«Я непрем

ѣ

нно скажу это Лиз

ѣ

» (такъ звали Гр. Шöфингъ).

«Н

ѣ

тъ, ужъ я давно извинялся передъ Графиней, что до сихъ поръ не влюбленъ въ нее — она знаетъ, что это происходитъ единственно потому, что я ужъ не могу влюбляться; но я влюбленъ въ нихъ обоихъ — въ парочку».

Не одинъ Князь Корнаковъ любовался вальсирующими Сережей и Гр. Шöфингъ; но вс

ѣ

нетанцующіе невольно сл

ѣ

дили глазами за ними — одни съ чистымъ наслажденіемъ вид

ѣ

ть прекрасное, другіе съ досадой и завистью. —

Сережа такъ былъ взволнованъ совокупнымъ впечатл

ѣ

ніемъ движенія, музыки и любви, что когда Графиня попросила его привести ее на м

ѣ

сто и, поблагодаривъ его улыбкой, снимала руку съ его плеча, ему вдругъ пришло желаніе, отъ котораго онъ едва могъ удержаться — воспользоваться этой минутой, чтобы поц

ѣ

ловать ее.

Невинный юноша въ первый разъ въ жизни испытывалъ чувство любви: смутныя желанія, которыми оно наполняло его душу, были для него непонятны — онъ не остерегался ихъ, не боялся предаваться имъ.

Ц

ѣ

лый балъ прошелъ для влюбленнаго Сережи, какъ чудный обольстительный сонъ, которому хочется и страшно в

ѣ

рить. У Графини оставалась одна 6-я кадриль, и она танцовала ее съ нимъ. Разговоръ ихъ былъ обыкновенный бальный разговоръ; но для Сережи каждое слово им

ѣ

ло особенное значеніе, — значеніе улыбки, взгляда, движенья. Во время кадрили, признанный поклонникъ Графини, Д., подс

ѣ

лъ къ нимъ. (Сережа объяснялъ себ

ѣ

это почему-то т

ѣ

мъ, что Д. принимаетъ его за мальчика, и почувствовалъ къ нему какое-то чрезвычайно непріязненное чувство);¹³⁴ но Графиня была особенно мила и добра къ своему новому знакомому; она говорила съ Д. особенно сухо; но за то какъ только обращалась къ Сереж

ѣ

, въ улыбк

ѣ

и взгляд

ѣ

ея выражалось удовольствіе. Ничто такъ т

ѣ

сно не соединяется и такъ часто не разрушаетъ одно другое, какъ любовь и самолюбіе. Теперь же эти дв

ѣ

страсти соединились вм

ѣ

ст

ѣ

, чтобы окончательно вскружить б

ѣ

дную, молодую голову Сережи. Въ мазурк

ѣ

Графиня два раза выбирала его, и онъ два раза выбралъ ее. Д

ѣ

лая одну из фигуръ, она дала ему свой букетъ. Сережа вырвалъ изъ него в

ѣ

точку и спряталъ въ перчатку. Графиня зам

ѣ

тила это и улыбнулась.

Графиня не могла оставаться ужинать. Сережа провожалъ ее до л

ѣ

стницы.

«Над

ѣ

юсь васъ вид

ѣ

ть у себя», — сказала она, подавая ему руку. —

«Когда позволите?»

«Всегда».

«Всегда?!» — повторилъ онъ взволнованнымъ голосомъ и невольно пожалъ маленькую ручку, которая дов

ѣ

рчиво лежала въ его рук

ѣ

. Графиня покрасн

ѣ

ла, ручка ея задрожала — хот

ѣ

ла-ли она отв

ѣ

тить на пожатіе или освободиться? Богъ знаетъ — робкая улыбка задрожала на ея крошечномъ розовомъ ротик

ѣ

, и она сошла съ л

ѣ

стницы.

Сережа былъ невыразимо счастливъ. Вызванное въ его юной душ

ѣ

въ первый разъ чувство любви не могло остановиться на одномъ предмет

ѣ

, оно разливалось на вс

ѣ

хъ и на все. Вс

ѣ

казались ему такими добрыми, любящими и достойными любви. Онъ остановился на л

ѣ

стниц

ѣ

, вынулъ оторванную в

ѣ

тку изъ-за перчатки и н

ѣ

сколько разъ съ восторгомъ, заставившимъ выступить слезы на его глазахъ, прижалъ ее къ губамъ. —

«Что, довольны-ли вы милымъ дебардеромъ?» — спросилъ его Князь Корнаковъ. —

«Ахъ, какъ я вамъ благодаренъ! Я никогда не былъ такъ счастливъ», — отв

ѣ

чалъ онъ съ жаромъ сжимая его руку. —

Прі

ѣ

хавъ домой, Графиня по привычк

ѣ

спросила о Граф

ѣ

. Онъ еще не возвращался. Въ первый разъ ей было пріятно слышать, что его н

ѣ

тъ. Ей хот

ѣ

лось хоть на н

ѣ

сколько часовъ отдалить отъ себя действительность, показавшуюся ей съ нын

ѣ

шняго вечера тяжелою, и пожить одной съ своими мечтами. Мечты были прекрасныя.

