и женские имена. Ты должна немедленно переодеться и никогда

больше не делать этого! Это очень большой грех! Благодари

своего Святого заступника, что сейчас тебя никто, кроме меня

и Уилла, не видит! Ты поняла?

Мэри впервые говорила так строго. Эльма притихла.

— Поняла, — едва слышно проговорила она.

— Вот и молодец! Иди и переоденься.

— Мистрис Мэри, можно я скажу?.. Я не хочу быть Эльмой…

— А кем ты хочешь быть?

— Я знаю другое имя, — Эльма говорила все так же тихо. — Виола.

Мэри молчала довольно долго.

— Давай заключим с тобой уговор, — наконец, сказала она. — Я

разрешу всем называть тебя Виолой, а ты никогда не будешь наде-

вать одежду Уилла.

Глаза девочки загорелись.

— Не буду!

— Вот и ладно. А теперь иди, помолись и попроси у Господа

прощения.

В штанах и рубашке было очень хорошо. Но имя Виола было

лучше, чем рубашка. Впервые Эльма услышала его, когда Уилл по-

вторял ей урок грамматики. Это было самое прекрасное имя на

свете! Самое красивое! Теперь ей не придется мучиться со своим

нынешним именем, которое она терпеть не могла. Пока Мэри го-

ворила о женских и мужских именах, Эльма вдруг подумала, что

одежду люди меняют, а имя не снашивается, оно остается навсе-

гда. Это было ее первым мгновенным интуитивным прозрением.

Мэри перекрестилась, когда Эльма убежала. Она вспомнила, как

испугалась, увидев девочку в мальчишеской одежде, и ругала себя

за малодушие. В доме и так этого ребенка считали странным. Она

действительно ни характером, ни поведением, ни сообразитель-

ностью не походила на других девочек ее возраста. А уж ее сход-

ство с их старшим сыном и подавно настораживало не одного

144

ЧАСТЬ II. ГЛАВА III

только Джона. И вот теперь эта причуда с одеждой и именем. Уж

лучше дать ей другое домашнее имя, думала Мэри, чем повод для

сплетен или дурной славы. Что ждет ее дочь, когда она повзрос-

леет? Куда приведет ее непокорный нрав? Ей оставалось только

молить Бога о даровании ей самой мудрости и терпения, а дочери —

чистоты сердца и ясного разума.

Как Джон ни старался добиться, чтобы Виола знала свое место, ничего не получалось. Их с Уиллом проделки только забавляли

всех в доме — подмастерья подхватывали их словечки и песенки, женщины восторгались их играми и небылицами. Это и беспо-

коило Джона. Он все ждал подвоха и был уверен, что все эти ра-

дости однажды обернуться бедой. И все из-за девчонки. Что-то

в ней было не так. Особенно его пугала поразительная схожесть

с Уиллом. Словом, все, чем Виола радовала всех обитателей его

дома, для Джона оставалось причиной мрачных предчувствий.

Тем временем Уилл по-прежнему посещал школу. Он уходил туда

к шести утра летом, а зимой — к семи, слушал учителя и отвечал уроки

до одиннадцати, бежал домой обедать и в час возвращался к звонку, чтобы к пяти часам в теплое и к шести часам в холодное время года

