— Почему ты все-таки похудела, тетя Ира? — настойчиво допытывался Никита. — Неужто все диету держишь?

Еще лет десять назад тетка Ирина боялась полноты и держала диету, и Никита ужасно этим потешался.

Нет, давно уж она не держит диеты.

— Кит, а ты помнишь майских жуков?

Ирина вдруг с радостью почувствовала, что Никите можно рассказать про майских жуков, он поймет. А вот Вике — нельзя, вернее, бесполезно. Жуки не вписываются в Викины понятия воспитания воли.

Ирина неожиданно для себя порадовалась, что Вика на экскурсии и вернется только вечером. И рассказала Никите про майских жуков.

Никита не посмеялся над ней. Никита понял, что жуки — это не просто. Он задумался.

— Тетя Ира, — сказал он, — я не помню майских жуков, но мне кажется, я понимаю. Жуки. Тебе их жалко. Погоди, погоди! — остановил он хотевшую возразить Ирину. — Тебе даже не просто их жалко. Тебе горько, что они исчезли, а этого никто даже не заметил. Ну, a динозавры? Динозавров тебе не жалко?

Оба они думали и говорили без тени улыбки.

— Динозавров мне тоже жалко, — медленно проговорила Ирина. — Но, в общем, Кит, ты — гений!

Действительно, Ирина не смогла бы толком объяснить, но, оказавшись в одной компании с динозаврами, майские жуки как-то перестали быть одинокими.

— Мы все уходим понемногу…

Грустные эти слова тетка Ира произнесла уже с улыбкой.

— Умница ты моя! — довольная, сказала она и похлопала Никиту по колену. Ну вот, теперь тетка Ирина стала совсем сама собой. — Рассказывай про себя что-нибудь, — попросила она.

Бумажные кульки, целлофановые пакеты остались лежать на столе. Какими-то холостяцкими всегда получались у тетки Иры хозяйственные хлопоты. Не ее это стезя. Насчет жизни — другое дело, и Никита с увлечением стал рассказывать ей про слет.

Любопытно получилось с этим слетом. Никита и не предполагал, что день в Колонном зале будет долго и такими разными гранями поворачиваться в его памяти.

В последнее время, например, ему почему-то вспоминались три человека, казалось бы не имеющие отношения к работе милиции, три гостя, сидевшие в президиуме: писатель, высокий, похожий на Маяковского, чей роман о гражданской войне Никита читал и перечитывал; артист, — когда он поднялся в президиуме, Никита поразился удивительно знакомому лицу. «Да где же я его видел? Может, на Огарева, шесть?» И не сразу сообразил, что это же полковник Зотов из фильма о «Черном принце».

А третий был диктор Всесоюзного радио Юрий Левитан. Да, да, тот самый Левитан, которого знают все от мала до велика, который встречает всех «с добрым утром»…

Услышав о Левитане, тетка Ирина стала расспрашивать, какой он из себя да как держится.

— Ты даже не представляешь себе, Кит, что такое голос Левитана для моего поколения. Ты подумай, ведь именно этот человек объявил о пуске Днепростроя, об открытии метро, о перелете Чкалова… А в войну, господи, что значил, как звучал для всех нас в войну его голос! Ты знаешь, что Гитлер специально требовал, чтобы заставили замолчать Московское радио? Говорили, во время налетов Левитан при свете карманного фонарика читал…

— Почему такие разные люди?.. — Никита не договорил, но Ирина поняла его мысль.

— А что же в этом удивительного? — сказала она. — Конечно, самые разные люди интересуются работой милиции. Это закономерно потому, что работа милиции касается решительно всех.

Никита знал, когда рельефно возникли в его памяти эти три человека. После слов Громова о том, что Мартовицкий — случайность.

Наверное, густой тенью прошла по его лицу мысль о Громове, если тетка Ирина, оборвав воспоминания о голосе Левитана в войну, спросила озабоченно:

— Что с тобой, Кит?

— Ничего, — покачал он головой, чуть улыбнувшись. Оглядел игрушечное жилье. Он никак не мог привыкнуть к тому, что здесь двери выходят прямо на улицу, без сеней, без крылечек, как из комнаты в комнату, и окна — без вторых рам.

Тетка все-таки накормила Никиту яичницей с помидорами, изжаренной на электроплитке. Чай они пили крепкий, с вареньем на толстых блюдечках. Никите до удивления вкусной показалась нормальная домашняя снедь.

