тут я положил Мишку на обе лопатки — подобно тому, как раньше он сделал это с моей матерью.

— Ну, если даже мы придем, пиво я не буду пить, конечно, — так я заявил.

И теперь уже точно знал, что вечеринка состоится.

— Хорошо, — кивнул Мишка, — ты вечером собираешься?

— Конечно, вечером.

— Мы придем…

Разумеется, я гордился и очень важничал про себя, «что мне так ловко удалось разрешить эту ситуацию в свою пользу» — я едва ли не проговорил эти слова шепотом себе под нос.

Я заткнул Мишку за пояс.

— …сто процентов придем.

И тут произошло нечто, меня удивившее: Мишка как-то значительно подмигнул мне, а затем еще сделал глубокий и медленный кивок головой. Быть может, он хотел мне дать понять этим, что да, мол, мы повеселимся на славу, или все-таки… Мишка все контролировал и вовсе я не заткнул его за пояс?..

А впрочем, какая разница! Главное то, что я победил… или нет?

— Не думаю, что дедуля навалит на нас много работы, совершенно так не думаю… Мы только еще с Максом хотели пишущую машинку отыскать.

— Зачем это?

Мишка коротко объяснил.

— Детективы пишешь? Романы, да? — заинтересовался Пашка.

— Да, — сказал я.

— Я пока еще их не смотрел, но, зная Макса, предполагаю, они скорее всего классные, — вставил Мишка; неясно, что он имел в виду под этим «зная Макса», однако я, помнится, от его слов чрезвычайно возгордился.

— Меня детективы не очень прикалывают… не… лучше роман фэнтези напиши — я тогда обязательно прочту, — сказал Пашка.

Я принялся объяснять ему, что терпеть не могу писать по заказу, по чьему бы то ни было, — это как-то низко, даже подло по отношению к искусству (что-то в таком духе); прибавил еще с важным видом, что хочу заниматься настоящей литературой. Тогда Пашка спросил:

— А почему — подло?

— Э-э… не знаю. Просто подло и все.

Тут вмешался Мишка и мягко напомнил мне, что, помимо серий фэнтези, существуют точно такие же серии детективов, — и все это пишется по заказу.

— Неправда! — воскликнул я, — детективы — это настоящая литература, настоящее искусство, — я даже покраснел от негодования, ибо очень ценил все то, что написал за последнее время — про инспектора Мизаретту; и далее я тоже собирался работать в детективном жанре, до конца своих дней, создать десятки романов про Мизаретту; мой сыщик по уму и способностям встанет в один ряд с Шерлоком Холмсом и Пуаро, обязательно. Вот так.

— Возможно. И все же Мишка прав насчет серий, — заметил Пашка.

— Нет-нет-нет, есть же разные детективы, — поспешно сказал Мишка, поправляя себя, — Макс, как я понимаю, тяготеет к классическим начинаниям… верно, Макс?

— Да, — проговорил я едва ли не сквозь зубы.

— Ну вот. Значит, ты на верном пути, — Мишка игриво толкнул меня в бок.

— Ну ладно. Но если все же когда-нибудь напишешь фэнтези, обязательно дай мне почитать — я охотно. Фэнтези — это понтово.

За сим я успокоился — более или менее; у меня было желание продолжать эту тему и доказывать Пашке, что «нет, этого я никогда в жизни не стану писать, — только детективы», но все же я сдержался, не те были обстоятельства — во-первых, Пашка пригласил нас завтра к себе — это его в некоторой степени реабилитировало; во-вторых, пора уже было расспросить о поселке.

Я ощутил секундный страх.

Мишка принялся расспрашивать не сказать, что с осторожностью, а все же голос чуть понизил, и я снова сразу вспомнил об Ольке.

Снова опаска. Снова страх.

Пашка сообщил не много, не мало, — средне; ответы не лаконичные, но и не слишком затянутые. Поначалу у меня создалось впечатление, что он равнодушен и безучастен; потом, однако, я понял, дело было не в этом: Пашка еще и не склонен был анализировать информацию, которой обладал. (В каком-то смысле это было только лучше, потому что она поступила к нам безо всяких искажений).