Сережа былъ такъ мало похожъ на вс

ѣ

хъ т

ѣ

хъ мущинъ, которые окружали ее до сихъ поръ, что онъ не могъ не остановить ея вниманія. Въ его движеніяхъ, голос

ѣ

, взгляд

ѣ

лежалъ какой-то особенный отпечатокъ юности, откровенности, теплоты душевной. Типъ невиннаго мальчика, неиспытавшаго еще порывовъ страстей и порочныхъ наслажденій, который у людей, неуклоняющихся отъ закона природы, долженъ бы быть такъ обыкновененъ и к несчастью такъ р

ѣ

дко встр

ѣ

чающійся между ними, былъ для Графини, жившей всегда въ этой неестественной сфере, называемой св

ѣ

томъ, <но неутратившей въ ней, благодаря своей счастливой, особенно простой и доброй натур

ѣ

, любви ко всему истинно-прекрасному — былъ для нея> самою увлекательною прелестною новостью.

По моему мн

ѣ

нію, въ ночномъ б

ѣ

ломъ капот

ѣ

и чепчик

ѣ

она была еще лучше, ч

ѣ

мъ въ бальномъ плать

ѣ

. Забравшись съ ножками на большую кровать и облокотившись ручкой на подушки, она пристально смотр

ѣ

ла на бл

ѣ

дный св

ѣ

тъ лампы. На хорошенькомъ ротик

ѣ

остановилась грустная полуулыбка. —

«Можно взойдти, Лиза?» — спросилъ голосъ Графа за дверью. —

«Войди», — отв

ѣ

чала она, не перем

ѣ

няя положенія.

«Весело-ли теб

ѣ

было, мой другъ?» — спросилъ Графъ, ц

ѣ

луя ее. —

«Да».

«Что ты такая грустная, Лиза, ужъ не на меня-ли ты сердишься?»

Графиня молчала, и губки ея начинали слегка дрожать, какъ у ребенка, который собирается плакать.

«Неужели ты точно на меня сердишься за то, что я играю. Успокойся, мой дружокъ, нынче я все отъигралъ и больше играть не буду....»

«Что съ тобой?» — прибавилъ онъ, н

ѣ

жно ц

ѣ

луя ея руки <зам

ѣ

тивъ слезы, которыя вдругъ потекли изъ ея глазъ>. —

Графиня не отв

ѣ

чала, а слезы текли у нея изъ глаз. Сколько ни ласкалъ и ни допрашивалъ ея Графъ, она не сказала ему, о чемъ она плачетъ; а плакала все больше и больше.

Оставь ее, челов

ѣ

къ безъ сердца и сов

ѣ

сти. Она плачетъ именно о томъ, что ты ласкаешь ее, что им

ѣ

ешь право на это; о томъ, что отрадныя мечты, наполнявшія ея воображеніе, разлет

ѣ

лись, какъ паръ, отъ прикосновенія действительности, къ которой она до нын

ѣ

шняго вечера была равнодушна, но которая стала ей отвратительна и ужасна съ той минуты, какъ она поняла возможность истинной любви и счастія.

«Что, скучаешь? любезный сынъ», — сказалъ Князь Корнаковъ Сереж

ѣ

, который съ какимъ-то страннымъ выраженіемъ равнодушія и безпокойства ходилъ изъ комнаты въ комнату, не принимая участія ни въ танцахъ, ни въ разговорахъ.

«Да, — отв

ѣ

чалъ онъ улыбаясь, — хочу у

ѣ

хать».

«По

ѣ

демъ ко мн

ѣ

, — nous causerons».¹³⁵

«Над

ѣ

юсь, ты зд

ѣ

сь не остаешься ужинать, Корнаковъ?» — спросилъ проходившій въ это время съ шляпой въ рукахъ твердымъ, ув

ѣ

реннымъ шагомъ черезъ толпу, собравшуюся у двери, толстый, высокій мущина л

ѣ

тъ 40, съ опухшимъ, далеко некрасивымъ, но чрезвычайно нахальнымъ лицомъ.

«Ты кончилъ ужъ партію?»

«Слава Богу, усп

ѣ

лъ до ужина и б

ѣ

гу отъ фатальнаго маіонеза съ русскими трюфелями, тухлой стерляди и тому подобныхъ любезностей»... кричалъ онъ почти на всю залу. —

«Гд

ѣ

ты будешь ужинать?»

«Или у Трахманова, ежели онъ не спитъ, или въ Новотроицкомъ; по

ѣ

демъ съ нами. Вотъ и Аталовъ

ѣ

детъ». —

«Что, по

ѣ

демъ, Ивинъ?» — сказалъ Князь Корнаковъ. — Вы знакомы?» <прибавилъ онъ толстому Господину.> —