- Я думал, что здесь не будет прикладных тем...- признался Кузьмин.- Биостимуляторы - это пока лабораторная проблема.

- Ну? А Н. говорит, что... Он, между прочим, очень высокого о тебе мнения. Почему ты к нему не пойдешь? У него проблема будь здоров! И какие возможности!.. А тебя рак не интересует?

 

- Почему же...- сказал Кузьмин.- Как модель и он годится Но ведь там Н. Он ведь работает параллельно,

- Ну, дела! - негромко засмеялся Герасименко, и глаза у него потеплели, ушла напряженность.- Я и определения такому случаю не найду! Приятеля подводить не хочешь? А если он тупой?

- Он не тупой,- со вздохом стал объяснять Кузьмин.- Он экспериментатор не очень сильный...

 Глаза у Герасименко смеялись, и даже толстоватые губы смягчились

- Ладно! - махнул он рукой.- Значит, так: рви свое заявление,- он глазами показал на папочку б руках у Кузьмина,- и отправляйся в библиотеку. Читай, пиши, словом, давай печатную продукцию. Срок - месяц. За это время я что-нибудь придумаю... Нет, это я хорошо решил,- сказал он, оживляясь.- Спрячу-ка я тебя куда-нибудь подальше, а то ведь втянут тебя в какую-нибудь дрязгу.

 

 До самых ноябрьских праздников Кузьмин усердно готовил обзор по медико-биологическим проблемам, вчитывался в последние работы генетиков, иммунологов и биофизиков, находя все новые и новые стимулы к размышлению. За этот месяц в нем дописалась, просохла и перевернулась страница; он освободился от последних связей со своей диссертацией; он как бы распахнул окна, впустил свежий ветер и свет. К нему вернулось чувство легкости и свободы, хотелось заняться чем-нибудь новеньким.

 А Герасименко устроил ему командировку.

- Ну, смотри! - сказал он тоном, который теперь почему-то не коробил Кузьмина.- Я тебя к своей учительнице посылаю. Других таких людей не бывает. Задание у тебя одно: помоги ей, чем можешь. Если понравится, останься, поработай. И вообще приглядись: дело там делают или так...

 И Кузьмин поехал к Коломенской в маленький город, в центр России.

 

 

 8

 В город поезд пришел днем. Прелестная русская речь и степенность поразили Кузьмина еще на вокзале: С>н вертел головой, изумлялся.

 Ветеринарный институт стоял на краю старого города, открываясь своими фермами в поля. С боем прорвавшись через проходную, Кузьмин долго искал административный корпус и заплутался. С чемоданом, оттягивающим руку, он одиноко бродил между невысоких построек, сильно напоминавших ему только что покинутую экспериментальную базу лаборатории Герасименко. В пижонские полуботинки набился снег, потому что на многих дорожках и следов-то не было. У одних двустворчатых ворот были свежие крупные собачьи следы. Не волки ли, подумал он. Ему захотелось подурачиться, и, подойдя к воротам вплотную, он подвыл. И долго стоял, принюхиваясь к живому теплу.

 Чистенький двухэтажный корпус лаборатории прижимался к самому забору. На площадке второго этажа разлетевшийся Кузьмин чуть не сбил двух женщин. Бормоча извинения он ринулся к двери и стал дергать ее, запертую.

 "Вы к кому?" - спросила его пожилая женщина в длинном синем халате поверх душегрейки. Он сказал. "Это я. Сейчас у нас обеденный перерыв, и вы нас застали просто случайно",- ответила Коломенская. Кузьмин вглядывался в ее грустное узкое лицо, ему показалось, что он видел ее раньше.

 Представив директору (они нашли его в телятнике, инспектирующим маленькое суетливое стадо), Коломенская вновь привела Кузьмина в лабораторию. Его посадили пить чай, накормили жареной картошкой с салом, показали ему пабораторию - довольно слабо оснащенную, познакомили с сотрудниками. В четыре часа помощница Коломенской, Любочка, отвела его - через дырку в заборе - во флигеле-чек на усадьбе злой институтской вахтерши - он оставил там чемодан,- а потом в столозую камвольной фабрики: показала Кузьмина гардеробщику и смешливым девчонкам на раздаче. С этого дня быт Кузьмина устроился.

