Несмотря на лютые муки, все осужденные защищали изо всех сил короля Иакова, которого обвиняли в наущении убить принца Вильгельма Оранского.

Капитан Чарнок также был признан виновным, но смертный приговор не был еще приведен над ним в исполнение. Народное негодование против якобитов стало после многочисленных казней утихать, и несчастный капитан начал уже надеяться, что ему удастся спасти свою жизнь.

Узнав, что Чарнок еще жив, Вальтер решился немедленно навестить своего злосчастного друга в Ньюгетской тюрьме.

Не обращая внимания на опасность, которой он подвергался, капитан направился прямо в тюрьму. Назвавшись чужим именем и вручив тюремщику гинею, он без особого труда добился доступа в каземат, где томился несчастный Чарнок.

Если принять во внимание страшные обстоятельства, в которых находился капитан, то нужно признать, что он выглядел сравнительно бодро. Он, казалось, не замечал своих тяжелых цепей, и быстро поднялся с места, когда тюремщик ввел к нему Вальтера.

– Вас желает видеть мистер Дрейкот, – сказал он.

– Очень рад вас видеть, – радостно сказал узник, узнав своего друга.

– Раз вы не католический священник, сэр, – сказал тюремщик, обращаясь к мнимому, мистеру Дрейкоту – то, я думаю, вас можно оставить наедине.

И он вышел из камеры.

– Как грустно мне видеть вас в таком положении, дорогой Чарнок, – начал Вальтер.

– Грустно умереть смертью преступника, – отвечал узник. – Но как подумаешь, сколько достойных людей подверглись той же участи, то пропадает охота жаловаться. Давно вы приехали сюда из Сен‑Жермена?

– Всего три дня тому назад.

– Ах, если б я был теперь там! – воскликнул Чарнок. – Не придется мне больше увидеть нашего доброго короля, за которого я умираю!

– Не вернуть королю Иакову своего престола, – заметил Вальтер. – Я был недавно с ним в монастыре Ла‑Трапп, и с того времени он, кажется, расстался с мыслями о земном величии.

– Ах, если б я так же мог кончить свои дни в этом монастыре! Я знаю сэра Станлея, который теперь там.

– Я видел его. Не могу ли я сделать что‑нибудь для вас?

– Благодарю вас. Пусть ваша жизнь будет продолжительна и счастлива. Пусть Беатриса Тильдеслей будет вашей женой, если только она не уйдет в монастырь.

– Беатриса сейчас в Лондоне и живет у леди Марии.

– Это очень приятно. Боюсь, однако, что судьба сэра Джона решена. Его можно спасти только при помощи какой‑нибудь хитрости. Принц Оранский ни в каком случае его не помилует.

– Вероятно, так и будет, несмотря на героические усилия его жены спасти его, – грустно заметил Вальтер.

– Не говорите ей об этом. Не нужно отнимать у нее энергию. Ей и так придется бороться с огромными трудностями.

– Да, и эти трудности почти непреодолимы, – произнес Вальтер.

– Свидание окончено, – сказал тюремщик, открывая дверь.

Друзья стали прощаться навеки. Это прощание растрогало даже тюремщика, и по его морщинистым щекам скатились непривычные слезы.

Узнав от Вальтера о всем происшедшем, полковник Тильдеслей понял, что он уже ничем не может пригодиться ни леди Фенвик, ни ее мужу. Его охватило неудержимое желание побывать во что бы то ни стало в своем Майерскофе. Брать с собою Беатрису ему не хотелось, он отправился верхом один. Он тосковал по старинному дому, которого не видал уже больше трех месяцев, и заранее предвкушал удовольствие вновь посетить эти места, с которыми его связывало столько воспоминаний.

Прежде чем пуститься в путь, он облачился в костюм простого крестьянина, рассчитывая, что его не узнают в таком виде. Но едва он стал приближаться к Майерскофу, как ему начали попадаться навстречу знакомые, которые кланялись ему, уверяя его при этом, что они готовы скорее умереть, чем выдать его.

От них он узнал, что Горнби по‑прежнему бережет дом вместе с некоторыми старыми слугами, которые еще живут в Майерскофе. Эта новость ободрила его.

