Меж лопаток упёрся штык, и чей-то голос испуганно приказал:

— Эй, псих! Слышь, вставай давай.

Натаниэль повиновался. Бородач-северянин взял его на мушку, второй, не скрывая опаски, обшарил подсумки и карманы Старбака. Разглядывая жалкую добычу — горсть патронов к Саважу, первый крякнул:

— М-да, с дохлой псины больше бы взяли. — кивнув на бренные останки Ридли, — Эту кучу дерьма обыскивать будешь, Джек?

Тот брезгливо скривился и, развернув Старбака за плечи, сунул в бок кулаком:

— Шагай, псих, твоя война закончилась.

К кромке леса янки уже согнали с десяток пленных, половина — легионеров, остальные — каролинцы с зуавами. Сидя на земле, они с бессильной злостью наблюдали, как от Булл-Рана идут бесчисленные полки северян, как новые и новые пушки выкатываются на позиции, спеша смять жалкую оборону южан у хижины вдовы Генри.

— Что с нами будет? — осведомился у Старбака один из его товарищей по плену.

Тот пожал плечами.

— Ну да. — недобро оскалился пленный, — Тебе-то чего беспокоиться, да? Ты офицер, тебя они обменяют. Нас же будут мурыжить, пока рак свистнет. А урожай убирать будет некому.

— Нечего было бунтовать, — нравоучительно вставил сержант-янки, — Сами виноваты.

Около часа дня их отвели вниз, к перекрёстку. Янки сосредотачивали силы для могучего удара по холму Генри, и его пока обрабатывала артиллерия. Пушки южан тоже не молчали, и поток раненых к кирпичному дому у перекрёстка, где был устроен полевой лазарет, не иссякал.

^{Каменный дом у перекрёстка, где разместился полевой госпиталь северян.}

Старбака, из-за его лодыжки и пропитанной кровью Ридли формы, впихнули внутрь.

— Да я не ранен! — запротестовал он.

— Док разберётся. — сказал сержант, закрывая за Натаниэлем дверь кухни.

Среди увечных бедолаг в доме Старбак обнаружил и легионеров. Парню из роты «К» оторвало ногу, ещё двое получили по пуле в лёгкое, четвёртый ослеп, а у пятого от нижней челюсти осталась жуткая мешанина из костей и крови.

За кухонным столом, залитым ярким солнечным светом, льющимся из окна, рыжебородый доктор ампутировал солдату-северянину колено. От скрежета пилы о кость у Старбака заныли зубы. Пациент страшно застонал, и помощник хирурга суетливо накапал хлороформа на тряпицу, закрывавшую рот и нос несчастного. С врача и ассистента пот лил в три ручья. Кухня была раскалена, как печь, — вдобавок к зною на плите кипятилась в котле вода.

Доктор отложил пилу и несколькими быстрыми взмахами скальпеля докончил дело. Окровавленную ногу, всё ещё обутую в башмак, столкнул на пол.

— Это не сифилис лечить! — победно провозгласил врач, подмигнув Старбаку, и вытер со лба пот. — А именно этим мы и занимались последние три месяца: лечили сифилис! Южанам не надо было ввязываться в драку. Просто спровадили бы всех своих лярв к нам на Север и подождали, пока мы сами от сифилиса загнёмся. Он жив, нет?

Вопрос был адресован ассистенту.

— Как будто, да, сэр.

— Нашатыря ему. Пусть не раскатывает губу, в рай я его пока не отпускал.

Врач ловко перевязал кровеносные сосуды, обработал то, что осталось от ноги и, покрыв лоскутом кожи, наложил швы. Затем размотал турникетную повязку, пережимавшую бедро во время операции.

— Очередной увечный герой готов! — подытожил он.

— Он не приходит в себя, сэр, — растерянно пробормотал ассистент, водя открытым пузырьком с нашатырным спиртом у носа раненого.

— Дай-ка мне хлороформ.

Вспоров на пациенте брюки до паха, доктор откинул разлохмаченную ткань, обнажив гениталии.

— Восстань, Лазарь! ^[21]— с этими словами доктор полил мошонку пациента хлороформом из поданной помощником бутылки.

Пациент дёрнулся, с рёвом открыл глаза, порываясь сесть. Доктор придержал его, отставил бутылку на соседний столик:

— Покупайте хлороформ! Лучшее патентованное средство со времён Иисуса! Подмораживает тестикулы и воскрешает мёртвых!

