— Из пушки ее, гадину! — приказал Криволап.

Остановка. Захар ловит в перекрестье собаку, выдерживает секунду-две. Вслед за глухим стуком выстрела метрах в пятидесяти впереди брызнула земля.

Три пары глаз уставились в то место, где взорвался снаряд. Едва осела пыль, как они увидели бешено вертящуюся на месте, словно на привязи, собаку.

— Пулеметной очередью! — командует Криволап.

Получив возможность хорошо прицелиться в замершем танке, Захар точно взял пса на перекрестье сетки и с ожесточением надавил рычаг. Раздался взрыв. На месте собаки — красно-черный клубок.

— Лопнула самурайская затея! — загремел в шлемофоне голос Агафонова.

И в ту же минуту адский грохот, рвущий барабанные перепонки, оглушил танкистов. В глазах Захара — огонь, потом чернота, в ушах — воющий звон. Это все, что запечатлелось в сознании…

…Словно в каком-то черном провале побывал Захар. Когда же он пришел в себя, танк продолжал двигаться, но совершенно бесшумно. В ушах по-прежнему стоял звон. Голова разламывалась от боли. Откуда-то издалека-далека донесся чей-то голос-писк: «Захар! Захар! Криволап! Криволап!»

Захара кто-то тормошил, дергал за ногу…

«Агафонов, — сообразил Захар. — Но почему он пищит?»

— Что случилось? — Громко спрашивает Захар в шлемофон.

В ответ — тот же писк. «Оглох», — подумал Захар, чувствуя, как холодный пот выступает на лбу.

— Что произошло? — крикнул он, превозмогая боль в горле.

В ответ снова писк в наушниках:

— Снаряд ударил в башню.

Захар пробовал покрутить секторы управления. Горизонтальный не работал, действовал лишь вертикальный, орудийно-пулеметный. Заглянул в прицел — башня повернута вправо. Заглянул за щит пушки — там, неподвижно скорчившись, будто уснул, под окуляром перископа Криволап.

— Выгляну через люк! — кричит Захар.

В ответ тот же противный, не то шелест, не то писк:

— Не смей! Снимет снайпер! Ясно и так — заклинило башню.

— Что будем делать?

— Стану в ложбинку, в укрытие, а ты проверь, что с Криволапом.

Танк резко накренился, сползая куда-то по крутому откосу.

— Открывай люк, посмотри Криволапа и обследуй башню снаружи, — пропищало в наушниках.

Криволап был без сознания. Захар попробовал пульс — он едва прощупывался. Крови нигде не видно. «Контузия», — решил Захар. Потом высунулся из люка. Сразу все стало понятным: с правой стороны у основания башни огромная вмятина с рваными краями.

— Срикошетил снаряд, — сообщил Захар Агафонову. — Криволап без сознания. Что будем делать?

Ответ пришел не сразу. Наконец в наушниках прошелестело:

— Надо одному унести Криволапа, а другому вывести машину на укрытую позицию и вести оттуда огонь.

— Решение верное, — согласился Захар. — Как твое самочувствие? Ты хорошо слышишь?

— Все нормально, — отозвался Агафонов.

— Ты покрепче меня, — сказал Захар, — да и слышишь хорошо. Так что тебе больше с руки нести Криволапа. А я поведу танк на сопку.

— Не на сопку, — поправил его Агафонов, — а в хорошо укрытую огневую позицию.

— Ладно, понял.

Танк маскировался в ложбине. Вдвоем они вытащили Алексея Криволапа через башенный люк, осторожно опустили на землю. Алексей лежал бездыханно, пульс по-прежнему был слаб.

— Вон там есть горбинка, — прокричал Агафонов прямо в ухо Захару, — с нее весь склон сопки как на ладони! Японцы отходят туда. Поставь машину так, чтобы только башня высовывалась, и веди прицельный огонь. Хотя бы по одной линии. Авось какой-нибудь самурай окажется на ней. Ну, прощай, Захар, будь осторожен.

Захар помог Агафонову взвалить на спину Криволапа, а сам полез в люк механика-водителя.

Танк завелся с одного нажима на стартер. Захар повел его на полной скорости. Вот и склон. Он весь испятнан клубами дыма от взрывов. По склону, как гигантские зеленые жуки, ползут десятки танков, кое-где видны горящие машины.

