— Да уж! — хмыкнул Фальконер с усмешкой, — Не переживай, Нат. Ты не первый мужчина, обманутый женщиной, и, будь уверен, не последний.

Он поджёг сигару, бросил горелую спичку в плевательницу и задумчиво произнёс:

— Что же нам делать с тобой?

И охватившая Натаниэля безысходность вдруг отступила, сменившись робкой надеждой.

— Вернуться в Йель хочешь? Только честно?

— Наверное, нет, сэр… — не сразу отозвался юноша.

— Почему?

Старбак дёрнул плечом:

— Я не уверен, что мне место в семинарии, сэр. Откровенно говоря, сэр, я не уверен даже в том, что мне вообще надо было поступать туда… — Он потупился, разглядывая сбитые костяшки кулаков, покусал губу и через силу выдавил из себя, — Какой из меня священнослужитель, сэр? Я же вор.

Хуже, чем вор, додумал Натаниэль про себя. Он хорошо помнил 1-е послание к Тимофею, 4-ю главу, где апостол Павел предсказывал, что «… в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам-обольстителям и учениям бесовским…» И он, Натаниэль, был одним из «некоторых», чьё отступничество предвидел ученик Христа. Горечь и тоска вновь захлестнули Старбака:

— Я слишком низко пал, сэр, чтобы принять священнический сан.

— Низко пал? — изумлённо повторил за гостем Фальконер, — Боже мой, Нат, да видел бы ты, какие мошенники и остолопы проповедуют с кафедр наших храмов! В Росколле пастор лыка не вяжет с раннего утра, не исключая воскресного! Понял, о ком я, Итен?

— А как же! — хохотнул Ридли, — Старый пропойца прошлой осенью отличился, помните? На кладбище припёрся в таком виде, что умудрился шваркнуться в могилку раньше, чем туда опустили покойничка! Вот это я называю «низко пасть»!

— Точно! — рассмеялся хозяин дома, — С другой стороны, Нат, твоя альма-матер, Йель, как и всякая дама в годах, не прощает шалопаев, променявших её на юную вертихвостку. Так что обратный путь тебе заказан. Кроме того, ты же у нас преступник в розыске? Вор, ни больше, ни меньше. Появишься на Севере — за решётку угодишь. Так?

— Как ни прискорбно, сэр, так.

— Да, парень, положение у тебя — хуже губернаторского. — с очевидным удовольствием подытожил Фальконер, — А твой всесвятейший папенька? Неужто сдаст сына властям? Или хорошенько выдерет для острастки?

Плечи Старбака поникли, и улыбка, которой Фальконер сопроводил последнюю фразу, увяла:

— Что, правда, выдерет? Преподобный Элиаль — сторонник телесных наказаний? — серьёзно, с лёгкой брезгливостью уточнил южанин.

— Да, сэр.

Повисла пауза. Вашингтон Фальконер встал и повернулся к улице. На узком палисаднике перед домом цвели магнолии, ветер доносил их благоухание через приоткрытое окно в кабинет.

— Я не допущу подобного. — твёрдо отчеканил Фальконер, — Никогда не верил в действенность мер такого рода. Мой отец меня пальцем не тронул, и я своих детей не порол. Господь свидетель, тяжесть моей десницы испытывали мои недруги, но никогда — дети или слуги.

Фальконер говорил убеждённо и страстно, будто отстаивая право поступать так, как считает нужным; будто продолжая давний спор. Возможно, так оно и было. Около десяти лет назад Вашингтон Фальконер прославился, отпустив всех своих рабов на свободу. Северные газеты заходились от восторга, превознося его до небес, именуя не иначе, как «первым лучом света аболиционизма, что вскоре рассеет мрак на косном юге». Подобные хвалы с Севера не могли снискать «лучу» популярности среди земляков, но недобрые толки утихли, когда Фальконер отказался призвать всех рабовладельцев последовать его примеру. Освобождать рабов или нет — пусть каждый решает сам.

— Так что же нам делать с тобой, Нат?

— Вы и без того сделали достаточно, сэр. Мне бы найти работу, чтобы начать потихоньку возмещать ущерб майору Трабеллу. Как-нибудь справлюсь.

Смирение гостя позабавило хозяина дома:

— Единственно, куда ты можешь пристроиться сейчас, — это в армию, а солдатское ремесло не очень хорошо оплачивается. Пожалуй, у меня есть предложение получше. — Фальконер, казалось, получал искреннее удовольствие, решая проблемы Старбака, — Может, ты согласишься остаться здесь, Нат? Мне не помешал бы смышлёный парень на должности личного секретаря.