Он повернулся к Старбаку, внимательно осмотрел от макушки до пят. Брови его поползли вверх:

— Вы уверены, что живы? Если нет, то сомневаюсь, что вам хлороформ поможет.

— Я даже не ранен. Это чужая кровь.

— Ах, не ранены? Тогда марш на улицу! А то внуки попросят: расскажи, дедушка, как вам северяне вломили, а вам и рассказать будет нечего!

Старбак вышел наружу и припал спиной к стене. Холмы и долины у Булл-Рана, где северяне вот-вот должны были поставить точку во «вламывании» южанам, озаряло горячее летнее солнце. Луг, на котором Эванс задержал северян, был пустынен, если не считать трупов. Невообразимый людской прилив, смывший собранные с бору по сосенке части Эванса, захлестнул холм Генри. Артиллерия перепахивала гребень, а к нему тянулись длинные щупальца синемундирных колонн. Южане же свои пушки отвели назад. Конфедератское ядро одиноко прочертило небо. Старбак невесело усмехнулся. Ещё сражаются. Долго ли? Полкам северян, шагающим по тракту, не было видно конца.

— Эй, ты чего здесь? — заметил юношу надоеда-сержант.

— Доктор выдворил.

— Тогда иди туда. К остальным, — он махнул на группу раненых пленных, сидящих под охраной в дальнем углу.

— Доктор вымыться приказал, — соврал Старбак.

Он приметил колодец у дороги, а пить хотелось невообразимо.

— Ладно, только быстро, — разрешил сержант.

Старбак выволок из колодца деревянное ведро. Он собирался обмыть кровь с лица перед тем, как пить, но при виде воды не удержался, окунул голову и глотал, глотал, глотал живительную влагу. Отдышавшись, вылил ведро на макушку, набрал новое и снова пил.

Поставив ведро на край колодца, он обтёр ладонью мокрую физиономию и обмер. На него смотрели огромные прекрасные голубые глаза, помещавшиеся на прелестной мордашке. Девушка. Должно быть, он грезил наяву. Красивая девушка, ангел, видение; изящная, свежая, в белом кружевном платье и модном капоре, с зонтиком. Старбак заподозрил, что взрыв картечи, разметавший тело Ридли, ему тоже даром не прошёл, но тут девушка в открытой коляске, остановившейся у забора, громко прыснула. Натаниэль облегчённо выдохнул. Настоящая.

— Эй, оставь леди в покое! — рявкнул сержант, — А ну, давай назад, бунтовщик!

— Нет, это вы оставьте его в покое! — вступилась девушка.

Рядом с ней в экипаже восседал джентльмен гораздо старше её годами. Правил парой лошадей, впряжённых в коляску, кучер-негр. Пожилому джентльмену лейтенант-федерал талдычил о том, что они заехали слишком близко к передовой, что здесь опасно, что их и через мост не должны были пропускать.

— Вам известно, кто я? — покровительственно осведомился джентльмен.

Одет он был с шиком: яркий жилет, высокий цилиндр, белый шёлковый галстук. В руках он держал тросточку с золотым набалдашником.

— Сэр, — устало сказал лейтенант, — Единственное, что я знаю, — это то, что вам здесь находиться нельзя, и я вынужден настаивать…

— Настаивать? — надменно поднял бровь его собеседник, — Лейтенант, я Бенджамен Маттесон, конгрессмен от великого штата Нью-Джерси. Что за вздор «настаивать»?

— Опасно здесь, сэр, — безнадёжно повторил лейтенант.

— Когда республика в опасности, место конгрессмена — в авангарде! — напыщенно изрёк Маттесон.

На самом деле он, как и многие другие представители высшего света, следовал за армией из любопытства и в надежде подобрать сувенир: стреляную пулю, окровавленное кепи.

— Но женщина, сэр…

— Женщина, лейтенант, — почтенная супруга конгрессмена, и, как супруга конгрессмена, готова разделить с мужем опасности и трудности государственных забот.

Фраза прозвучала так пафосно, и настолько не вязалась с прелестной молодой женщиной, что почтенная «супруга конгрессмена» хихикнула. Старбак же дивился, почему такая красавица вышла замуж за старика?

В глазах миссис Маттесон, синих, как звёздный крыж федерального флага, плясали озорные чёртики.