«А на кой черт мне этот гребень? — подумал Захар. — Отсюда толком и не разглядишь самураев». И он дал полный газ. Расстояние между ним и атакующими танками стало быстро сокращаться…

Много потом было смеха по поводу того, как какой-то шальной танк шел в атаку с башней, повернутой вбок. От него шарахались, и только тогда поняли, в чем дело, когда этот «дикий» танк, поравнявшись с головными машинами, укрылся за каменной глыбой и развернулся правым бортом к противнику, открыв прицельный огонь из пушки. Снаряды Захара точно ложились в гущу отступающей самурайской пехоты, сопровождая ее на всем видимом оттуда пути. Вражеские снаряды стали рваться неподалеку от танка, но каменная глыба, за которой он укрылся, защищала его надежным естественным бруствером.

Захар отошел со своей позиции только тогда, когда в боезапасе не осталось ни одного снаряда.

В старом ивняке у излучины речушки было не менее жарко, чем на поле боя. Тягачи волокли к стоянке подбитые и совершенно обгорелые машины. Одному танку своротило набок башню и покорежило все его внутренности, другому снаряд пробил бортовую броню.

Возле танков копошились санитары, и Захар понял: они вытаскивают останки погибших. Он хотел было подойти поближе, но увидел обугленную голову с верхней половиной грудной клетки и торопливо пошел прочь.

Осмотрев машину, помпотех махнул рукой:

— Безнадежное дело, менять надо башню. А вы идите в санчасть! — прокричал он на ухо Захару. — Агафонов, проводите!

— Восемнадцать человек уже убито, — сообщил Агафонов по пути. — Около сорока раненых и контуженных.

— Как Криволап?

— Эвакуировали в госпиталь.

Возле большой палатки, где помещалась санчасть, Агафонов и Захар увидели несколько санитарных машин. В них спешно грузили раненых танкистов. Неподалеку от палатки на траве было расстелено полотнище брезента. Из-под его края виднелись спокойно раскинутые ноги в запыленных ботинках и крагах. Над брезентом роились тучи мух.

— Убитые, — сказал Агафонов, кивнув на брезент.

Никогда еще не было Захару так жутко, как сейчас, при виде этой шеренги недвижно лежащих ног. Еще сегодня утром эти люди стояли в строю. Еще час назад они яростно нажимали на рычаги пушек и пулеметов, на педали машин — и вот уже ничего больше не делают и никогда не сделают. Скоро они навеки лягут глубоко в землю, чтобы превратиться в тлен.

Долго еще эта скорбная картина бередила душу Захара, отзываясь болью в сердце. Говорил ли он с кем-нибудь, делал ли что-либо, а перед глазами вдруг четко-четко возникала шеренга запыленных краг и ботинок с торчащими кверху носками…

Врачебный осмотр продолжался не более минуты.

— Легкое продувание, — сказал врач медсестре.

Когда кончилась процедура, врач снова подошел к Захару.

— Как слышите? — громко спросил он.

— Левым почти нормально, правым ничего не слышу.

— Не отчаивайтесь, скоро пройдет. По утрам будете приходить на процедуры.

Бой закончился глубокой ночью. Утром стало известно: враг разбит наголову. Вершины Заозерной и Безымянной были как будто срезаны. На поле осталось более шестисот трупов японских солдат и офицеров, множество разбитых пулеметов и орудий. Но в части недосчитывалось немало танков. Два экипажа сгорели вместе с машинами. Двадцать три человека были убиты, сорок три ранены и контужены.

Захар был в палатке санчасти, когда в просвете полога показалась голова Агафонова:

— Что? — спросил Захар.

— Кавалеристы стоят по соседству! Сейчас слышал ржание коней — вон там, вверх по речке.

— А может, это не кавалеристы, а кто-нибудь ехал на подводе? — усомнился Захар.

Они пустились бежать длинными прыжками по галечному берегу речушки, делающей поворот в зеленом коридоре ивняка.

Но вот речка выпрямилась, и они увидели лошадей, а вокруг них голых людей.

— Ясно, купают! — крикнул Захар.

Захар и Агафонов дождались, когда красноармейцы стали выводить коней из воды, и спросили крайнего, какой это полк.

— Его величества первый гренадерский, — весело щуря узкие глаза, ответил тот.