Либо она, потратив энное число времени и сил, доберётся до него — и пристрелит, как пристрелила уже по меньшей мере троих. Не такая уж невиданная техническая проблема — прорезать три отверстия в переборках или в люках с расправленными замками, вполне по плечу нашей куколке.
Либо, что гораздо вероятнее, Барби не станет спешить, дождётся, пока он тут сдохнет сам… Система регенерации воздуха в отсеке автономная, задохнуться Игорю не грозит. Тем хуже — подыхать придётся от голода и жажды, долго и мучительно… А затем Барби, выждав надлежащее время, всё-таки придёт сюда — чтобы положить рядом со скорченным телом пистолет с оставшимися зарядами. Должен же быть кто-то ответственен за трупы на борту? Сколько живых останется к тому времени на «Немезиде»? Никого, кроме Барби, наверное…
Ему, Игорю, достанется жутковатая посмертная слава маньяка и группового убийцы… А ей — репутация чудом спасшейся жертвы. И ведь поверят, поверят ей, никуда не денутся! Улыбнётся своей улыбочкой, захлопает ресницами-опахалами, — и поверят… Хотя нет, очень уж подозрительно, наверное, чудом спасшихся будет всё же двое или трое… Какая разница, ему билет со словом «жизнь» в этой лотерее всё равно не выпадет…
И даже бомбу не взорвать, избежав мучительной смерти и испортив куколке всю игру. Нечем. Ни спичек, ни зажигалки, никакого иного источника тепла… Некоторое время Игорь возился с резаком, пытаясь выжать, воспламенить хоть какие-то остатки газа… Не то чтобы он собирался тут же поднести горелку к термодатчику, но… Но появлялся хоть какой-то призрак выбора… Шанс уйти самому, когда станет совсем плохо…
Впустую. Искра проскакивала в форсунке, и всё.
Нет у вас выбора, Игорь Антонович. Сидите и ждите смерти.
Он прекратил что-либо делать, расслабился, повиснув в невесомости. И стал ждать. Не смерти — какого-нибудь чуда, позволяющего её избежать.
Игорь «Звёздный» Проскуряков. Момент истины
…понял, что стал бессмертным; да! да! именно так! — именно так, идите к дьяволу со своим материализмом, Бог есть, и Он творит чудеса, — иногда и не для всех, но творит, иначе как объяснить, что прошли недели, прошли месяцы, — а Игорь ещё жив?! Он перехитрил смерть, обманул, старуха тоже хитра, она может снять свой балахон и прикинуться девушкой с кукольным личиком, чтобы подкрасться и выхватить из-за спины — нет, не архаичную косу — пистолет, заряженный мини-фугасами; но справиться с ней легко, проще простого, — достаточно УВЕРОВАТЬ: Он есть, Он не оставит тебя, и смерть будет ходить кругами, будет тыкаться, не в силах войти в защитный магический круг… Муки голода и жажды давно исчезли, может, месяц назад, может, два или три, время потеряло какое-либо значение с тех пор, как Игорь понял: он не умрёт, он выживет; и исчезла дикая скука, терзавшая в первые недели добровольного заключения — теперь он был не один, теперь к нему приходили гости, чаще всего отец, в том самом костюме, в котором его похоронили на Южном, но отчего-то с очень молодым лицом, на вид не старше Игоря; приходил, и они говорили часами, они спорили до хрипоты — отец убеждал, настаивал, звал за собой: шагни, возьми меня за руку и шагни — туда, за наружную обшивку, шагни в новый мир и пойми, как он прекрасен; нет, папа, отвечал Игорь, ты хотел, чтобы я полетел к звёздам — и я полетел, но тебя обманули, папа, тебе дурили голову с детства: звёзд нет, звёзды давно мертвы, последних расстреляла Барби из большого пистолета, и там, снаружи, не новый мир — там только смерть и ничего больше, ты мёртв и просто этого не знаешь; отец сердился, отец настаивал, потом уходил, чтобы снова вернуться и продолжить растянувшийся на месяцы спор…
Но однажды он не появился, как обычно, из ниоткуда — зачем-то начал стучать в люк, а может, то был не он, и не стучал, но какие-то звуки почудились Игорю.
