«Да щас тебе», — в третий уже раз повторил Димка).

— Но я же говорю, что простого описания режима недостаточно. Что еще там будет? — сказал Серж.

— Миш, послушай… — настойчиво позвал Пашка во второй раз.

— Ну что такое?

— Я поддержу твой кодекс, если там будет статья о запрещении ноуса.

— Что ты имеешь против ноуса, паяло? — возопил Димка.

— Заткнись, — коротко бросил в его сторону Пашка.

— Паш, мы уже говорили, что наше государство не для удовлетворения чьих-либо эгоистических потребностей.

— Ты запомни, у него нет никакой конкретики, — подмигнул Пашке Серж.

Затем он повторил спокойно:

— Так что еще будет в кодексе?

— Я… не решил еще… — уклончиво отвечал Мишка.

— В любом случае, как я понимаю, все будет исходить из тех тезисов о государственном устройстве, которые мы уже утвердили, правильно?

— Ну… да. Они же конституционные, понимаешь? Фундаментальные.

— Скажи мне, в таком случае, как с помощью них ты собираешься найти ребят, которые вскрывают дома в нашем… государстве, да. Они же нарушают закон, и здесь нужны конкретные меры. Явно.

— Необходимо сначала записать этот закон, — настойчиво порекомендовал Мишка.

— А потом-то что? Что потом?

— Ну, например, мы могли бы выйти на их след с помощью охраны государственных границ. Постоянные проверки…

Серж быстро покачал головой (весь его вид говорил: «теперь-то я нащупал слабое место, уже абсолютно точно, и каждая новая твоя попытка только еще больше обличает несовершенство этой теории»).

— Не годится. Нужно заняться расследованием этих ограблений, — сказал Серж.

Я навострил уши; в груди у меня заколотило; я пялился на Мишку: что он ответит? Поможем Стиву Слейту в поимке грабителей… и Хадсона. Он же, по всей видимости, их заправила.

— Стоп-стоп… заняться расследованием, говоришь?.. Хм… похоже, ты Энид Блайтон начитался!

— Слушай, ну хватит уже, а? — воскликнул Серж в сердцах, — ну хорошо, если ты настолько аморфен, я возьму дело в свои руки. Кто со мной?

— Я! — выкрикнул Пашка.

Я колебался.

— А ты, Максим, что скажешь? Твое мнение? — Серж обратился очень официально — ну точно на манер того, как Мишка говорил весь вечер.

Я решил, что еще остается шанс убедить Мишку в проведении расследования.

Когда Серж понял, что я все-таки не скажу ни слова, перевел взгляд на Димку.

— Ну ладно… а ты?

— Не знаю, можно попробовать, — отвечал тот.

— Хорошо. Остальные, как я полагаю, — он посмотрел на Ольку, — на стороне Мишки. Ладно, а я займусь расследованием. И еще составлением списка. Пороков моей бабки — начну с нее. Затем придумаю способы, как ее перевоспитать. Индивидуальные рецепты.

— Как знаешь, — ответил Мишка как бы между прочим — будто и не слушал последнего голосования, и результаты были ему неинтересны (но я заметил, как в какой-то момент он бросил на Сержа косой, недружелюбный взгляд); теперь Мишка прочитывал в тетради какой-то абзац и старательно грыз ноготь.

Тут наше собрание самым неожиданным образом оказалось прерванным: с улицы послышался настойчивый оклик в нос, три слога на одном тоне с другого конца проезда:

— Сережа!

Серж подпрыгнул, как ужаленный, — это была его ненаглядная бабка, против которой он совсем недавно строил контрпланы. Он вышел из домика (дверь все время оставалась отворенной).

— Я здесь.

— Ну-ка домой!

— А что случилось?

— Я сказала: до-мой!

Серж повернулся к нам.

— Мне пора. К завтрашнему дню я много чего сделаю — вот увидите; это насчет бабки. А насчет ограблений — прежде, чем я начну, подумай еще раз, не хочешь ли присоединиться, Миш.

Пашка встал.

— Сегодня не выйдешь уже что ли?

— Не знаю. Посмотрим.

— Я с тобой пойду.

— Проводим их? — предложила Олька.

