— Знаете, что такое настоящий рэп? — рассказывал он нам, — он меня впечатляет. Настоящий рэп — это когда солист диктует всю песню под оглушительные удары барабана. Никакой мелодии не допускается, кроме звуковых эффектов.

Стоя на проездной дороге, он отгонял от себя случайных шмелей и мух, но получалось у него это так естественно, весело и беззаботно, что просто не могло не создастся впечатления человека, существующего в гармонии с природой, а вовсе не непокорного от нее (и ей самой в частности).

Другим увлечением Пашки была литература.

— Знаете, сколько книжек фэнтези я уже перечитал? — признавался он нам. — Если даже их сериями объединить, десятки получатся. Десятки серий!

— А что за авторы? — любезно поинтересовался Мишка.

Пашка принялся перечислять: авторов и все книги, которые он прочел; вышло и впрямь много — перечислял он минуты три-четыре; прибавлял еще комментарии, типа: «Эта книжка — так, ничего… А вот эта мне очень понравилась… Эта моя самая любимая… А эта редкая — мне ее пришлось бандеролью заказывать из новосибирского издательства, но дело того стоило, — это была последняя часть из трилогии; а трилогия просто класс — мне ее смерть как хочется еще перечитать». Особое внимание Пашка уделил тому, какая книжка какой являлась продолжением, а также, какой автор наиболее приближен к великому Толкиену (по мастерству).

— Чем теперь занимаешься, Паш? Работаешь? — спросил Мишка после того, как тема литературы иссякла.

— В институт поступил.

— В какой?

С будущего сентября Пашка должен был начать учиться на экономиста (с инженерным уклоном); принялся рассказывать нам, «какие прикольные ребята» встретились ему во время сдачи экзаменов — уже — «то ли еще будет, когда начну учиться».

— Полные приколисты, да. В школе у нас, конечно, тоже такие были, но все же поменьше прикалывались. Здесь-то, я уж чувствую, вообще будет отпад. Один парень на экзамен вступительный знаете, как пришел? В косухе и в бандане. У нас в школе были похожие фишки — на урок и я даже так мог прийти… но не в бандане только; я ж не металлист… но чтоб на экзамен, — нет, у нас за это вправить могли. В комиссии-то аттестационной обязательно какая-нибудь училка-стерва попадется, особенно, если старуха. Ну вы понимаете… — и т. п.

— Ходишь на какие-нибудь концерты, наверное? — осведомился Мишка.

— Не, это я не очень, — Пашка отогнал от себя очередного шмеля, — там народу слишком много. И музыка не очень качественно звучит. Студийка — самое оно. Я и магнит себе понтовый купил совсем недавно, — и Пашка принялся подробно перечислять его достоинства.

Во время беседы, нам часто приходилось повышать голос, дабы перекричать заносчивый стрекот газонокосилки, то и дело подъезжавшей к задней стене дома — и я представлял себе, как солнечные ножи швыряют об стену клочья сорняков; стальной ураган рвал метал — словно его взбесила предельная сложность травы.

Ревущая зелень.

Влажные ошметки листьев оставляли на торсе и рабочих джинсах Димки Широкова темные штрихи и кляксы — я видел только результат этого процесса, когда высокая смуглая фигура, вымель-кивала из-за водостока.

Он не меньше своего брата был рад видеть нас с Мишкой, и, пожимая нам руки несколько минут назад, сказал:

— Сейчас, обождите, ладно? Траву покошу и выйду… Как дела-то вообще? Черти сколько не виделись! Ладно, поговорим… а потом в карты можно перекинуться, хотите? В «джокера» умеете? Мы все время с отцом и матерью играем. Я научу вас, если хотите.

Пашка недоуменно поднял брови.

— Ну как хотите, — Димка покосился на него; а затем опять повторил:

— Ладно, через десять минут — железно.

— Карты? Класс! Давай, — запоздало отреагировал я; слишком был удивлен.

— О'кей, — он скрылся за калиткой.

— Скорей выходи!