Он прижался ухом к холодному металлу — и понял, что металл на самом деле вовсе не холодный: тёплый и нагревается всё сильнее. Он засмеялся. Привет, куколка! Совсем про тебя забыл, уж извини, здесь столько всего интересного… Например, маленький сюрприз для тебя, крошка: я стал бессмертным! Так что тебе не сюда, тебе в другую сторону. Он говорил и говорил, обращаясь к Барби, говорил долго и громко, — или ему казалось, что долго, но что громко — совершенно точно, эхо болезненно отдавалось в ушах; Барби оставалась глуха, она не желала ничего слушать, но очень хотела попасть сюда, к Игорю, — к раскалившемуся металлу переборки уже нельзя было прикоснуться. Он знал: сейчас Барби окончательно скинула всю свою маскировку, и он наконец сможет увидеть её истинное обличье — оскаленный череп под капюшоном, бездонная космическая мгла в пустых глазницах. Мгла без звёзд.
Ну что же, куколка, ты сама напросилась… Мне всё равно, я бессмертный, а вот ты увидишь небо в алмазах. Наверное, это очень красиво… Он разматывал провод, тянул термодатчик к переборке, где уже вишнёво светилось раскалившееся пятно. Откуда взялся этот провод — медный, покрытый эмалью, — Игорь не имел понятия, не помнил, мог только догадываться, что смотал его с выдранной откуда-то индуктивной катушки. Зато помнил прекрасно, как зачищал концы зубами — эмаль оказалась изумительно вкусной и на диво питательной, это было давно, год или два назад, когда он ещё не знал, что не нуждается в пище…
Прежде чем поднести датчик к вишнёвому пятну, он удивлённо посмотрел на свои пальцы, покрытые спёкшейся, почерневшей кровью. Следы зубов? Его зубов?! Какой же он был идиот, примитивный человечишка, раб желудка… — расхохотался и плотно прижал датчик к раскалённому металлу. Запахло горелой плотью, но больно не было, смерть и боль — близнецы-сёстры, всегда ходят парой, но сюда им входа нет…
Сзади глухо хлопнули пироножи. Вот вам небо в алмазах, сестрёнки, любуйтесь!
За мгновение до взрыва он вдруг усомнился. Усомнился в обретённой вере, усомнился в бессмертии. Подумал, что если ошибся, то мгновенно сгорит — наяву, не в пригрезившемся кошмаре, станет сейчас звездой. Настоящей, не тем ничтожеством, что лепит, как пельмени на конвейере, телевидение. Вспышку, которая раздерёт сейчас чёрную пустоту, может быть, засекут годы спустя в свои телескопы какие-нибудь маленькие зелёные человечки, и…
Нет, сказал он отцу, покачав головой, ты не прав, папа… Нет никаких зелёных человечков. И звёзд нет. И никогда не было.
ЭПИЛОГ
Звёзды на груди, на плечах и на небе
— Гюрза? — неуверенным шёпотом спросила девушка, с сомнением оглядывая мою новую физиономию.
Она и раньше подозрительно ко мне приглядывалась, но вопрос задала только сейчас, когда распоряжавшийся церемонией дородный господин поставил нас рядом в цепочке людей, пересекавшей большой зал с белыми колоннами.
— Т-с-с-с… — тоже шёпотом ответил я, поднеся палец к губам. — Майор Гюрза умер, придётся зарабатывать новое прозвище. Услышала — и забудь.
— А-а-а… — понимающе кивнула Стружка.
Её тоже нелегко было узнать. Как-то получилось, что я видел её в ретро-комбинезоне, и в намотанной на манер сари занавеске доктора Литвинаса, и совсем без ничего видел, — но в декольтированном платье и туфлях на высоком каблуке Стружка мне на глаза не попадалась. Знаменитая семицветная причёска «взрыв на прядильно-ниточной фабрике» тоже исчезла, сменившись вполне цивильно уложенными тёмно-каштановыми волосами.
Похоже, к такому имиджу девушка не привыкла, и держалась несколько скованно, напряжённо. Но что поделать, если бойцы СБ-2 нигде в кадрах не числятся, званий не имеют, — и получала Стружка заслуженную награду как гражданское лицо. Шло, дескать, означенное лицо, прогуливалось на высоких каблуках, — да и уничтожило невзначай известного террориста Павла Пастушенко. Каблуком наступило, наверное.
— Тихо вы! — негромко цыкнул на нас генерал-майор Барсев. — Сейчас начнётся!
Пардон, оговорился по привычке… Конечно же, генерал-лейтенант Барсев! Новенькие звёзды на новеньких погонах сверкали и сияли, куда там Сириусу с Мицаром…