Первый человек, о котором Мишка завел разговор, был Серж.

— Не, он давно здесь не появлялся… — Пашка чуть нахмурил брови и качнул головой, — не появлялся, как и вы… с того же времени. Но слышно о нем часто. Родионова рассказывает всякие новости. Последняя из них: «мой внук поступил в милицейскую академию». А учился он в английской школе, — сказано это было безо всякой оценки, а просто с той интонацией, с какой перечисляют факты.

— В английской? Я не знал, — сказал Мишка.

— Ты и не мог — он туда три года назад перешел. Так вот… рассказывала, что поступить в академию невероятно сложно, и Серж очень рад, что попал. Потому что при поступлении срезали беспощадно и даже золотых медалистов. Особенно по подтягиваниям и стометровке, — опять безо всякой оценки, только перечисление.

А я представил себе тотчас, как Серж, вернувшись домой с экзаменов, рассказывал то же самое всем своим родственникам наперебой с глазами-ромбиками и едва ли не благоговейной интонацией — ему-то удалось в результате пройти по конкурсу. Я ухмыльнулся. Сразу после мне, однако, пришло в голову, что не следует представлять себе Сержа, основываясь на событиях пятилетней давности, — он же вполне мог измениться. Ведь Пашка изменился!

И тем не менее, поверить в то, что изменился Серж, было труднее. Но почему?

Ответа на этот вопрос у меня не было, просто так подсказывала интуиция — и все.

— Родионова еще рассказывала, как усиленно он готовился. Каждый день с утра бегал два километра, что-то в таком духе.

— Это вы там не про Сержа перетираете? — послышался с первого этажа смешливый голос Димки.

— А тебя вообще никто не спрашивает! — моментально отреагировал Пашка.

— Дим, поднимайся сюда уже, — позвал Мишка, — потреплемся.

Пашка, на сей раз, не стал протестовать Мишке, а только отвернулся; в сторону «паззла».

— Мы тут с ним в бадминтон играли. Он приезжал пару недель назад, — последовал ответ с первого этажа.

— Так Серж все-таки приезжал сюда? — сказал я.

— Ну, это не в счет, что он приехал один раз, — просто ответил Пашка, — да еще и с Димкой в бадминтон играл. Я с Сержем не поговорил почти, — он равнодушно пожал плечами.

— Прямое попада-а-ание облегчает понима-а-ание, — Димка едва ли не принялся напевать — снова.

— О чем это он? — рассмеялся Мишка.

— Так сказал Серж, когда заехал Димке воланом под дых. Так Димке и надо, — заключил Пашка; и ухмыльнулся на пару секунд.

— А Лукаев? — Мишка кивнул в сторону окна, на наш участок, подразумевая, очевидно, что за ним находится лукаевский.

— Что — Лукаев?

— Жив?

— Конечно, жив.

Мишка рассмеялся.

— Только на прошлой неделе грозился скормить Димку своему чайному грибу — за то, что тот слишком много газонокосилкой трещит…

Мы с Мишкой рассмеялись — уже вдвоем; Пашка просто улыбался и почесывал голову, а потом почему-то отмахнулся рукой, как делал это раньше, когда мы стояли на улице, и ему досаждали шмели. А потом прибавил:

— Хорошо бы Лукаев так и сделал. Да… Лукаев — что Лукаев? Он бодр, как тридцатилетний перец. Разъезжает себе по Франциям и Испаниям на деньги сынка да причитает о разрушении Советского Союза. Иногда.

— А его жена как же? Отпускает его?

— Вот она умерла, — кивнул Пашка, — два года назад. Так что он отделался от нее, наконец. Хотя, говорят, на похоронах плакал, как ребенок.

— Я не удивлен, — игриво заявил Мишка и качнул головой, — это очень вписывается во все его странности.

— Ага. Ну… и не только он избавился от жены.

— В каком смысле?

— Перфильев еще, — Пашка как-то значительно качнул головой.

— Как, жена Перфильева тоже умерла?.. — отреагировал Мишка, — а, у нее же диабет был… от диабета? Нет, подожди-ка, дядя Сережа… ты сказал, избавился? Я не понимаю — избавился?