понимаю, что за удовольствие она находила во всем этом, но за долгие годы, я узнал, что эта стена оливкового цвета была светло-синей. Не знаю, сколько раз за все это время, я выходил на улицу в пальто пурпурного, как у фуксий, цвета, потому что жена говорила, что оно темно-синее. Я был убежден в том, что это было очень элегантное пальто, потому что люди на улице задерживали на мне взгляд.

- Ты и сам в это не веришь.

- Клянусь.

- Ты разыгрываешь меня, смеешься надо мной.

- Ничуть. У моей жены было своеобразное чувство юмора.

- Она не очень тебя любила, верно?

- Конечно, для того, чтобы купить одежду, мне необходима помощь. Если я пойду один, то

я могу выйти из магазина, переодетый клоуном.

Тогда Карина расслабилась. Ее руки, лежащие на подлокотниках диванчика, соскользнули

вниз, она скрестила ноги, приготовившись сидеть так и дальше. Она улыбнулась, тряхнув головой. Думаю, она представила меня, этакого самовлюбленного нарцисса, гуляющего по улице в пальто цвета фуксии, и людей, которые перепихивались локтями, повстречавшись со мной. Убедил ли я ее, поверила ли она? Да уж, с пурпурным пальто я переборщил. Иногда меня заносит, и я теряю чувство меры из-за стремления к излишней, немыслимой подробности, как раз для того, чтобы придать правдоподобность: дескать, кто придумал бы такое? Но, иногда, когда подозрение возникает, любая вещь может снова возродить его с новой силой, и когда это произойдет, подозрение будет не таким, как в первый раз, а гораздо сильнее, потому что у него уже будет своя история, оно будет не единственным и станет суммироваться с прежними подозрениями. Я должен был нанести какой-то действенный удар, рассказать Карине что-то такое, что раз и навсегда убедило бы ее в том, кто я есть, и что Клара любила меня. Что-то такое, что взволновало бы ее, заставило бы смеяться или плакать, представить Клару в моих объятиях, счастливую или несчастную, ругающуюся со мной, взбешенную или отчаявшуюся. И пока в моей голове крутится вопрос, что могло бы быть этим окончательным, завершающим ударом, который мог бы поставить меня выше подозрений, до меня доносится слабый отзвук вопрос, заданного Кариной: “Какого цвета мои глаза?” и еще “ты смотришь на меня, как на сорняк”. Я вхожу в квартиру, мне легче и спокойней оттого, что Карина не настояла на том, чтобы подняться со мной. Сейчас меня уже не тошнит, только кружится голова и хочется исчезнуть и долго-долго ни о чем не знать. Ни думать, ни чувствовать, ни желать. Ни-че-го. Какой же дерьмовый, паскудный день. Я раздеваюсь и собираюсь лечь в постель, но меня начинает знобить, и я надеваю фланелевую пижаму. А перед этим мне приходится лазить по всем ящикам в поисках этой самой пижамы, потому что я никогда ее не надеваю. Несмотря на скверное самочувствие, я включаю компьютер и проглядываю почту. Клара добавила меня в друзья, ответив согласием на мою просьбу. В голове тяжесть, такое чувство, что в нее насыпали мешок песка. “Привет, Клара, – пишу я ей, – я немного скучаю по тебе”. Я отправляю сообщение. Какое-то время я медлю, стараясь не заснуть; снова и снова я открываю глаза, чтобы проверить, не ответила ли мне она. За окном уже рассвело, когда я включаю монитор. Я смотрю на него уже без интереса, подумывая снова закрыть глаза, но получаю новое сообщение с Facebook. Я решаю не читать его. Я хочу и дальше спать, не выходить из этого тяжелого горячечного сна, мне не нужны разочарования, потому что не произошло ничего из того, что не может произойти. Но соблазн слишком велик. Я открываю окошко сообщений. Новое сообщение от Клары. Несмотря на это, я не могу полностью проснуться. Как будто это было самым естественным в мире, то, что Клара была приветлива со мной и ответила мне. “Я тоже немножко скучаю. Чуть-чуть,” – пишет она, и я улыбаюсь, закрываю глаза и закутываюсь в одеяло. Я засыпаю.