Выйдя на проезд, я вглядывался в удаляющуюся фигуру Сержа; его бабка стояла возле садовой калитки, ведущей на их участок, — ее живот выпятился, плечи, напротив, подались назад, — Серж очень спешил, едва ли не подскакивал на ходу каждый раз, когда одна из рук Родионовой, упертых в бока, взмывала вверх — совершить безмолвное, настойчивое мановение-призыв, которое можно было перевести одним-единственным образом: «Ко мне!»

От этой картины по моей спине заскользила холодная струйка.

Пашка неверными шагами плелся следом за своим другом; Димка остался с нами.

Родионова перестала махать своему внуку, только когда он был уже метрах в пяти от нее, — она медленно отворила калитку, но входить не стала, — собиралась пропустить Сержа вперед.

Мой брат не обращал никакого внимания на эту картину — разговаривал с Олькой.

Она спросила его:

— Ты тоже уходишь?

— Не знаю. Наверное. А что еще обсуждать? Я хочу кодекс начать делать.

— Сегодня?..

— Не знаю… лучше завтра и при твоем участии.

— Мишка, давай еще останемся. Ну пожалуйста! — я принялся канючить.

— Нет-нет, все. Мы уходим. Потом возможно еще вернемся, но сейчас надо домой заглянуть.

Но Олька вдруг взяла его за руку.

— Постой.

— Что?

— По поводу этих ограблений… Серж прав, один кодекс не поможет.

— Я знаю. И что ты предлагаешь?

— Ну… — Олька помялась; в том, что говорил Серж, действительно было рациональное зерно, она это понимала, а значит, сейчас и Мишку уломает.

Однако характерного волнительного стука в груди я на сей раз не почувствовал: «Мы будем расследование вести! Класс!» — нет, никакой такой эйфории или чего-либо подобного; слишком угнетающе подействовал на меня вид Сержевой бабки. Я впервые задал себе вопрос: а с чего мы вообще решили, что нас послушают, будут нам подчиняться?

— Мы могли бы… — продолжала, между тем, Олька, — если и не заниматься расследованием открыто, то хотя бы попробовать составить свою версию происходящего. Ты же говорил о завоевании авторитета, помнишь? По-моему, отличная тропка к авторитету… Послезавтра состоится общее собрание садоводов, ты в курсе?

— Да, что-то такое слышал.

— Ну вот. Ты мог бы выступить со своей кандидатурой — на председательский пост. Кому нужен Страханов!

— Вопрос, конечно, риторический.

— У тебя будет шанс — если пообещаешь раскрыть это дело. Во всеуслышание.

— Ага, вот видишь! Уже раскрыть! Ну ладно, я не возражаю… конечно, сначала лучше раскрыть, а потом уже выдвинуть кандидатуру. Но у нас времени не хватит.

— Ты должен выступить на собрании, — повторила Олька, — если даже тебя не выберут, все равно, мы сделаем серьезную заявку.

— Его и не выберут, — изрек вдруг Димка, стоявший все это время чуть поодаль.

— Почему это? — осведомился я; с раздражением, которое, вырвавшись у меня совершенно неосознанно, обнажило все мои тайные сомнения.

— Потому что он ребенок, — ответил Димка просто, — и мы все тоже дети.

Тут уж и Мишка отреагировал:

— Почему ты так говоришь?

Самый очевидный ответ был: «потому что это правда». Его, однако, не последовало. То, что Димка ответил, по сути дела, ответом вообще не являлось. И поэтому, быть может, это произвело на меня значительно более сильное впечатление.

— Я говорю то, что мне пришло в голову. Мы же только играем и все.

— Да неужели? — мигом отреагировал Мишка, — все Оль, я согласен. Послезавтра выдвигаю кандидатуру.

— Отлично.

— Пошли, Миш…

По пути домой он наставлял меня:

— Матери не вздумай говорить о наших планах. И ничего о государстве — вообще.

— Мы будем помогать Стиву в расследовании?

— Конечно.

— Ладно… — я отвернулся.

— Что такое?

— Ты же не хочешь ничего расследовать, как я понял.

(Да, конечно, Мишка с этим осторожничал — это, однако, не было объяснением моего дурного настроения; настоящую причину я скрыл).

— Это не так. Мы будем помогать ему.

— Хоть увидеть бы его для начала вживую!

— Увидишь, не волнуйся.

— Обещаешь?