И здесь закрадывается вопрос: а как у нас обстояло дело с возможным в те времена подобием «первой брачной ночи» в странах Западной Европы?

Ответ в сущности Отечественной войны 1812 года, когда лишь за месяц сидения в Москве войска французов от руки безоружных подмосковных крестьян потеряли более 30 тыс. солдат. Сколько сотен тысяч солдат революционной Франции они, только лишь под ударами «навозных вил», потеряли до этого и после этого, если обратно через Неман перешло лишь несколько тысяч обмороженных «шер ами», то есть шаромыжников, из числа некогда Великой армии неприятеля?

С самого первого дня вторжения к нам 666-тысячного воинства врага и дня не проходило без потерь десятков, сотен и даже тысяч вражеских солдат на нашей территории. И это в тот момент, когда наша армия, вообще-то предназначенная для защиты мирного населения своей страны от вторжения неприятельских войск, полностью бездействовала:

Боя, после которого, в полной независимости от его исхода, можно будет в полон к неприятелю сдать и столь ненавистную масонам обеих армий столицу русских — Москву. Сдать неожиданно: вместе с ее святынями, позволив предать их мерзости запустения. А тогда главнокомандующие обеих армий: масоны Кутузов и Наполеон, а так же сам российский император Александр I, масон же, провозгласят общее замирение всех воюющих в ту пору стран и объединят их под общим руководством Наполеона Бонапарта. Ведь именно его, императора от братства Луксор, и должны были в тот момент объявить мировым диктатором. И именно он мировой масонской закулисой, как и несколько ранее до того Петр, был подготовляем для принятия на себя титула антихриста. То есть лжехриста.

Но никто, судя по всему во исполнение вышеуказанных действий, особых зверств на территории проживания русского человека творить в ту пору вовсе и не намеревался. Ведь врывавшиеся в западно-русские селения мародеры вели себя точно так, как вели они себя несколько ранее — в захвачиваемых ими странах Запада.

Но если там захватчикам полагалось творить все (отдавание чести их девиц там считалось делом вполне естественным и никто против этого не выступал — ведь не выступал же никто в тех рядовых и чуть ли ни повседневных «случаях», когда выданная замуж невеста, вместо законного своего супруга, в момент расставания со своей невинностью, обязана была, по их законам, сожительствовать с господином, в чьих рабах числилась эта так сказать «свободная» жительница этого «белого» континента), то уже у нас такой номер не проходил. Мы, за честь своих девиц, что резко менталитет русского человека отделяет от менталитета Запада, оказывали в подобных же ситуациях слишком серьезное сопротивление. Сами же девицы, в момент безвозмездной передачи нашими войсками наших территорий врагу, вели себя много иначе, чем фрейлины Запада — у нас нет такой западной привычки: отдаваться не по любви, но по прихоти насильника. Потому путь врага был устлан трупами. Трупами, что и понятно, с обеих сторон: война с самого первого дня приняла характер народной.

И здесь в поведении русских людей ничего особо нового не прослеживается. Ведь если на Западе прелюбодеяние поддерживается даже их законами, например, «правом первой брачной ночи», то уже в наших законах, являющихся неотъемлемой частью сводов правил, взятых из жизни по Евангелию, такая вольность является преступлением и наказывается вполне сурово. Ведь законная супруга этого господина может вполне обоснованно подать в суд на своего мужа, уличенного в измене, после чего может выходить замуж повторно. Он же, после случившегося, жениться права больше не имеет! И его естественным путем на Святой Руси является дорога в монастырь… В противном случае — он преступник рецидивист, за что и ответит соразмерно своим преступлениям.

Так что просто животные порядки заграницы, где богачи буквально узаконивали свои права на беззаконие, лишь подтверждают, что их религией никогда не являлось Христианство, основной свод законов которого, Евангелие, прелюбодеяние среди своих приверженцев наотрез отвергает. Потому порядки святоотеческие — наши — от их диких порядков отстоят достаточно далеко.

И в отличие от ныне изобретаемых версий по истории, нам всегда было ясно, что лишь на Руси может существовать настоящий порядок. И исключительно в силу нашей ментальности, полностью основанной на Православии.

У них же человек человеку всегда был волком. Потому право богатого на безчестье невесты бедняка у них являлось законом. Потому приход иноземного войска, грабившего и насиловавшего все что шевелится, для них тоже — норма поведения над завоеванными: «Горе побежденным»!

И если облеченный властью или имеющий деньги человек у них имел право обтирать ноги обо всех остальных, то вот какова участь в странах Запада всех этих несчастных «остальных». Вот как, например, в середине XVIII в. поживал «свободный» немец:

«Горожане, даже не работающие непосредственно в рудниках, приветствовали друг друга словами «gluckauf» («Счастливо выбраться наверх!»). Несчастные случаи в рудниках и гибель шахтеров были постоянными спутниками рудокопов, получавших мизерную плату за свой поистине каторжный труд. Недельный заработок рудокопа был 18–27 грошей, из которых несколько грошей уходило еще на свечи для шахты, которые рабочий приобретал за свой счет» [75, с. 175].

Ломоносов, попав в это царство безпросветного примитивизма, просто не мог не обратить внимания на:

«…черты отсталости иностранной техники, которые она влачила за собой как наследие неизжитого средневековья» [75, с. 180].

«В своих «Первых основаниях металлургии» Ломоносов вспоминал виденных им в Саксонии «малолетних ребят», которые, «несмотря на нынешнее просвещение, еще служат на многих местах вместо толчейных мельниц», то есть толкут и растирают насыщенную серой и сурьмой руду. Тогда как, замечает Ломоносов, легко было бы сделать для этого механические приспособления наподобие мельниц: «для лучшего ускорения работы и для сбережения малолетних детей, которые в нежном своем возрасте тяжкою работою и ядовитой пылью здоровье тратят и на всю жизнь себя увечат»» [75, с. 180].

«Чем дольше жил Ломоносов за границей, тем отчетливей видел он повсюду проявления косности, невежества, нищеты и рабства» [75, с. 180].

Но у немцев были еще только лишь цветочки той самой западной цивилизации, которую столь упорно хотел усадить на тело России Петр. Ведь и во всех иных даже самых теперь наиболее расхваливаемых странах Запада их пещерный примитивизм распространял и пещерные порядки:

«…в той самой «цивилизованной» Британии всего двести пятьдесят лет назад шотландские шахтеры работали в рабских железных ошейниках, а за кражу вешали детей лет 12–14» [15, с. 535].

Но и в самой Англии борьба с «перенаселением» велась никак не менее кровожадно. Вот чем отмечен там момент поворота к этому самому их сегодняшнему «прогрессу», когда, по их же выражению, «овцы съели людей»:

«Крестьяне, лишенные земли, превратились в пауперов-нищих, согласных работать на капиталистических предприятиях за гроши, лишь бы не сдохнуть с голоду. Тех, кто не хотел работать на новых хозяев и продолжал бродяжничать, казнили безжалостно. Англичане в пору первоначального накопления вешали детей за украденную булку…» [45, с. 15].

И вот где лежат истоки их жизнеустроения, столь выглядящего для нас непривычным. Ведь Запад принято теперь только расхваливать на все лады:

«В царствование Генриха Восьмого (1509–1547) более 72 тысяч человек (около 2,5 % всего населения страны) было казнено за «бродяжничество и воровство»… эти «бродяги и воры» — согнанные с земли крестьяне…

И стратегическая задача была выполнена — созданы огромные поместья «нового типа», где на чужой земле работали наемные батраки (До сих пор в Англии более 95 % тех, кто непосредственно работает на земле — арендаторы)» [15, с. 536].