Брат с Арасели в эту фазу так и не вошли. Думаю, хорошо еще, если Арасели, зная, что за человек жил под маской брата, развлекалась с ним, заставляя его поверить, что он был не таким. Ее забавляло также пробуждать в брате ревность ко мне, например, слишком нежно целуя меня при встрече. В то время, думаю, я был единственным другом брата. Если мы втроем случайно собирались в квартире у кого-нибудь из нас, распаляя его ревность, она ни с того ни с сего предлагала сыграть в покер на раздевалочку. Если я заходил к ним перед тем, как пойти в кино или чего-нибудь перекусить, она бесконечно долго переодевалась перед нами обоими. Уже в самом конце их отношений, хотя лично я и сомневаюсь, что был причиной их разрыва, как-то вечером они пришли ко мне домой. Тогда я жил в крошечной квартирке с гостиной, служившей одновременно и кухней, и спальней, в которой стояли кровать, выполнявшая роль дивана, и четыре складных стула. По меньшей мере, два из них раскладывались только в случае крайней необходимости, ибо затрудняли доступ на кухню, прозванную владельцем американской, видимо, для придания престижа нищете. Они пришли вечером и сели на кровать. Я совершил ошибку, усевшись вместе с ними. Нас трое с бокалом, не помню чего, в руке. Арасели начала рассказывать о том, что можно имплантировать грудь. В то время это случалось нечасто и казалось оставленным про запас самыми худшими актрисами североамериканских сериалов. Мой брат, должно быть, почувствовал, что приближался один из моментов, в которые Арасели принималась его испытывать, потому что начал говорить больше обычного, кружа вокруг щекотливой темы и в то же время пространно рассуждая о ней, словно хотел, чтобы Арасели это наскучило, и она заговорила о других вещах.

- Представьте, – сказал он, – если через сто лет случится катастрофа, которая сотрет следы

нашей цивилизации.

Арасели прищелкнула языком, недовольная тем, что брат лишил ее звездной роли, да еще

именно тогда, когда она демонстрировала нам свою грудь для того, чтобы мы поняли необходимость операции.

- Вы только представьте, что спустя время, – продолжил брат, – существа, прилетевшие с

другой планеты, решат исследовать эту исчезнувшую цивилизацию, как мы изучаем цивилизацию шумеров или минойскую цивилизацию острова Крит. Они руководствуются тем, что имеют, что нашли в захоронениях. Гробы, надгробные плиты, расположение и ориентацию могил…

Я перебил брата, сказав, что сейчас покойников стали все чаще сжигать, и, возможно,

скоро это станет обязательным из-за нехватки места. Арасели заявила, что хотела бы, чтобы после смерти ее пепел превратили в маленький бриллиант.

- Существуют компании, которые начинают претворять это в жизнь, разумеется, в

Штатах, – сказал я, – и мне хотелось бы, чтобы моя последняя любовь носила такой бриллиант с собой, после того, как я умру.

Мой брат не ушел от темы и упорно продолжал гнуть свое:

- Нет, вы только представьте, что будет. Ведь импланты – это символы высшего

статуса, а они перестают ими быть, становясь доступными для среднего класса, когда у большинства женщин и мужчин силиконовые губы, грудь, ягодицы, – брат расхохотался раньше всех. Эта привычка делала его плохим шутником. – И когда пришельцы раскопают могилы и обнаружат силиконовые вкладыши во всех местах, они начнут создавать теории об их назначении, точно так же, как мы – о наскальных рисунках. Кто-нибудь подумает, что в нашей цивилизации силикон был связующей материей между жизнью здесь и где-то там, и нам припишут сверхъестественные способности.

Арасели не дождалась, когда брат закончит смеяться. Она встала коленями на кровать,

лицом к нам, сидящим каждый в своей стороне, стянула с себя блузку и опустила взгляд, рассматривая собственную грудь.

- Как думаете, нужны мне импланты?

Брат поспешил заверить, что ему нравится и такая грудь, но Арасели повернулась ко мне.

- Тебе не кажется, что грудь слишком сильно висит?

