Лешка припарковал свой «Москвич» возле «Поджеро», и они с Манысой спустились в подвал.

Вова сидел за столиком, нажимал кнопки большого «глазастого» калькулятора и заносил цифры в конторскую книгу.

– Социализм – это учет, – кивнув на свой гроссбух, разулыбался недавний младший сержант милиции.

– А как же! – весело отозвался Лешка и протянул руку для пожатия. – Как сам-то?

– Ничего! – бодро ответил Вова и, не скрывая удивления, уставился на Лешкину голову. Голова была – кому рассказать, не поверят – желтая! Желтая голова! Виски, впрочем, и часть затылка остались природного каштанового цвета, а челка-макушка – охра и охра.

– Ну ты, Леха, даешь! – не удержался Вова.

– Да ладно, – не смущаясь, отмахнулся Лешка, – не обращай внимания: мода такая.

– Да-да, – поддержала Манька. – Сейчас так модно в Москве. Говорят, даже этот, ну, Леша, скажи… – она пропела. – А если я – карманный вор, то вор мечтает о свободе…

– Буйнов, – догадался Лешка.

– Вот-вот, Буйнов. Говорят, он теперь тоже соломенный блондин. Я сама не видела по телику, но говорят! Так что не мы первые, не мы и последние.

Сама же Манька была на этот раз пострижена коротко: затылок – почти на-нет, спереди же соломенные волосы свисали, как подрезанные крылья у зоопарковской птицы. И Вова вдруг почти физически ощутил, как его полная ладонь ложится на стриженый затылок и беспомощную шею. Хотите верьте, хотите нет, но Вове стало жарко в своем холодном подвале.

А Лешкой владел кураж. Он, может быть, и голову покрасил не столько по Манькиному настоянию, сколько из своего нахальства. И почему-то думалось, непонятно почему, что но заявится в таком жизнерадостном виде и Вова ему не откажет. Впрочем, мог быть здесь и некоторый расчет, и попадись среди читателей психолог, тут же этот расчет и будет сформулирован: человек, фанатически упорствующий в той или иной просьбе, может вызвать подозрение и неприязнь. Попросивший же о чем-то между делом, между пустяками и глупостями, никакого тревожного чувства не вызовет, вообще ничего не вызовет, кроме улыбки, ему и не откажут. Этим формулам и вариантам учат в институтах. В таких даже, где психология является не основным предметом, а вспомогательным. Лешка же, как нам уже известно, в институтах не учился, не было такого периода в его биографии. Но талант и интуиция человека неученого могут заменить в какой-то степени знания правил и формулировок, которыми обладает ученый человек. Вот в Лешкином случае и заменили. И как бы легкомысленный желтоволосый Лешка легко предложил:

– Давай я смотаюсь к «мистеру Иксу»! Мне с руки: у меня вон какая ксива! – И кинул на стол свое блатное удостоверение.

– Ну ты, Лешка, даешь, – сказал опять Вова Блинов, но теперь уже с восхищением. Манька сияла накрашенными глазами, грызя семечки.

И Вова просто сказал:

– Валяй!

Подумал, пошевелил губами и предложил:

– Дуй на моей «Газели» – побольше привезешь.

А Лешка словно бы и это предвидел: вытащил из кармана заготовленный заранее бланк доверенности, сказал:

– Проставь паспортные данные, остальное я заполню.

Взял ключи от «Газели» и пошел наверх. Манька тоже поднялась было с табуретки, но Вова жестом остановил ее: к «мистеру Иксу» компанией не приезжают. Потом взял со стола трубку сотового телефона, набрал номер.

– Алло, – сказал он, – алло. Это Владимир. От меня приедет человек, зовут Леша, Алексей. Высокий, худой. Во рту фикса. На моей «Газели». Где? Ага, метро «Динамо». Понял, с северной стороны, понял. Добро. Добро, говорю! В течение часа, думаю.

– Подожди здесь, – сказал он Маньке и поднялся наверх. Подошел к «Газели» и сказал Лешке, куда ехать.

– Понятно, – сказал Лешка. – А дальше?

– Дальше жди, к тебе подойдут, назовут по имени.

Лешка присвистнул:

– Детектив! «Место встречи изменить нельзя!»

Вова пожал плечами: а что поделаешь!

И Лешка уехал.

Вова спустился в подвал. Он оказался с Манькой наедине. Это важно.

