Сошлись, разошлись, опрокинулись…

– Эх, хорошо сидим!

– А пойдем плясать!

– Да, погоди.

– Чего годить-то?

– Еще выпьем!

– Мужики, успеете надраться! Пойдем плясать!

Под окнами, не попадая по клавишам, баянист – Серега отрывал визгливую «Матаню». Разухабистая маленькая бабенка – Ленка, уперев руки в бока, отбивала чечетку.

– Эх, мать – перемать..! – кричала Ленка под нестройные звуки баяна. Вокруг постепенно собирались гости, приплясывали и радостно подхватывали наиболее непристойные припевки.

– Машка!

– Что?

– Тихо! Там Валерку бьют! – Ольга появилась неожиданно, схватила стоявшую на крыльце Машку, и потащила ее в коридор.

– Кто бьет-то, и за что?

– Тихо! А то все сбегутся! Он с моим братом поссорился.

– У тебя брат есть?

– Ну да! Да идем!

Пятнистый свет от одинокой лампочки блуждал по коридору. В дверях бытовки топтались какие-то мужики. То ли были они за столом, то ли не были…

– Эй, что здесь происходит?! – грозно спросила Машка. Ей никто не ответил, и она протиснулась сквозь плотный строй спин.

На кафельном полу в душевой валялся тучный Валерка. Ярким желтым пятном выделялась на грязно-буром полу его футболка. Вокруг, покачиваясь и тыча в Валеркины бока ногами, толклись еще четверо: мелкие, востроглазые, похожие друг на друга. Сбегутся, разбегутся, как собаки на медведя. А Валерка только смеялся, да покряхтывал.

– А ну, разойдись! – закричала Машка, врываясь в самую свалку. Ее попытались отстранить, но она энергично заработала локтями, резко саданула кому-то в больное место. Растопыренной пятерней схватила чей-то загривок, и ломая длинный маникюр, оторвала от Валеркиной туши. Оцарапанный обиделся, но в драку больше не полез.

Спокойная обычно Машка, бывала страшна в гневе. Однажды она отбила пьяного Валерку у троих дружинников, и они ничего не смогли сделать; так и уехали ни с чем на своем «Уазике». Тогда дело было зимой, у дверей ресторанчика, тоже что-то отмечали…

В душевую, расталкивая зрителей, вошел Антон. Нападавшие расползлись по углам. Антон поднял счастливого Валерку, и под руководством, все еще возбужденной Машки, потащил его прочь из душевой. Валерка радостно орал, что он всем еще покажет. Ольга суетилась вокруг своего пьяного Вовика. Остальные сбились возле окна и проводили, удаляющуюся победно Машку, злыми взглядами.

– Дура! – бросил кто-то в след.

– На мою жену! – рванулся от Антона Валерка.

– Пшел, пшел! – зашипела на него жена. Антон только посмеивался, сгреб поудобнее вихляющееся Валеркино тело, и поволок его вверх по лестнице.

– Я вам устрою! – пообещала Машка драчунам, резко повернулась и, вскинув голову, медленно удалилась.

А на улице продолжал разрываться баян, и кричала свои частушки пьяная Ленка.

На втором этаже Валерке удалось вырваться, он полез в коридорное окно, хотел выпрыгнуть. Внизу завизжали.

– Стой! Кому сказала! – Машка успела схватить мужа за ногу; он улыбался и махал руками:

– Манюнчик, я сейчас приду, – просился Валерка. Его оторвали от подоконника и совместными усилиями втолкнули в комнату.

– Валерк, ты спать ложись, – посоветовал Антон.

– Не, я пойду…

– Лежать! – приказала жена.

– Манечка, – Валерка, расставив руки, пошел на жену, ему хотелось улизнуть. Но не тут-то было: Машка выхватила из сумки пустую молочную бутылку и, сильно размахнувшись, ударила супруга по лбу. Лоб оказался крепким, только кожа лопнула, и обильно брызнула кровь.

– О! – Валерка осел.

– Убила? – спросил Антон.

– Ничего с ним не будет, – ответила Маша.

Валерка, обливаясь кровью, медленно отступил к софе, продолжая испуганно улыбаться. Его большое тело опустилось на низкий диван.

– Кровь, – пожаловался он.

– Сиди, сейчас обработаю, – пробурчала жена.

– Спокойной ночи, – хмыкнул Антон и вышел из комнаты.

– Спасибо, – бросила вслед ему Маша.