Я, конечно же, припомнил, как Димка и раньше приходил в восторг от игры в карты. (А скорее даже от самих карт). А потом подумал: Боже, куда делись эти его нелепые очки, заложенные марлей, — в результате, вследствие двух по сути дела противоположных впечатлений, у меня подскочило настроение…

Наконец, косилка за домом остановилась.

— У нас, еще помню… — Пашка, тотчас понизив голос, подстроился под воцарившуюся тишину, — …один в начале учебного года пришел на уроки прямо с магнитом и так врубил его на перемене, что обе колонки охрипли, а у меня не, у меня такого не случится, даже если на полную поставлю; там рассчитано все — «Artech» всегда очень классно делает…

Фигура Димки снова показалась из-за дома.

— Ты скоро там? — крикнул я.

— Еще один заход. У меня масло кончилось просто, — и Димка потянулся к прозрачной канистре с вязкой синей жидкостью, которая была прислонена к водостоку, — сейчас-сейчас… минуты две-три…

Пашка нахмурился.

— Может, в дом пойдем, а?

Мишка забеспокоился, не потревожим ли мы кого-нибудь.

— Да не волнуйся… на второй этаж, в мою комнату… а то меня эти насекомые уже заколебали, — Пашка снова отмахнулся, но на сей раз просто показательно, от воздуха, — пошли, правда.

— А Димыч как? — сказал я.

— Я не буду в карты играть, — твердо заявил Пашка.

— Почему?

— Не хочу. Настроения нет. Я играю в карты с кем угодно, кроме Димки, — это было сказано очень непринужденно, но уверенно, — и еще вечером, желательно… я так привык.

Мы отправились в дом.

Я немного задержался на крыльце — Пашка и мой брат уже были внутри — между мной и Димкой произошел короткий и любопытный диалог. Он выключил косилку и осведомился:

— Вы куда?

— Пашка нас позвал к себе.

— А-а…

— И ты тоже приходи. В его комнате будем.

— Нет спасибо. Я не хожу в детский сад — вырос уже.

— Что?

Димка не стал это повторять, но глядел на меня, ухмыляясь.

— Что мне там делать? В puzzle с ним играть, что ли?

— Он собирает puzzle?

— Вы смотрите только с Пашей поосторожней, не обижайте его, — сказал Димка, лукаво подмигивая, — он у нас очень ранимый.

Я рассмеялся, а чуть позже, когда был уже в доме, услышал через окно, как Димка, собирая вилами скошенную траву и складывая ее в две кучи возле мангала, слащавым голосом затянул песенку:

Три детали Пашкиной обстановки вспоминаются мне в первую очередь (может быть, потому, что они были выхвачены тремя световыми эллипсами — от ярких желтоватых лучей, проникавших в комнату сквозь прорези в темных занавесках).

Маленький эллипс выделял в разложенном на столе «паззле» фрагмент павлиньего хвоста — как раз на месте сапфирового пятна-капли — из трех мозаичных фишек и половинки четвертой; зеленая окайма, оставшись в тени, приобрела оттенок ляпис-лазури; черные нитевидные промежутки между плотно примкнутыми друг к другу фишками, разлиновывая пятно, успокаивали глянец.

Puzzle был собран только наполовину, и свободные фишки, хаотично разбросанные по углам стола и по поверхности уже собранного фрагмента, походили на руины.

Из картона.

Средний эллипс, — и недоеденный картофель в тарелке — словно сгустки манной каши. Блеск мельхиоровой ложки затирался тонкими желтеющими разводами, но и ручка, ручка тоже была почему-то перепачкана — крошки еды не только восседали на сплетениях узора, но и окончательно нарушали его, забившись в углубления.

Большой эллипс (ярче остальных) — и вот она, добрая половина Пашкиных страстей и увлечений, словно высвеченная фотосалонной лампой, «фэнтези» на книжной полке. Пашка, должно быть, каждый день несколько часов посвящал чтению этих книг, лежа на кровати и закинув ногу на ногу, — от этой мысли к моим губам то и дело начала притрагиваться улыбка, — я медленно ощущал каждую деталь Пашкиного существования, сам их вообразив.