– Капитан Кросби полагает, что ты мог бы согласиться на предложение короля, – вмешалась леди Мария.

– Ваша задача сводится, по‑моему, к тому, чтобы выиграть время и дать вашим могущественным друзьям возможность вступиться за вас. Если вы сразу откажетесь от предложения, которое вам делает король, то их вмешательство станет невозможным. По‑моему, вы таким путем могли бы как‑нибудь выпутаться, и я советую вам поступить так.

– Я подумаю, – сказал сэр Джон. – Но не скрою от вас, что план этот мне в высшей степени несимпатичен.

– И мне тоже, – прибавила леди Мария.

– Но им нельзя пренебрегать, если можно спастись. Скажите, сэр Джон, что сделалось с капитаном Чарноком и отцом Джонсоном?

– Оба они в Ньюгетской тюрьме. Благодарю Бога за то, что мне удалось избавиться от такого позора. Я умер бы, если б мне пришлось попасть в тюрьму, куда сажают всяких мошенников. Здесь же, в этой комнате, которая хранит память о стольких благородных людях, я чувствую себя как дома. Если меня отправят отсюда на эшафот, я не буду раскаиваться.

Не успел он сказать этих слов, как появился майор Вентворт и, к общему изумлению, объявил, что в Тауэр прибыл король.

Вильгельм вошел в сопровождении графа Шрусбери. Майор тотчас закрыл дверь и во все продолжение разговора неподвижно стоял перед нею.

Сделав несколько шагов, Вильгельм молча остановился. Сэр Джон бросился к его ногам.

– Простите меня, государь! – вскричал он. Я знаю, что я совершил большое преступление. Но я знаю также ваше милосердие и надеюсь получить прощение.

– Встаньте, сэр, – строго сказал король. – Я не могу давать вам никаких обещаний. Я прибыл сюда для того, чтобы лично допросить вас и таким образом судить о вашей искренности. Вы можете отвечать или не отвечать – это дело ваше.

– Я буду правдиво отвечать на все вопросы, какие вашему величеству угодно будет мне задать.

– В таком случае скажите, действительно ли эти заговоры, о которых мне так много приходилось слышать в последнее время, серьезно угрожали моей жизни?

– Да, государь, – отвечал Фенвик, не обращая внимания на предостерегающие взоры Вальтера и леди Марии.

– Велико ли число моих подданных, которые стремятся отнять у меня жизнь?

– Многие считают себя оскорбленными, многие обижены по другим причинам, и все они опасны.

– Можете ли вы подтвердить это на суде? – спросил король.

– Прежде, чем отвечать на этот вопрос, я должен знать, что я выигрываю этим.

– Полное и откровенное признание будет вознаграждено прощением.

– Полное признание запутало бы в это дело слишком многих, и я не смею обещать его. Я должен подумать.

– Вы хотите сказать, что все якобиты принимали участие в заговоре?

– Конечно. Одни из них держались спокойно, другие действовали более активно. Первые безвредны, вторые опасны. Все якобиты разделяются на две партии – компаундеров и нонкомпаундеров.

– Я никогда не слышал этих названий, – заметил король. – Объясните мне, в чем их различие.

– Позволено ли мне будет говорить откровенно?

– Конечно.

– Да будет вашему величеству известно, в таком случае, что компаундеры, которые группируются около графа Миддльтона, считают нужным прежде, чем восстановить на престоле короля Иакова, заручиться гарантиями, что религия и свобода страны останутся неприкосновенными. Напротив, нонкомпаундеры, примыкающие к лорду Мельфорду, полагают, что призвание Иакова должно совершиться без всяких условий.

– Теперь я понимаю, – сказал король. – И обе эти партии действуют совместно?

– Обыкновенно нет, государь.

– К которой вы принадлежите сами?

– Я нонкомпаундер.

– Я так и думал. Но такому положению вещей должен быть положен конец. Обе партии идут против меня. Нужно уничтожить их обе. В королевстве не должно быть более якобитов.

– Это было бы благодеянием для государства, если б только это можно было осуществить, – сказал Вальтер. – Но боюсь, что это едва ли возможно.