Она подошла к мужу, осмотрела рану. Валерка испуганно моргал по-детски пушистыми ресницами, трогал ссадину и разглядывал свои пальцы.

Обработав ссадину над бровью, Маша заклеила ее пластырем. Валерка совсем расслабился и уснул. Он откинулся на диванные подушки и через некоторое время стал мирно похрапывать.

Маша критически обозрела его грязную футболку, вытянутые на коленях трико, босые ноги и решила все оставить как есть, до завтра. Она с трудом вытащила из-под мужа одеяло, расстелила на полу, выключила свет и, повалившись на одеяло, мгновенно заснула.

Около десяти утра, в незапертую дверь робко вошла Ольга:

– Ой, что это у вас тут?

Маша подняла тяжелую после вчерашнего, голову и посмотрела на вошедшую:

– Что?

– Дверь открыта, ты на полу валяешься. Антоха сказал, что ты Валерке голову пробила.

Валерка открыл глаза и сел на софе.

– Утро добрейшее! – просипел он.

– Привет, Валерк! А я тебе опохмелиться принесла, – Ольга сжимала в руках заветный граненый стакан с мутноватой жидкостью.

– Вовка прислал. Говорит, чтоб шел мировую распивать.

Валерка принял дрожащими руками спасительную дозу:

– Ваше здоровье! – Быстро провозгласил он и выпил содержимое стакана тяжелыми глотками.

– Ой, а закусить-то! – вспомнила Ольга.

– Ничего, так прошло, – бодро ответил Валерка.

– Как же ты вчера, а? – забеспокоилась Ольга.

Валерка пожал плечами, влюбленно посмотрел на жену, тронул пальцем пластырь на лбу:

– Нормально, – усмехнулся он, – жена имеет право! А иначе – что она за жена!

– Ну, тогда пошли? – Напомнила Ольга.

– Вы идите, я немного задержусь, – стала выпроваживать их Маша, – со вчерашнего дня без трусов хожу. Как ты меня вчера увела, так я и не надену, никак…

– Ну, ты даешь! – прыснула Ольга.

Валерка покраснел и тоже засмеялся.

Наступило воскресенье.

25

Больше всего я боялась забеременеть от него. И когда это случилось, наверное, пошла бы на аборт, если бы…

Как-то осенним теплым днем, в конце сентября, я ехала в городском автобусе, таком же желтом, как листопад. Я стояла на задней площадке жмурилась на нежаркие солнечные лучи, запутавшиеся в ветках деревьев, лучи пронизывали автобус, сквозь немыслимо прозрачные стекла, ласкали мне щеки, вместе со сквозняком, заносившим в салон запах дыма, от сжигаемых листьев, проникший в открытые окна. И думала я о чем-то приятном и тихом, как этот золотой день, и подставляла лицо, мелькающим блесткам солнца.

– Мама! – позвал меня детский голос. И голос этот был внутри меня, но и как бы вне. Я подняла голову и посмотрела в бледно-голубое небо, мелькающее, сквозь желтые древесные кроны.

С того дня я знала, что у меня уже есть ребенок, и что он хочет быть здесь, со мной, в этом мире.

Через месяц я забеременела.

Теперь каждый день я смотрела на свой растущий живот и думала, что же будет.

Сны переставшие посещать меня вовсе, возобновились. Я видела себя голую в огромном ангаре, где с потолка тонкой струйкой текла вода из невесть откуда взявшегося душа. А мне просто необходимо было помыться, и люди ходили вокруг, разглядывая меня, или пряча глаза. Потом я видела Валерку. Он наклонялся к детской кроватке, покачиваясь на нетвердых ногах, доставал ребенка, завернутого в розовую пеленку, держал его неловко, казалось, вот-вот уронит, и край пеленки, размотавшись, покачивался розовым лоскутом вслед за пьяным Валеркой.

– Нет! Нет, нет! – кричала я, – оставь, пожалуйста! – И просыпалась с гулко бухающим сердцем.

К тому моменту я уже как два года была замужем, формальности соблюдены, у ребенка будет официальный отец и все такое… Мне было двадцать пять, давно пора стать матерью. Я затаилась. Моя умершая дочь, отказавшаяся от меня, пугала повторением случившегося. Я чувствовала себя виноватой.

Я отдалась в руки врачей, я выполняла все предписания, ложилась на сохранение, но это все – внешне. Внутри себя я знала, что он хочет жить, и я его ждала.