- Я вот чего не знаю. Когда человек перестает волноваться из-за кишечных звуков, не
скрывает собственную физиологию, когда ему неважно, что другой слышит, как он срет, – конец ли это любви, или ее начало. Понимаешь, что я хочу сказать?
9копрология – научное исследование испражнений
Глава 10
Пару ночей спустя, вечером после рабочего дня, который не стоит того, чтобы
расписывать его во всех подробностях (впрочем, в моей жизни, пожалуй, слишком много подобных дней, не заслуживающих внимания и рассказов, да и слушать о них никто бы не захотел), я открываю почтовый ящик. Рекламные листовки пиццерий, китайской кухни и зубных врачей, предлагающих зубные протезы нового поколения, я выбрасываю в корзину для бумаг, стоящую в углу под ящиками. Она появилась там после последнего собрания жильцов (на котором я, как обычно, не был), чтобы люди не бросали на пол все эти рекламные листки. Теперь у меня в руках остался один бледно-голубой конверт формата А5 без обратного адреса. Кто-то собственноручно опустил конверт, потому что на нем не было ни адреса, ни, само собой, штемпеля, только надпись “Самуэлю”. За эти дни у меня было столько неожиданностей и тревог, что я не сразу же вскрываю конверт. В лифте я прислоняюсь головой к фанерной стенке кабины, похожей на деревянную, закрываю глаза и спрашиваю себя, для какого Самуэля окажется это письмо. Будет ли оно для меня, или для другого Самуэля, которым я тоже становлюсь, потому что отчасти живу его жизнью. Вполне возможно, что письмо было адресовано ему, хотя позвонивший мне сообщить о смерти Клары человек мог, пусть и запоздало, но понять, что ошибся. Но могло быть и так, что письмо было направлено мне, вруну-самозванцу. В нем меня обвиняли, но не сообщали об ошибке, допуская, что настоящий любовник будет звонить Кларе неоднократно, раз от раза все более тревожась, возможно, до тех пор, пока не начнет вертеться у дома Клары, чтобы выяснить, почему она не подает признаков жизни. Я представляю, как Алехандро открывает ему дверь, подходит к нему, как подошел ко мне, и бьет его кулаком, восстанавливая справедливость в этих треугольных отношениях, в которых я совсем не виноват.
Дома я надрываю конверт. В конверте – коротенькая записка, к которой пластиковой
скрепкой пришпилены несколько фотографий. В записке всего три фразы. Каждая написана с новой строки.
“Чтобы ты не говорил, что я выдумываю.
Чтобы не терял время даром, отрицая действительность.
Чтобы больше мне не звонил”.
И в конце имя Карины. Записка кажется мне дешевкой, как записка о самоубийстве человека, который на самом деле не намеревается уходить из жизни. Такой человек лишь оцарапает себе запястья или, приняв таблетки, тут же позвонит в “скорую помощь”. Никто из тех, кто так разозлен, не потрудится параллельно выстраивать фразы: болтовня не уживается с гневом, они несовместимы.
Все положенные в конверт фотографии похожи друг на друга – на них один и тот же
человек в одном и том же месте, хотя и в разных позах и с меняющимся выражением лица. Вот Клара в моей ванной комнате залезает в ванную. Правой ногой она уже перешагнула через край и повернула голову к тому, кто ее фотографировал, получается ко мне? Похоже, что в этот миг она говорит что-то, вероятно, приглашает фотографа оставить фотоаппарат в покое и следовать за ней в ванную. Вот босая Клара, одетая в красный пеньюар, подводит карандашом глаза, слегка улыбаясь, словно этот фотограф был, с одной стороны, назойлив, а, с другой стороны, ей льстил его интерес. А вот полуобнаженная Клара с обмотанным вокруг талии белым полотенцем наклонилась над раковиной. Теперь я понимаю, что она гораздо ниже меня ростом, ее маленькие груди почти касаются края раковины. На последней фотографии, сделанной в ванной, Клара была запечатлена с головы до колен. Эту фотографию сделали сверху. Тело Клары было под водой, а лицо снова обращено наверх. Шалунья высунула язык, словно подшучивая над кем-то. Это придает фотографии некую естественность, словно она сделана спонтанно, и Клара даже не сознает, что она обнажена.