Конечно же, это важно. Столько уже было обронено намеков относительно этой самой Маньки, женщины-недоростка, которая вопреки всякой логике заставляла неровно дышать своих, таких разных, земляков. И не только их, не только их, ко их – особенно. И столько уж раз живописали мы толстого человека Вову Блинова, который прет напролом, понуждаемый кипением необузданной натуры. Да, столько уж раз мы включали в цепь повествования эти призывные лампочки, что читатель, конечно же, вправе ожидать решительной сцены альковного содержания. И гадает, небось, с чего же начнется: с выпивки, с болтовни, с посулов каких-нибудь или, быть может, – с грубого хватания большим человеком маленькой женщины, ибо какой образованный читатель не знает, что хрупкая слабость тайно вожделеет грубой силы.

Не надо гадать-угадывать, почтенные люди. У нас ведь не телевизионная игра-угадайка, нет! Поэтому и не станем нагонять туману, а скажем сразу: с выпивки. С распития шампанского при шоколадных конфетах. А больше пока ничего не скажем, потому что очередь настала другого, более важного события. Могут, конечно, возразить: бывает ли что важнее отношений между мужчиной и женщиной? Что тут ответишь? Как для кого. Для нас, например, так же как для этих возразивших, ничего важнее-то быть и не может. А вот для Лешки – извините. Невеликий знаток опер-балетов, он все чаще стал повторять выхваченную из эфира знаменитую арию. Вернее даже, не всю арию, а три ее фрагмента, засевших в памяти. Первый фрагмент: «Что наша жизнь? Игра!» Второй фрагмент: «Ловите миг удачи!» Третий: «Сегодня – ты, а завтра – я!»

Так что же, спрашиваем мы вас, просится в первую очередь на страницу: то, как Вова открывает с плотоядной улыбкой шампанское, или то как насвистывая мотивчик из «Пиковой дамы», Лешка гонит к «Динамо» «Газель», приближая свой завтрашний день собственными руками?

Мы – за «Газель».

Джентльмен в стильном, чуть не до пят пальто и богатой песцовой шапке не спеша двигался от станции метро к площадке, где парковались автомобили. Он раскурил сигарету, стряхнул привычным движением несуществующий пепел с драпового отворота и поправил галстук. Ускорил шаг, узнав по номеру «Газель», подошел с правой стороны к кабине, потянул дверцу. С легкостью запрыгнув на сиденье, даже не взглянув на Лешку, произнес одно только слово:

– Поехали.

Ну, вы – молчком, и мы – молчком. Лешка тоже не стал вдаваться в разговоры: что, да куда, да далеко ли. Повернул на Ленинградском шоссе направо (а там другого пути и не было), занял второй ряд и шел с умеренной скоростью, готовый в любой момент к совершению маневра. Незнакомец взглянул на Лешку с интересом. Существовал, видимо, неписаный сценарий, где водитель должен задавать неосторожные вопросы, а пассажир с высоты своего положения – ставить его на место. Дескать, «много будешь знать – скоро состаришься» или что-нибудь в этом роде. Но этот водила вопросов не задавал, курил молча, выдвинув пепельницу, и ехал себе невозмутимо. Любопытный. тип, вообще говоря.

– В правый карман! – коротко скомандовал пассажир. – Разворот под мостом, там припаркуемся.

Лешка кивнул молча и все исполнил.

– Пошли, – сказал франт, слегка склонившись к Лешке. Запах хорошего одеколона казался неуместным в кабине грузовой машины. Они вышли, Лешка запер обе дверцы. Было не холодно. Погода вызывала слабое предчувствие – не весны еще, нет, но – конца зимы. Казалось, стоит солнышку выглянуть из-за грязных облаков, и поплывет Москва, смеясь и чертыхаясь, посереют и ужмутсясугробы на обочинах, и заблестит асфальт. Солнце, однако, не выглядывало. Ветер был не морозен, а сыроват. И эта сырость будоражила отзимовавшего зиму москвича, а также – гостя столицы. Народ куда-то спешил, расстегнув куртки и сжав в руке ненужные уже перчатки. Был целеустремлен и озабочен.

– А вас как зовут? – спросил Лешка «мистера Икс». Ибо давно решил, что это «мистер Икс» и есть.

Инкогнито не ответил, только усмехнулся в ухоженные усы и толкнул дверь в кафе, в которое они, оказывается, и направлялись.