¹⁴ сомелье – человек, отвечающий в ресторане за вина

¹⁵ Сокровище (Isla del Tesoro) – сеть ресторанов “Остров сокровищ”

Глава 21

Я просыпаюсь от звонка и тихо проклинаю почтальона и разносчиков рекламы. У меня

сырая от пота голова и густой, вязкий привкус во рту. Я даже не собираюсь вставать, засовываю голову под подушку и жду, что дверь откроют из другой квартиры. Но звонок звучит снова. На ум мне приходит картина стоящего в ожидании на лестничной клетке Самуэля. Это было бы логично, что он пришел просить у меня объяснений, почему это я так хорошо осведомлен о смерти Клары. Я приподнимаюсь, и острая боль в висках заставляет меня снова лечь. Я проверяю, что сообщение Клары “Я тоже немножко скучаю. Чуть-чуть” все еще там.

Снова звонят. Нехотя, я плетусь к двери и вижу там вспотевшую, ненакрашенную Карину.

На ней спортивный костюм и кроссовки.

- Вчера, когда мы ходили в горы, на тебе была юбка, – это самое первое, что я говорю ей,

не пригласив войти, не потому что я этого не хочу, просто это мне даже в голову не пришло.

- Ну и что?

- Ни одна женщина не надевает юбку, чтобы лазать по горам. Я думал, ты что-то имела

против брюк.

- Я вышла на пробежку. Ты замерзнешь.

Тогда я понимаю, что самым разумным было бы предложить ей войти, хотя я чувствую

себя грязным и потным, сознаю, что на мне растянутая пижама, и представляю свое затрудненное дыхание.

- Не хочешь войти?

- Иди-ка ты обратно в постель.

Слегка растерявшись от ее решительного тона, я подчиняюсь, и она идет следом за мной в спальню. Я жалею о том, что у меня не было времени проветрить ее. Я ложусь в кровать и закрываю глаза. На минуту я чувствую, что у меня скручивает желудок.

- Ты на самом деле пришла поухаживать за мной?

- Как ты?

- Я чувствую себя гораздо лучше, когда перестает трещать голова.

- Ты что-нибудь пил?

- Виски. Вчера вечером, перед сном.

- Не будь дураком. Ибупрофен, френадол, аспирин.

- Не думаю, что они у меня есть. Я никогда не болею. Последний раз я болел гриппом больше двух лет назад.

- В этом мы похожи. Я тоже никогда не болею. Вот Клара подцепляла все простуды.

- И ты за ней ухаживала?

- Да, мне очень нравилось за ней ухаживать. Я чувствовала себя взрослой и ответственной.

- А теперь тоже?

- Я заварю чай. А пока ты будешь его пить, спущусь в аптеку.

- Тебе очень идет спортивный костюм.

- Иди полоскать горло.

- Серьезно. В спортивном костюме и без макияжа ты кажешься другой, более мягкой.

- Лучше или хуже?

- У меня нет чая.

- Господи, у тебя ничего нет!

- Вот сейчас я могу представить тебя развалившейся на диване с ногами под столом и

смотрящей телевизор.

- Где у тебя ключи?

- Что ты хочешь открыть?

- Твою дверь, тупица, чтобы ты не вставал, когда я вернусь.

- Черт его знает, посмотри в карманах.

Я снова закрываю глаза и думаю, что сейчас я немедленно засну.

Я просыпаюсь от стука чашек, дверец шкафов, звука шагов. Карина входит в мою спальню

с подносом. На подносе чай, хлеб, масло, мармелад, и френадол.

- Ты не можешь принимать таблетки на голодный желудок.

Теперь ее энергичность меня успокаивает, она позволяет мне не думать. Я слушаюсь ее,

как заболевший маленький ребенок. Я позволяю ей, чтобы она помогла мне приподняться и поудобнее уложила подушку. Я пью чай и жду, когда она намажет на хлеб масло и мармелад. Принимаю таблетку френадола.

- Ты чувствуешь себя виноватой, да?

- Хочешь, я сделаю тебе массаж?

- Ты говоришь серьезно?

- Нет, чтобы посмотреть, какое у тебя будет лицо.

От смеха голова у меня болит еще больше. Я медленно откидываюсь назад и снова ложусь.

- Вчера ты предложила мне что-нибудь почитать, – я указываю ей на потрепанную

открытую книжку, лежащую на ночном столике. Зажав открытую страницу, Карина пролистывает книгу.