Я достаю из шкафчика фотоаппарат, которым почти никогда не пользуюсь. Аккумулятор
почти разряжен, но функция автофокусировки пока работает, и я могу делать снимки. Я направляюсь с ним в ванную комнату. Встаю ногами на края ванной приблизительно посередине, смотрю в видоискатель. Да, ее сфотографировали именно отсюда. Фотограф стоял там же, где и я. Интересно, голый он был, или одетый? Возбужденный или сконцентрированный на том, чтобы фотография удалась? Это такая манера навязчиво смотреть на Клару, внимательно изучая ее тело? Я щелкаю пустую ванну. Затем я сопоставляю фотографию на видоискателе со снимком Клары. За исключением той детали, что на моем снимке Клары нет, все сходится. Одна и та же ванна, тот же самый кафель цвета морской синевы с той же самой белой каемкой по низу пластиковой ширмы.
Одна ложь – и все меняется, рушится, летит в тартарары. Одна ложь – и ты уже не
можешь защитить себя, сказав: “Это невозможно, клянусь, что это не так”. Ведь ты и сам уже поверил в то, что ты – главный герой, и убедил в этом других. И вот теперь ты не можешь выйти из игры, чтобы показать всем, кто ты. Здесь находится твой двойник, придуманный другой человек, давший тебе свое лицо, чего ты так хотел. Одна ложь – и ты никто, тебя не существует, потому что теперь в глазах других ты – это тот, другой, о котором ты сказал, что он – это ты. Другой Самуэль захватил мою жизнь и хочет заставить меня заплатить за подлог, за мою ложь. А я могу только продолжать врать, чтобы уменьшить зло. Я думал украсть что-то у него, а в итоге он понемногу пожирает меня.
Если Клара побывала в моей ванной, а я об этом не знал, значит, она могла приходить
сюда раньше, до того, как я купил эту квартиру. Она могла быть в отношениях с тем, кто жил здесь до меня. Отсюда и путаница. Но у меня нет намерения намекать об этом Карине. Я не хочу вводить новые неизвестные, увеличивая неразбериху и подозрения, что в этой истории замешан кто-то еще. Я собираюсь и дальше продолжать чувствовать себя Самуэлем, единственным любовником Клары. Она любила меня, и больше никого. И Карина должна продолжать говорить со мной о своей сестре, должна рассказать, какой была эта женщина, с которой я делил счастливые минуты. Какая разница, что написала Карина в своей записке.
И теперь, обдумывая все это и внимательно изучая фотографию Клары, которую я украл
на похоронах, я вспоминаю, как она смотрела на меня, фотографируясь, и как смотрел я, фотографируя ее в ванной…
(Голым я был, или одетым? Если я был раздет, значит между нами были настолько
близкие отношения, что она могла без всякого смущения видеть в первую очередь мои гениталии, гораздо выше голову и фотоаппарат где-то на уровне пояса? Она подшучивала над этим? Отсюда и эта наглость – высунутый язык?
- Ты и в самом деле здесь для того, чтобы фотографировать, – возможно, сказала бы
Клара, протянув руку, чтобы коснуться меня.
- Спокойно, детка, иначе ты выйдешь нечетко – ответил бы я ей.
Тогда, конечно, она убрала руку, скорчив недовольную гримаску и высунув язык. И
только сфотографировав ее, я положил фотоаппарат на край раковины и залез к ней в ванную.
- А теперь посмотрим, держись, ты что-то хотела потрогать секунду назад?
- Опускайся сюда, – сказала Клара. Быть может, она почувствовала себя неловко, глядя
вверх на мои голые ноги и видя мое возбуждение – не очень-то презентабельный вид.
- Подожди, – отвечаю я.
- Ну что, садишься? – торопит меня Клара.
- Смейся-смейся, – подтруниваю я, а она показывает мне язык)…
Я впервые замечаю определенное сходство сестер. Нет, их невозможно перепутать,
потому что у Карины более удлиненное лицо, глаза кажутся еще огромнее, а рот меньше, чем у Клары, да и выражение лица у нее посуровее, хотя, возможно, оно и не всегда было таким. Но существует фамильное сходство, заставляющее меня почувствовать, что Карина стала мне еще ближе. Я убеждаюсь в том, что есть нечто такое, что мы должны с ней разделить. Жизнь с общим знаменателем, каким была Клара. Мы с Кариной почти одна семья, нас объединило горе, мы нуждаемся в утешении от этой утраты, потрясшей наши жизни и выбившей нас из колеи. Мы хотим разговаривать о Кларе, вспоминать ее, чтобы она не умерла совсем, и даже дать ей жизнь, потому что я расскажу Карине о сестре то, что она не знала, а она расскажет мне вещи, о которых я даже не подозревал.