— Сэр? — Ридли вскочил с кушетки и по тону его Старбак понял, что до сей минуты тот полагал секретарство своей неотъемлемой и священной обязанностью.

— Брось, Итен. Ты же терпеть не можешь возню с бумажками. — отмахнулся Фальконер, — Тем более, что основную работу ты уже проделал, даже ружья, считай, купил. Тебе дадим другое задание.

Он секунду поразмыслил, затем щёлкнул пальцами:

— Поедешь в округ Фальконер и начнёшь вербовать крепких ребят в Легион. Лучше начать пораньше, мне бы не хотелось, чтобы цвет нашей молодёжи перехватили другие виргинские полки. К тому же, так ты будешь ближе к Анне. Разве нет?

— Конечно, сэр. Как скажете, — без особого энтузиазма согласился с будущим тестем Ридли.

Вашингтон Фальконер повернулся к Старбаку:

— Я набираю полк, Нат. Легион, если быть точным. Легион Фальконера. Надеюсь, естественно, что необходимости в нём не возникнет, что здравый смысл всё же возобладает, но, коль Северу будет угодно драться, мы будем драться. Могу я рассчитывать на тебя?

— Да, сэр, — прозвучало холодновато, и Старбак поспешно добавил: — Буду горд помогать вам, сэр.

— Непыльной работёнки не обещаю. Итен, впрочем, кое-что уже сделал: закупил снаряжение, о ружьях, вот, договорился. Но писанина вся ляжет на тебя, а писанины выше крыши. Выдержишь писанину выше крыши?

Выдержит ли?! Для Вашингтона Фальконера Натаниэль Старбак выдержал бы писанину до неба! Выше неба! Что угодно выдержал бы Натаниэль Старбак ради этого великодушнейшего и благороднейшего из людей.

— Выдержу, сэр. Это честь для меня.

— Сэр! Вы же не доверите наши военные приготовления северянину! — попытался надавить на патриотизм Фальконера Итен Ридли.

— Северянину — нет. Только какой же Нат северянин? Он беглец. На севере его ждёт тюрьма, а здесь… Здесь и отныне он — честный виргинец. — Фальконер слегка иронично поклонился юноше, как бы приветствуя рождение нового гражданина штата Виргиния, — Добро пожаловать на Юг, Нат.

На лице Итена Ридли застыла кислая гримаса, однако Натаниэля Старбака это мало трогало. Он вновь твёрдо встал на ноги, фортуна широко улыбалась ему, и он нашёл приют в краях врагов его отца.

Старбака принял Юг.

2

Первые дни в Ричмонде Старбак провёл, таскаясь за Итеном Ридли по складам и пакгаузам, откуда закупались припасы для Легиона. Изначально с поставщиками договаривался Ридли, а потому до отъезда в Фальконер-Куртхаус хотел сам завершить сделки.

— Финансовую сторону я улажу без тебя, преподобный. — обращение, соответствующее духовному званию отца, Ридли превратил в обидную кличку для сына, — Твоей заботой будет лишь доставка.

И Старбак мерил шагами высокие складские здания да пыльные конторы, пока Ридли «улаживал финансовую сторону» тет-а-тет с торговцами, результатом чего было очередное сообщение для Натаниэля:

— От мистера Вильямса на следующей неделе прибудут шесть клетей. Во вторник, Джонни?

— Во вторник, как Бог свят, мистер Ридли.

Вильямс подрядился поставить Легиону тысячу пар обуви. Другие купцы отгружали подразделению форму, ударные капсюли, пуговицы, штыки, порох, револьверы, палатки, котелки, ранцы, фляги, кружки, верёвки, пояса; все те мелочи, без которых воевать невозможно, и все эти вещи приобретались у частных фирм, ибо Вашингтон Фальконер не желал иметь ничего общего с правительством штата Виргиния.

— Заруби себе на носу, преподобный, — разъяснял Ридли Старбаку, — Фальконер не празднует нынешнего губернатора, и те же тёплые чувства губернатор испытывает к Фальконеру. Фальконер не без оснований считает, что губернатор ждёт, когда Легион будет набран и оснащён, чтобы под благовидным предлогом прибрать его к рукам. Дабы предлога не давать мы и берём всё, минуя арсеналы штата. А это не так уж просто.