 Имея несколько дней перед командировкой, Кузьмин, добросовестно попытался познакомиться с работами Коломенской, но, обшарив весь авторский отдел в медицинской библиотеке, не нашел ни одной ее статьи. Немного озадаченный и готовый выступить в любой роли, Кузьмин привез сюда оттиски своих статей, он вручил их Коломенской вместе с личным письмом Герасименко.

 - Какие чудесные вещи вы проделываете,- сказала ему Коломенская через два дня, возвращая оттиски.- Может быть, вы нас подучите? Нам надо максимально возбудить клетку, подготовить ее к удару.

 В ученицы Кузьмину дали тихую светлолицую Любочку, старшего лаборанта - чуть медлительную девушку, прячущуюся в синий халатик. Как сурово он обращался с ней! В его терпеливости совсем не было теплоты, легкости или даже насмешливости. У Любочки под его взглядом дрожали руки, она тихонько бегала плакать в тесную фотокомнату, особенно если он, сморщившись, цокал языком и сам брался за флакончики со средами. Около шести вечера Коломенская останавливала работу, и Кузьмин отправлялся домой, во флигелек.

 

 Здесь, в средней полосе, начиналась тихая снежная зима: иногда по утрам Кузьмин пыхтел, отворяя наружную дверь, приваленную пушистым ночным снегом. По воскресеньям с утра он колол на всю неделю дрова, потом мылся в хозяйкиной баньке, стоявшей над оврагом среди высоких голоствольных сосен. На задах усадьбы забор был повален, и она, переходя в овражистый лес, казалось, продолжалась до самого горизонта. С этой стороны и заходили тугие снежные тучи, заравнивающие овраг и ключ на его дне.

 После бани, начистившись, Кузьмин отправлялся на обед к Коломенской. В просторном ее доме он с удобствами располагался около книжного шкафа и, беря наугад книги, успевал проглотить несколько страниц прозы, а чаще стихов.

 Вернувшись от Коломенской, он опять шел в баню- стирать. Первое время он щеголял в своих модных нейлоновых рубашках, но потом, главным образом из-за холода во всем лабораторном корпусе, перелез в свитеры. К Коломенской же он всегда являлся при галстуке.

 В декабре, накануне годовщины смерти Крестны, он получил поздравительную телеграмму от родителей и, еще не понимая, к чему она, пришел в лабораторию. Из заказного письма (переслал Герасименко) выпала открытка: ВАК утвердил его в звании кандидата наук. Он обрадовался.

 - Это такой важный этап! - сказала Коломенская, когда вино было разлито в лабораторные стаканчики и тигли.- Всегда трудно найти подходящие слова, если хочешь быть искренним, поэтому я повторю стихи: "Я пью за здоровье не многих, не многих, но верных друзей, друзей неуклончиво-строгих в соблазнах изменчивых дней..." '. Дорогой Андрей Васильевич! Вы работаете у нас недавно, но мы уже полюбили вас за умение работать, быть неуклончиво строгим. За ваши успехи!

 С Кузьминым чокались, торжественно пожимали ему руку, а Любочка отлучилась куда-то на минутку, а потом под аплодисменты вручила ему роскошную ручку с золотым пером. Он благодарил их ?сех и кланялся, а они все хлопали, пока он не догадался поцеловать ужасно смущенную Любочку.

 Он обучил Любочку своим методикам и теперь только краем глаза следил за тем, как она работает.

 После Нового года (он благостно отпраздновал его у Любочки, кроме него, в гостях была еще Коломенская) он беззастенчиво сунул нос в, соседние комнаты, где работали ребята-аспиранты - милые солидные парни, поначалу потешавшие его своей сугубой основательностью. С московской легкостью он перешел с ними на "ты" и стал поглядывать на их пробирки.

 Пожалуй, только добродушно-мордастый Федор добровольно и даже несколько суетясь подпустил Кузьмина к своим хилым культурам тканей. Руки у Кузьмина зудели, и он целую неделю провел у Федора в комнате, натаскивая его на культивировании фибробластов. Пока у Федора совсем ничего не получалось, Кузьмин был терпепив, вежлив, по-столичному академичен. Когда же Федор стал из раза в раз все тверже творить чудо оживления этой ленивой клетки, Кузьмин стал придирчив, язвителен и нетерпелив. При всем том он делался смешно благожелателен и даже сюсюкал, когда Федор хоть чуть-чуть начинал задумываться о модификации методики. "Это же классная идея! - говорил Кузьмин.- А ну, попробуем!"