Полковник был уже вблизи дома, как вдруг показался Горнби. Старый дворецкий шел пешком, направляясь, видимо, в Борн. Увидев перед собою всадника, он сразу узнал в нем своего господина, несмотря на перемену костюма. Он вскрикнул от радости и стал целовать его колени.

– Умерь свою радость, милейший Горнби, – сказал полковник. – Если нас увидят, то я погиб. Как хорошо, что ты попался мне навстречу. Можно войти в дом безопасно?

– Можно, можно, – засуетился дворецкий. – Не бойтесь ничего. Я устрою все так, что о вашем приезде никто не узнает.

– Я знаю, на тебя можно вполне положиться.

– Я отсюда никуда не выезжал, ваша милость, – продолжал верный дворецкий. – Судя по тому, что вы говорите, я боюсь, что мое письмо не дошло до вас.

– Я ничего не слышал о тебе целых три месяца, – сказал полковник.

– В таком случае тут должна быть измена, – вскричал дворецкий. – Я послал вашей милости с десяток писем и все удивлялся, что не получаю на них никакого ответа.

– О чем же ты писал? – спросил полковник с удивлением.

– Я писал, что дело идет не так плохо, как кажется, и что вы можете возвратиться безопасно, когда только пожелаете.

– Твои письма были, очевидно, задержаны, чтобы предупредить мое возвращение.

– Сказать по правде, полковник, во Франции для вас будет безопаснее, чем здесь. Впрочем, мы все очень рады вашему приезду, и вы найдете в Майерскофе одного человека, которого не ожидаете здесь встретить.

– Отца Джонсона?

– Точно так.

– Я ничего не слыхал о нем с того времени, как он решился убежать из Ньюгетской тюрьмы. Впрочем, я так и думал, что он здесь.

– Он прибыл сюда прямо из тюрьмы и до сих пор тщательно скрывается, – продолжал рассказывать дворецкий. – О пребывании в Майерскофе достопочтенного отца знают только самые надежные слуги.

– Буду очень рад его видеть, – отвечал полковник.

Горнби шел рядом со своим господином до самых ворот парка. Не обращаясь к привратнику, который, очевидно, принял всадника за простого крестьянина, он отпер сам ворота и пропустил вперед полковника.

Подъехав к дому, Тильдеслей слез с лошади и приказал Горнби отвести ее в конюшню и пока не говорить никому об его приезде.

Медленно пошел он пешком, наслаждаясь видом своего старинного гнезда. Никаких перемен он не заметил, все было по‑прежнему, только дом казался печальнее, чем прежде. Тут только почувствовал он силу своей привязанности к этому гнезду. Он понял, что умрет, если его принудят к изгнанию.

Он еще продолжал оглядывать с умилением родное пепелище, как дверь открылась и к нему бросился отец Джонсон, который, очевидно, следил за его приближением из окон верхнего этажа.

Войдя в дом, оба направились прежде всего в церковь, где священник отслужил краткий благодарственный молебен.

Помолившись, полковник вошел в свою комнату и переоделся в свой обычный костюм.

Никто из слуг, кроме Горнби, не знал о его прибытии. Но, спустившись в зал, полковник был встречен там всей своей дворней, выразившей живейшую радость по поводу благополучного его возвращения.

Поблагодарив их за добрые чувства, полковник вместе с отцом Джонсоном направился в библиотеку. Здесь священник пустился рассказывать, каким образом ему удалось бежать из тюрьмы.

– О моем присутствии на собрании в гостинице «Королевская Голова» донесли три свидетеля – Портер, Пендерграсс и Деларю. Поэтому я был арестован и, конечно, был бы казнен, как государственный преступник, если бы не один тюремщик – тайный католик. С большою опасностью для себя он дал мне возможность бежать. Один из его друзей принес как‑то вечером широкое платье, которое тот передал мне вместе с меховой шапкой. Нужно еще сказать, что предварительно тот же друг успел передать мне пилку, при помощи которой я освободился от своих оков. В Лондоне я пробыл два дня, а затем бежал сюда, зная, что в Майерскофе я буду в полной безопасности.

– Вам повезло, – сказал полковник. – Ах, если бы и Чарноку выпала такая же удача. Его только что казнили в Тайборне, и он умер героем.