вернуться домой. По мнению Джона, дома парень много бездельни-

чал. Он отлынивал от работы в мастерской, не слушал наставлений

и не выполнял его приказаний. Вместо этого он болтал с Виолой обо

всем, что происходило в школе. В этой болтовне можно было услы-

шать всякие премудрости: аблатив и аккузатив, мужской и женский

род, спряжения и герундий. Иногда Джон замечал, как они вместе

делают уроки по одной книге. Это был учебник Лилли, он запомнил

имя, потому что Уилл, по совету учителя, просил купить ее к началу

нового учебного года. Как только класс приступил к занятиям по

нему, Уилл придумал для них с Виолой новое развлечение — состав-

лять латинские фразы, как предлагалось в упражнениях, подражая

Катону, Цицерону и Теренцию. Они стали делать это наперегонки —

кто быстрее сообразит, у кого фраза получится красивее, чьи слова

не отличить от слов поэта. Все новое, что Уилл узнавал в школе, тут

же перекочевывало в дом. Когда на третий год обучения в программе

появились басни Эзопа, он превратился в говорящий зверинец. Ре-

пертуар домашнего театра пополнился спектаклями на темы басен

«Про льва и мышь», «Про ворону в чужих перьях», «Про муравья

и муху» к большому удовольствию всех домочадцев и соседей. Виола

145

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

очень скучала, когда Уилл был в школе, и с ним происходило то же

самое. Вдвоем им было хорошо. Врозь — почти невыносимо. Чтобы

скрасить себе время без него, Виола, закончив работу, которую ей по-

ручали, придумала, что делать. Она решила перечитывать его записи

и переписывать письменные упражнения. Это оказалось не просто

развлечением, это стало открытием. Наблюдать, как под пером по-

являются буквы, из них складываются слова, из слов получаются

фразы, стало ее любимым занятием. Сначала ей просто нравилось

писать, но постепенно она начала понимать, что записывать можно

не только чужие, но и собственные мысли. Она писала, положив го-

лову на тыльную сторону ладони у левого края листа, с наслаждением

вдыхая запах чернил. Они стекали с пера и превращались в слова.

Слова становились всем, что было вокруг. В ее власти было выбирать

их и отвергать, менять их местами и чередовать, одно заменять дру-

гим, делать с ними что угодно. Они были ее собственными. Она была

их хозяйкой. Только она и никто другой. Никому еще не известное

слово вдруг появляется на бумаге, и ты сама можешь произнести его.

Только что оно было просто узором и вдруг стало живым. Первым

порывом Виолы было желание тут же разделить с кем-нибудь этот

восторг, но Уилл был в школе, а внизу Джон сердито отчитывал кого-

то. Нет, никому она не скажет. Это будет ее тайной.

Однажды, когда ей было лет одиннадцать, Гилберт, который тер-

петь не мог их с Уиллом, подкрался сзади. Она увлеченно и сосредо-

точенно переписывала на чистую страницу что-то, написанное рукой

Уилла, но, видимо, у нее не все получалось, потому что лицо было на-

пряжено. Она заметила его краем глаза и замерла, но молчала.

— Что? Пишешь, да? Аккуратно чтоб было? Да? — мстительно

и злобно произнес он. — Вот тебе!

Он с размаха ударил Виолу по локтю. От острой боли у нее

искры посыпались из глаз. Перо процарапало страницу, строки

растрескались полосой, похожей на шрам. Слезы накатили. Но

она молчала. Нос, губы и веки распухали от боли и обиды. Еще не

пришло время, когда она научилась отвечать противнику, а если

надо, с размаху бить. Гилберт хихикал.

— Получила, да? Так тебе и надо! Получила, да?

Уильям вернулся из школы и, узнав, что произошло, показал Гил-

берту, где раки зимуют. Обоих наказали. Досталось и Виоле. Мэри

не сдержалась:

146

ЧАСТЬ II. ГЛАВА III

— Опять с тобой все не так! Все пишешь. Писарь. Иди, чтобы

тебя никто не видел!

Как нарочно, в это время в дом вошел Джон и снова стал выго-

варивать Мэри, что из-за Виолы в семье нет мира и порядка и что

давно пора пристроить ее куда-нибудь на ферму подальше от доб-

ропорядочного дома.

В течение следующих трех лет жизнь становилась все менее защи-

щенной и предсказуемой. Дела Джона шли под откос. Он вынужден

был оставить должность в городском совете, отказаться от обще-

ственной жизни и почестей. В это время Тайный совет королевства

учредил Высокую комиссию для расследования церковных дел.

Один из указов предписывал выявлять «все отличающиеся, ерети-

ческие, ложные и несоответствующие взгляды» и «призывать к по-

рядку, искоренять ошибки и наказывать всех, кто намеренно

и упорно отстраняется от Церкви». Джон Шакспир слыл инакомыс-