Поскольку я не знал, что ответить, она взяла мою руку и поднесла ее к своей груди снизу,

словно желая, чтобы я поднял ее.

- Видишь? Как будто немного висит.

- Ему это нравится, – выдохнул я.

- А-а-а, ему, – ответила Арасели и, не одеваясь, направилась в ванную. Мы с братом не

знали, как заполнить тишину, повисшую после ее ухода. Вернулась она, уже надев блузку и, думаю, причесавшись. Она снова торжествовала, удовлетворенная тем, что поставила меня в неловкое положение, пробудив ревность в моем брате, который никогда в жизни не признался бы в этом из-за страха показаться заурядным.

- Да что вы понимаете в этом деле?

Арасели уселась на кровать между нами и разгладила юбку движением, которое заставило

меня подумать о школьнице. Она взяла руку брата и положила ее себе на живот. Такими мелкими пустячками она компенсировала его ежедневные страдания.

- Когда два человека влюбляются и начинают вместе проводить время, трахаются и всякое

такое, как мы с тобой, любимый, наступает момент, когда один из них должен пойти в туалет, – сказала Арасели, ласково потянув брата за нос, хотя это всегда казалось мне излишне снисходительным, унизительным проявлением чувств. – К тому же, со мной все это происходило очень часто, я ведь никогда не скрывала от тебя, что я влюбчивая, разве нет, милый? И вот ты находишься в туалете, не желая шуметь, стараешься, чтобы дерьмо вышло беззвучно и не шлепнулось в воду, ну, вы же меня понимаете? Ты стараешься, чтобы самый естественный процесс, опорожнение, прошел незаметно. И знаешь, почему?

- Потому что не хочешь, чтобы другой представлял, как ты делаешь это.

- Смышленый мальчик, – сказала она мне, но не решилась схватить меня за нос. На

мгновение ее рука повисла в воздухе. – Какой у тебя разумный брат. Все верно, ты не хочешь, чтобы тебя представляли, скажем так, грязной, испортив идеализированное представление другого человека о тебе. Понятно?

- Хотите пива? – задал я вопрос.

- Молчи и слушай, потому что это важно.

- Я могу выслушать тебя и попивая пиво.

- Фу, сосредоточься, потому что мне нужно узнать твое мнение. Мы знаем то, что все мы

рабы наших физиологических потребностей, и согласны с этим. Но нам очень хочется, чтобы у любимого нами человека этих потребностей не было, чтобы мы продолжали идеализировать его.

- Заметно, что ты изучала психологию.

- Педагогику.

- Вот как.

- Это было вроде одно и то же. Ладно, помолчи, какой же ты все-таки зануда со своим

вечным здравомыслием, ты всегда такой. И откуда это в тебе… Короче, мы стараемся, чтобы другой в это время не слышал издаваемых нами звуков… Это же классика в фильмах, скажи, что не так. Парочка впервые направляется к кровати, и она говорит: “Подожди минутку, милый”, и идет в туалет. Он включает музыку не столько для того, чтобы не слышать, что она делает в туалете, сколько для того, чтобы дать ей понять, что он не собирается слушать. Да и с вами такое тоже случалось, верно?

Мы с братом согласились, ожидая заключительного итога этого длинного вступления, с

помощью которого Арасели рассчитывала безраздельно получить главную роль на какое-то время, подготовить развязку или ключевой момент, известный ей заранее.

- Мне тоже. Только самое интересное не это, верно? Я заканчиваю говорить банальности.

Самое интересное начинается тогда, когда ты идешь в туалет, другой находится в двух шагах от тебя, за дверью, а ты уже не стараешься не шуметь, а думаешь, что это естественное следствие естественного акта, переставая все скрывать, – Арасели обожает копрологические⁹ темы.

Она сильно шлепает брата по ляжке. Арасели серьезнее обычного, в ней нет этого

немного пошлого налета учительницы, вид которой она принимала, когда хотела казаться важной. Она даже сбросила с себя театральщину, как снимают часы перед тем, как пойти в душ, ее спина менее напряжена. Голос Арасели прорывался с трудом, когда, повернувшись ко мне так, словно моего брата не существовало, или его мнение было для нее неважно, она продолжила: