— Можно и на ты.

— Лады. Давно он у тебя это…

— С марта.

— Рецидив или с нуля?

— Сказали, что в семнадцать лет ещё начал. В двадцать два, вроде, соскочил. Я не знала.

— А щас ему сколько?

— Двадцать пять.

— Ненадолго хватило. Жадный.

Пауза.

Ну и наговнили тут… Народу набилось как в шестьсот пятый автобус. Менты, соседи, Пашка, вон, блюёт у двери… А убирать, интересно, кто будет?

— У кого брал, знаешь?

— У Наташки Ефремовой.

— Ты её знаешь вообще? Видела?

— Это одноклассница моя, бывшая.

— Если чо, позвонить ей сможешь? Контрольную закупку сделаем, а? А? ты этим-то, вон, скажи, чтоб не песдели раньше времени. Если до завтра слухи не поползут — ещё успеем Наташку прикрыть. Так что?

— Я к нему.

— Ты на лицо не смотри.

— Я помню.

У кухни стоят двое. И блокнот.

Смеются.

День милиции же сегодня… Праздник у ребят, сегодня будут танцы. А тут Генри, не вовремя совсем…

— Вы кто?

— Жена.

— Миш, супругу пропусти… Так чо там? Смерть наступила около трёх суток назад… Это какое число было? Седьмое…

— Да не пиши ты ничего! Труповозка ещё не приехала. Щас врачи сами всё напишут, ну. Может, он и раньше лыжи задвинул — вонища-то какая… Девушка, вы проходить будете?

Я не буду смотреть тебе в лицо.

Я не буду.

Не буду.

Не…

…надо, Господи, ну не надо!

Ёбаное платье…

2013

Бытовушечки

12-03-2013

А вот было дело, помню. Лет пятнадцать назад, или поболе. Сидим вечером с мамой на кухне: мама радио слушает, а я мыслями мучаюсь. На предмет того: хорошо ли я приныкала мятую пачку сигарет L&M в кармане старого папиного пальто, или мама сейчас радиоволн наловит, и в резонанс с мыслями моими попадёт. А это чревато пиздюлями. В общем, я мучаюсь, мама Газманову подпевает, и тут вдруг с припева про путану сбивается и говорит: Лида, пойди, ведро мусорное вынеси.

И на часы смотрит. Мама у меня женщина суеверная. Забыл что-то дома, вернулся — язык в зеркало покажи обязательно. Или же вот: когда мимо соседки бабки Кати проходишь — фигу в кармане скрути. Всем известно, что бабка Катя сглазить может как нехуй делать. Или ещё: кашу надо всегда доедать, а то муж будет украинцем, и конопатым до кучи. Кстати, святая правда. Всё именно так и было. Ну вот, мама на часы смотрит: шести часов ещё нет, значит, можно мусор выносить бесстрашно. В шесть ноль пять это уже преступление — мусор вынести. И плохая, разумеется, примета.

А мне очень сильно влом мусор выносить. Хоть в пять, хоть в шесть. И я ныть начинаю: мол, вот пойду я щас с ведром в подъезд, где какая-то сука жадная лампочку выкрутила, а там на меня негр нападёт. Негр-наркоман из университета дружбы народов. Мама сурово радио выключила и говорит: Какой негр? В нашем Отрадном с восьмидесятого года никаких негров не было. Да и в восьмидесятом, впрочем, тоже. Так, вьетнамцы изредка забредали с Огородного проезда — там у них общежитие. Да и тех наши местные гопники убили уж давно. Так что вот тебе, Лида, ведрище, и дуй его опустошать.

Делать нечего, пошла. Пошла с ведром, и пропала. Пять минут меня нет, десять… Тут уж материнское сердце застучало, заволновалось: доча сгинула! Да и ведро новое было, жалко же. Мама ноги в тапки — и на лестницу бегом. А там я стою. С ведром и с негром. У родительницы сразу и резко дефицит кислородный приключился и помутнение в глазах. Думала, чудится. Но нет. Лида, ведро, и негр. Практически картина Никаса Сафронова.

Потом-то я маме рассказала, что негр случайно подъездом ошибся. Шёл, кстати, к наркоманам в седьмой подъезд, а зашёл в мой. А там я стою: красивая, с новым ведром, на лице — уверенная мыслительная деятельность. Я ж всё о сигаретах переживала. Тут кто угодно влюбится, не только барыга-негр. В общем, подружились мы с ним. Он мне про Никарагуа рассказал, а я ему про других наркоманов, из пятого подъезда. Туда тоже зайти можно. Но больше мы с ним так и не встретились, потому что мама с тех пор никогда больше не посылала меня ведро выносить.

И вот тоже ещё мемуар. Лет двадцать тому назад это было. Мне, соответственно, четырнадцать, и я на даче. В дедушкином доме, в прыщах и в мыслях о предстоящем свидании. Для четырнадцатилетней девочки свидание, сами понимаете, дело серьёзное и зыбкое. Особенно, если ты вся в прыщах как Ющенко, а кавалер как-то неуверенно вчера сказал: ну, я завтра, может быть, зайду…

В общем, я всё же надеялась, что он зайдёт, поэтому усиленно наряжалась в фиолетовые лосины и зелёную майку. За полчаса до прихода храброго юноши Вани, я вышла на улицу, и уселась ждать его под старой вишней. Под вишней, надо сказать, ещё две грядки с клубникой было. А что вы хотели? Шесть соток же, и не Барвиха. Где свободный сантиметр земли есть — туда надо клубнику посадить, и укропу. Так считал мой дед, а он умный был человек. Ветеран и пенсионер. В общем, я под вишней сижу, а где-то там ещё ниже кто-то копошится. В укропе или в клубнике — не суть важно. Копошится-копошится, и вылезает. Смотрю: сестра моя десятилетняя. Руки в грязи, лицо в земле, в ушах укроп, в ладошках жёлтая пластмассовая чашечка из игрушечного сервиза. И она мне эту чашку под нос — на! Я автоматически голову одёргиваю, спрашиваю: что — на? А она говорит: а ты попробуй! Это сок мишек Гамми.

Сок мишек Гамми, блять. Американцы всё же умеют зомбировать детей. Сок мишек Гамми сестра изобретала вот уже три года. Что она только не смешивала: и песок с сосисками и манной кашей, и молоко с плавленным сыром, в банке из-под шпрот, и всё не то.

Трёхметровые прыжки вверх так и не получались. И вот она мне, значит, кружечку свою под нос снова суёт: попробуй. Я принюхиваюсь: не воняет ничем, аж странно. И цвет приятный. И клубникой пахнет. Ну, думаю, похоже, в этот раз она клубники с чем-то намесила, можно и уважить младшенькую. И даже, наверное, постараюсь попрыгать максимально высоко — пусть радуется. И выпиваю залпом всю кружку.

Запоздало приходит ощущение, что вначале было б неплохо и поинтересоваться остальными составляющими этого адского зелья. Ибо я за секунду успела уловить и вкус зубной пасты, и маминой губной помады, и чего-то такого неуловимо-знакомого, но несъедобного. Впрочем, пока меня крючило, младшенькая честно рассказала, что в кружечке была клубника, зубная паста, мамина помада, дедушкин крем для бритья с витамином F и стиральный порошок Лотос. Прыгать от этого сока я должна просто чудовищно высоко. Всем на зависть.

Я и прыгала, чо. Как кенгура австралийская. В один прыжок — сразу все шесть соток по диагонали, до туалета. И там я тоже прыгала чудовищно высоко, и даже вверх. До самого утра. Сок был отличный, с составом Маня не ошиблась.

А Ваня так и не пришёл, сука. Наебал.

А ещё как-то раз поехала я в Турцию отдыхать. Английского не знаю вообще. Но когда русских людей останавливал языковой барьер, да ещё и в Турции? В общем, поехала. Первый день оглядывалась-привыкала, на второй пошла окрестности изучать и рахат-лукум жрать в прибрежных забегаловках. Хорошо, что там меню с картинками было, я в него пальцем потыкала — меня, вроде, поняли. Принесли три таза с чем-то. Стоят, улыбаются. Наверное, им интересно: как в бабу весом пятьдесят пять кило влезут эти три таза еды. Ну и напрасно они стояли. Канешна, оно в меня не влезло. Поковырялась там-сям, и думаю: как им сказать, чтоб они свои тазы уносили уже? Думала-думала, и как заору «Я финиш!» Полтурции сразу обернулось почему-то. Смотрят: кто там кончил так громко. А официанты, как мне показалось, молчаливо требуют объяснений. Люди ж восточные, ну. Щас подумают ещё, что мне их еда не понравилась, и на органы продадут. И я так руками в стороны развожу — ну, чтоб им понятно было, и говорю «Кинг Сайз! Очень дохуя у вас тут навалено, поэтому я финиш. Андестенд?»