В четверть первого загрохотали танки. Машины одна за другой стали неторопливо выползать из темноты на дорогу и выстраиваться в походную колонну. Грозное это было зрелище: черные силуэты стальных чудищ ползли в ночном мраке, прорезая тьму снопами искр из выхлопных труб.

Экипаж танка остался в том же составе, в каком был на учениях: Агафонов — механик-водитель, Захар — башенный стрелок. Командиром был «кадровик» — старшина Алексей Криволап, щупленький, но подвижной, как вьюн, белобрысый паренек.

Ночь стояла безветренная, душная. Танки шли с открытыми люками. Захар и Криволап, высунувшись по пояс, молча смотрели вперед. Гул моторов и лязг гусениц наполняли все пространство ночи и заглушали мысли. Лишь иногда где-то в тайниках души Захара на минуту поднималась тревога, но тут же ощущение могучей брони, боевой азарт, сознание своей мощи, сознание того, что они идут на выручку товарищам по оружию, — все это настраивало на боевой лад, держало нервы в каком-то спокойном и ровном напряжении. Сколько раз, бывало, Захар думал о войне, пытался представить ее и не мог! Теперь этот момент настал. Решающий момент, итог всей прожитой жизни.

Перед рассветом стало прохладно. Захар опустился на сиденье, пытаясь задремать, но машину то и дело кидало — шли на повышенной скорости.

Проснулся он, когда совсем рассвело. Было мглистое, прохладное утро. Впереди, за повитой дымкой равниной с кудрявыми перелесками синели цепи сопок. Какие же из них Заозерная и Безымянная? И где граница?

Колонна перешла на самую большую скорость. Ее голова и хвост терялись впереди и позади в серой завесе пыли.

В семь утра последовала команда: «Стой! Смениться механикам-водителям!»

За рычаги сел Захар. Когда они менялись, Захар не узнал Агафонова — его лицо и шлем сделались седыми от пыли, глаза покраснели от усталости.

И снова напряженно заколотилось могучее сердце танка — мотор в сотни лошадиных сил. Но как легко управлять ими, как послушны они движению рук человека! Когда-то Егерь был менее послушен в поводу, чем эти четыреста пятьдесят Егерей.

И все же танковая часть пришла в район сосредоточения сил на полчаса позже срока. Когда танки скрылись в зарослях тальника и один за другим стали глохнуть моторы, Захар ясно услышал тягучую орудийную канонаду. Она текла со стороны сопок, что зеленой ломаной линией поднялись впереди, километрах в восьми. Взводные рации приняли закодированный приказ: механикам-водителям оставаться на местах, остальным членам экипажей находиться возле танков. Через час новый приказ: всем отдыхать, за исключением дежурных экипажей.

Захар уже собирался вылезти из танка, как возле люка появилась голова Агафонова.

— Слышь, Захар, кавалерия прошла — вон слева от нас!

— Да ну! Много?

— Полка два, если не больше. Прошли на широкой рыси…

— Может, там и восемьдесят шестой полк, Вася Корольков?

— Не исключено. Разберемся немного в обстановке — узнаем.

Пока Захар вылезал из люка, у перелеска, где пролетели конники, в воздухе осталось лишь облако пыли.

В четыре часа взвод, в котором служили Захар и Агафонов, заступил на дежурство. Все это время протяжный гул артиллерийской канонады, напоминающий близкие раскаты грома, не прекращался ни на минуту, и танкисты уже привыкли к нему.

Страшно пекло, воздух был словно в парной, на деревьях не шелохнется ни единый листок. Кажется, не было ни одной детали машины, которая бы не излучала жар, хотя танки стояли в тени. В воздухе висел стенящий звон гнуса. Комары набились даже в люки.

— Эта гадость хуже самураев, — ругался Агафонов.

Пришлось выкуривать их дымом и задраивать люки. Но тогда в танках нечем было дышать. Танкисты обливались потом, изнывая от жары и духоты.

— Я предлагаю все-таки открыть люки, — сказал Агафонов, — и всем закурить.

— Да я же не курю, — сказал Захар.

— А ты попробуй! Оно, паря, и на душе легче станет.

Он скрутил толстую цигарку и подал ее Захару. Они неистово зачадили. И в самом деле помогло: гнус больше не допекал.

Четверо суток простояла танковая часть в бездействии. Утром и вечером политруки докладывали обстановку в районе боев. Там больших перемен не происходило — продолжалась артиллерийская дуэль, предпринимались атаки местного значения, действовали разведчики. Советское командование продолжало накапливание сил. Одновременно в Москве велись переговоры с японским послом о мирном урегулировании конфликта и отводе японских войск с захваченной советской территории.

— Наверное, нам так и не удастся повоевать! — сетовали танкисты.

Только на пятые сутки, ночью, был получен приказ: выйти на исходный рубеж. Загромыхала артиллерия. То была звуковая маскировка для движения танков. Тяжелые машины колоннами двинулись к подножию сопок. По заранее разведанным трассам шли на малых скоростях, соблюдая короткую дистанцию, продираясь сквозь мелколесье и болота.

На рассвете все небо огласилось мощным гулом — волна за волной пошли на бомбежку наши самолеты. Скоро со стороны сопок прикатился ужасающий грохот, потрясший землю, и в лучах утреннего солнца заклубились черные тучи бомбовых разрывов.

У Захара жутко и радостно замерло сердце. Настал час возмездия! Страх? Нет, Захар не испытывал страха. Единственное, что владело сейчас всем его существом, — это нетерпение: скорее вперед, в бой с лютым и коварным врагом, который хочет отнять у него все, — счастье, жизнь, Наташку, сына, только увидевшего свет!

Волны бомбовозов еще продолжали катиться по синему небу, когда над башнями танков замелькали флажки — «вперед!».

Захар лихорадочно прильнул к окуляру телескопического прицела, нащупал ногами пулеметный и пушечный спусковые рычаги, ладони легли на рукоятки управления башней. Перед прицелом то земля, то небо — так кидало танк. В короткие промежутки, пока в сетке прицела была земля, Захар с волнением искал хоть малейшие признаки присутствия врага — траншеи, дзоты. Но всюду зелень — кусты, трава, а в траве — каменные глыбы.

В шлемофоне раздался голос командира машины: «Прямо по курсу, двести метров, пулемет!» Захар бешено крутит рукоятки, ловит серую точку бруствера на перекрестье прицела. Короткая остановка. Захар жмет на рычаг пушки. Выстрел слышен, как чужой, отдаленный. Первый выстрел по врагу. Перелет… Снова короткая остановка, снова выстрел. Снова перелет…

Агафонов повел танк на бешеной скорости прямо на бруствер — тоже заметил пулеметную точку.

И вдруг в прицеле зеленые фигуры в круглых касках. Словно жаром обдало Захара: самураи! Но как они быстро мелькают, словно зайцы! «Огонь из пулемета!» — слышится в шлемофоне. Приглушенный броней башни, застрекотал пулемет. Страх, ненависть, азарт, жажда мщения — все смешалось в душе Захара. Пот заливал глаза, мокрая резина окуляра скользила над бровью, по скуле, а Захар с ожесточением ловил скачущие фигурки, коротко раз за разом жал на пулеметный рычаг.

«Пулемет раздавили», — слышит он в шлемофоне возбужденный голос. Но Захару не до того. Он ловит и ловит в прицеле мелькающие фигурки, с яростью жмет на пулеметный рычаг.

Впереди, неподалеку, фонтаном взлетает земля. Ясно — вражеский снаряд, недолет. «Идти зигзагами!» — послышалась команда Алексея Криволапа. Реже стали остановки, и Захару труднее ловить в прицел убегающие фигурки самураев.

Фонтаны взрывов все гуще встают впереди и по бокам танка. Один фонтан земли вырвался из-под гусеницы соседней машины; танк чуть не опрокинулся, закрутился волчком на одном месте. «Перебило гусеницу», — подумал Захар.

Крик Алексея:

— Собака!

— Вижу! — ответил Агафонов.

Захар крутнул прицел вниз. В груди у него захолонуло: он знал, что в японской армии есть собаки, натренированные для броска под танки. Их обвязывают пакетами со взрывчаткой, а на спину ставят штырек-взрыватель.

Захар заметил собаку, когда до нее было метров сто. Она мчалась навстречу танку — толстая, неуклюжая. На очередной остановке танка Захар с трудом поймал ее в прицел, выпустил длинную пулеметную очередь, но собака продолжала скачками идти вперед.