— Тетя Ира, неужто ты? — показал Никита на гитару на стуле. Потянулся, взял, стал помаленьку настраивать.

— Хоть бы и я? Это ж только молодым кажется, что гитары у вас запели. А мы так на них только «Интернационал» да «Вихри враждебные…». Нет, Китик, это Викина гитара. А между прочим, Кит, знаешь ли ты, кто со мой живет? — Тетка Ира оживилась. — Вика со мной живет. Ну, она работает в детской комнате у Огневой. Помнишь, Тамара у вас про нее рассказывала?

Никита не только вспомнил, но, смеясь, напомнил Ирине, что ничего особенно лестного Тамара про эту Вику не говорила. Не контачит она с ребятами, эта Вика.

Однако Ирину осенила идея, а когда она чем-то загоралась, ее не просто было сбить.

— Ты не смейся. Сегодня не контачит, завтра законтачит. Фу ты, слово какое дурацкое! Никак я не могу к вашему жаргону привыкнуть. Я только не могу понять, как ты мог хорошенькую девушку обозвать альбиносом?

Гитара издала полный удивления аккорд.

— Это фузенковская-то, из ДКМ хорошенькая? Ну, тетя Ира…

— Она не только хорошенькая, она вообще интересная, с хорошим нутром девушка…

В настойчивости, с какой рекомендовала Ирина эту девицу, Никита почуял некий напор, а после эпизода с Региной он готов был спасаться бегством от малейшей тени навязчивости.

— Тетя Ира, — значительно проговорил он, — прошу, в смысле умоляю, не сватай мне интересных, с нутром девушек. — Гитара подтвердила сказанное решительными пассажами. — Я если женюсь, то на математичке.

— Новые номера к Октябрьской годовщине, — сердито сказала Ирина. — Что бы ты с ней стал делать?

— Да уж нашел бы что…

Гитара забормотала нечто певучее, и в эту минуту со двора в комнату шагнула Вика.

Никита сразу узнал ее и удивился. Вот уж не ждал, что эта Вика действительно может стать хорошенькой. То ли без формы она, то ли загар ей идет. На руке старый ожог. Но он ее не портит, странное такое, перламутровое пятно. «Вот этой бы волосы подлинней, а юбку покороче».

Вика тоже смотрела на Никиту. И в ней закипела злость. Альбиноса она ему не простила и по гроб жизни не простит. И он-то сейчас ничем новым ее не поразил. Он гораздо хуже, обыкновеннее стал в этих пошлых штанах и расхристанной, до пупка рубахе.

«Так вот каковы, значит, вы на отдыхе? Вот где ваш истинный вкус? Хипповать, значит, вас потягивает?»

Вика сразу почувствовала себя цельнее и уверенней. К тому же за дверью ее дожидались — это тоже ей придавало вес.

— Это — Вика, это — Никита. Да вы знакомы, кажется? — торопливо представила их друг другу Ирина.

Ее обнадежило удивление Никиты. Ей не первый раз думалось, как было бы хорошо, если б Вика, попросту говоря, вышла замуж. Доведись что-нибудь, и девочка останется совершенно одна. Вика же хорошая…

А Вика со всем ядом, каким обладала, ответила, повернувшись к Ирине:

— Знакомы, Ирина Сергеевна! Только у меня не осталось светлого воспоминания об этом знакомстве. А сейчас я в отпуске. Мне не обязательно тянуться перед лейтенантом.

Ирина так растерялась, что Никите стало ее жалко. Едва оживление покинуло ее, тотчас стала видна внезапная худоба и обширные тени под глазами, легшие на лицо, как полумаска.

«Экая дура девка! — подумал Никита. — Вместе живет, не видит, что человек болен. При тетке — не скажешь, без тетки — скажу. Да и напомнить надо, чтоб на улице не вздумала при случае узнать. С ее умишком хватит».

Вика церемонно попросила у Ирины разрешения пойти в кино.

— Уходи, — с горьким облегчением махнула рукой Ирина. — Вам хотят как лучше, а вы как идиоты.

— Значит, не осталось светлого воспоминания? — повторил Никита, откладывая гитару. — Быть того не может, чтобы не осталось обо мне светлого. Пойдемте-ка я вас до ворот провожу.

— Не хочу! — заявила Вика. — Павлин хвост как ни распускает, все зад голый!