– Возможно или нет, но это нужно сделать, – твердо сказал король. – Трудности меня не смущают. Через два года в Англии не будет ни одного якобита.

– Если ваше величество исполнит это, тогда я скажу, что вы творите чудеса, – заметил граф Шрусбери.

– Вы должны мне помочь в этом, сэр Джон, – сказал король. – Но вы должны работать со мною без задней мысли. Оставаясь якобитом, вы не выиграли ничего.

– Это правда, но я и не проиграл ничего.

– Вы должны быстро принять решение. Пришлите мне ваш ответ через три дня. В это время леди Мария может навещать вас, сколько ей угодно. Может приходить сюда и капитан Кросби, если, конечно, он пожелает.

– Я должен просить у вашего величества одной милости, – сказал Вальтер.

– Что вы желаете?

– Позвольте мне немедленно отправиться во Францию.

– Почему вы так спешите во Францию? – спросил король.

– Если я не поеду немедленно, то я никогда уже не увижу ту, которую люблю.

– Беатрису Тильдеслей?

– Да, государь. Осмелюсь спросить ваше величество, что вы изволили слышать о ней?

– Это для вас безразлично. Вы можете ехать, но не возвращайтесь обратно. Вы приносите в жертву любви очень многое.

– Я не могу поступить иначе, государь. Я должен ехать.

– В таком случае пусть будет по‑вашему.

По знаку короля майор Вентворт открыл дверь, и царственный посетитель вышел в сопровождении графа Шрусбери.

XIX. Луч счастья

Первый вопрос Вальтера в Сен‑Жермене был о Беатрисе.

Когда он узнал, что она вне опасности, у него с души словно бремя скатилось. Лихорадка у нее прекратилась, и через несколько дней она могла уже выходить из комнаты.

Полковник Тильдеслей сделался очень близок к королю.

Повидавшись с Беатрисой, Вальтер направился в его комнаты, которые были расположены в самом конце замка.

Полковник был один. Увидя Вальтера, он чуть не подпрыгнул от радости и заключил его в свои объятия.

– Если вы здесь, значит, мое письмо о болезни Беатрисы дошло до вас. Я не рассчитывал на это, но все‑таки решил написать, зная, что вы приедете, если можете.

– И хорошо сделали, – отвечал Вальтер. – Я получил разрешение ехать во Францию от самого короля Вильгельма.

– Я думаю, что эта болезнь окажет на Беатрису хорошее действие, заставив ее отказаться от мысли уйти в монастырь.

– А у ней это желание еще не прошло? – спросил Вальтер.

– К сожалению, нет, – отвечал полковник. – Но, кажется, в ее настроении произошла некоторая перемена, судя по словам отца Петра. Охватившее ее религиозное воодушевление в значительной степени улеглось, и, я думаю, скоро пройдет совсем.

– Дай‑то Бог!

– Что касается пострижения в монастырь, – продолжал полковник, – то этого никто не одобряет. Королева и мадам де Ментенон считают этот шаг неразумным. Теперь вернулись и вы…

– Но мои просьбы были бессильны, – перебил его Вальтер.

– Не отчаивайтесь. Теперь вы можете действовать с большим успехом, чем прежде. Но какие новости от наших друзей? Дело якобитов, кажется, окончательно проиграно?

– Кажется, что так. Я недавно виделся с сэром Фенвиком в Тауэре. Но он еще может спастись и купить себе прощение.

– Лучше умереть на эшафоте! – воскликнул полковник. – Но он должен был прибыть сюда с сэром Барклеем, который теперь в Сен‑Жермене.

– Увы! Тут явилось роковое обстоятельство, которое погубило его. Бедный Чарнок теперь в Ньюгейте, откуда нет возможности бежать. Последний заговор был для нас несчастен. Слава Богу, что, по крайней мере, хоть вы и полковник Тоунлей не принимали в нем участия. Человек сорок будут казнены в Тайберне.

– Какая масса! – простонал полковник.

– Все они под стражей и, конечно, будут осуждены. Свидетелями выступают Нортер Гаррис, Бертрам, Фишер и Пендерграсс. – И Вальтер подал полковнику список арестованных якобитов.

– И все они будут казнены? – спросил полковник, пробежав глазами роковой список.