А глубоко в тылу южан к Манассасу катил поезд, что вёз из долины Шенандоа авангард армии генерала Джонстона. Хитрюга-Джонстон обманул стерегущих его северян, и его восемь тысяч бойцов спешили усилить восемнадцатитысячное войско Борегара. Противостоящие армии стягивались к Булл-Рану, орудия разогревались, и воскресная резня началась.

^{Джозеф Джонстон. В Вест-Пойнте учился в одном классе с Робертом Ли. Один из немногих «довоенных» генералов. В отличие от «довоенного» майора Борегара, Джонстон получил звание бригадного генерала ещё 28 июня 1860 года.}

11

— Шпик чёртов, что ли?

Так поприветствовал Старбака полковник Натаниэль Эванс. Двое верховых луизианцев перехватили возвращавшегося Старбака у церкви Седли, без лишних разговоров скрутили ему запястья веревкой и приволокли к каменному мосту, за которым расположился со своим штабом их командир Эванс. Полковник окинул юношу недружелюбным взглядом и приказал:

— Ну-ка, сдёрните эту орясину из седла.

Кто-то бесцеремонно рванул Старбака вниз, и тот слетел со спины Покахонтас, кулём рухнув к ногам полковника.

— Я не шпик. — угрюмо выдавил из себя Старбак, едва к нему вернулось дыхание, — Я один из бойцов Фальконера.

— Фальконера? Какого это Фальконера? — Эванс издал рычание, похожее на лай и смех одновременно, — Не того ли, часом, индюка, который считает себя больно важной птицей, чтобы сражаться плечом к плечу со мной и моими ребятами? Если того, то ты попал пальцем в небо, парень. У Фальконера нет бойцов, у него лишь толпа таких же, как он, соплежуев, цыплячьих душ и гадящих в штаны маменькиных сынков. Ты из которых?

Старбак, как ни подмывало его ответить резкостью на поток оскорблений, сдержался:

— В лесу за бродами Седли полно северян. Они движутся сюда. Я ехал предупредить.

— Брешет, как законник, сэр. — высказался один из двух пленивших юношу луизианцев.

Они походили друг на друга, как близнецы. Оба поджарые, с обветренными физиономиями и быстрыми хищными взглядами. А ещё они напомнили Старбаку Томаса Труслоу. Вооружены луизианцы были до зубов. Каждый имел по карабину, по паре пистолетов, по сабле и по тесаку. У сёдел болтались притороченные к лукам куры со свёрнутыми шеями и кровоточащие шматы свинины, свидетельствующие, что окрестные фермы ребята вниманием не обошли. Один луизианец, обыскав Старбака на месте пленения, избавил юношу от наличности в размере трёх долларов шестнадцати центов, а письмо преподобного и пропуск, будучи неграмотным, покрутил в руках, да и затолкал обратно в карман рубахи Натаниэля.

— Оружия у него не было. — доложил он Эвансу, — Мундира тоже. Шпик он, полковник, сэр. Тут и думать нечего, стоит только говор послушать. Говорит он, как распоследний вонючий янки.

Картечь ударила шагах в десяти от них. Земля под ногами дрогнула, над ямой взлетели комья красноватого грунта. Взвизг разрыва, приглушённый землёй, заставил Старбака невольно пригнуться, но Эванс, в сантиметре от бурой шляпы которого просвистел то ли камень, то ли осколок, бровью не повёл, лишь обернулся к вестовому:

— Ты цел, Отто?

— Тсел, полкоффник.

Эванс повернулся к выпрямляющемуся Старбаку:

— И где же ты видел янки?

— За бродами Седли. В километре, может, ближе. На просёлке, идущем с востока.

— В лесу, так?

— Так, сэр.

Эванс задумчиво поковырял в жёлтых от табака зубах перочинным ножом:

— И сколько их там ты видел?

— Много. С пушками.

— С пушками? Страх какой. Я, по-моему, в штаны напрудил.

Эванс хихикнул, а его люди отозвались на немудрящую шутку дружным смехом. Полковник Натан Эванс имел давнюю репутацию «анфан террибль» американской армии. Сквернослов, бабник, пьяница и забияка, он окончил Вест-Пойнт в 1848 году, но к военному образованию относился с презрением. Единственное, что требуется от солдата, говорил он, — это умение драться, как дикий кот, а чирикают по-французски и ломают ум над всякой тригонометрией пускай штабные шаркуны.

^{Полковник Натан Эванс. Кличку «Шэнкс» («Тонконожка») заработал во время учёбы в Вест-Пойнте, который окончил 36-м в выпуске (для сравнения: Ли — 2-м)}

— То есть пушки ты видел собственными глазами?

— Да, сэр, — подтвердил Старбак.

Пушек Натаниэль не видел. Вывод об их наличии у северян диктовало упорство, с которым они расчищали дорогу. Пехота вполне могла обойти засеку, а вот пушкам требовался хоть какой-то, но проход.

Натан Эванс отрезал от плитки табака полоску, закинул за щёку:

— Что они там делают, ясно. Ты-то за бродами что забыл?

Вновь рядом взорвался картечный снаряд. Старбак опять присел, а полковник снова удостоверился, что его ординарец жив.

— Тсел, полкоффник. Не фолнуйтесс.

Ординарец, немец-громила со скорбным лицом, носил на спине подвешенный, словно ранец, глиняный анкерок. Начальник Отто, полковник Эванс, при свете дня выглядел ничуть не привлекательнее, чем в предутренних сумерках. Он похож, зло думал Натаниэль, на угольщика. В Бостоне такие же чумазые нескладные голодранцы развозили по домам уголь, складывая отдувающиеся чёрной пылью мешки, куда укажет хозяйка, и благодарно принимающие плату. Неудивительно, что щеголеватый Фальконер отказался подчиняться этакой образине.

— Ну? Мне, что, до завтра ждать, пока ты соизволишь пасть открыть? Чего ты за бродами шлялся, янки?

— Меня послал полковник Фальконер, — вздёрнул подбородок Старбак.

— Куда послал? Зачем?

Гордость подсказывала назваться разведчиком, однако врать было тошно, и Натаниэль признался:

— Точнее, не послал, а отослал. Из Легиона. Сказал, что мне лучше вернуться к своим.

Эванс отвлёкся на миг, оценивая обстановку у моста, где заняла оборону его полубригада. Если северяне ударят здесь основными силами, долго Эванс не продержится с горсткой кавалерии, четырьмя древними гладкоствольными пушками и двумя полками неполной численности, луизианским и южнокаролинским. Борегар не считал нужным усиливать этот фланг, ведь, по мнению командующего, главной сватке суждено бушевать на востоке. Счастье, что северяне до поры, до времени ограничивались у моста беспокоящим ружейно-артиллерийским огнём, не пытаясь продвигаться.

Полковник склонил голову набок, вслушиваясь в гул. Что он хотел различить? Для Старбака шум звучал сплошным неровным рокотом, регулярно дополняемым воем и громом картечи. Редкие винтовочные пули долетали и до поляны, где расположился Эванс со штабом. Одна или две злыми жуками прожужжали рядом с Натаниэлем. Было страшно до слабости в коленках, однако кланяться пулям не давало упрямство и нежелание показаться трусом ругателю-полковнику.

— Хорош в молчанку играть, молокосос. Куда это «к своим»?

— К семье, сэр. В Бостон.

— В Бостон! — скривился тот, — Не город, а дыра. Причём, дыра в заднице. Республиканцы кишмя-кишат, как глисты в навозе, и вдобавок бабы сплошь с лошадиными мордами. А набожные, на кривой козе не подъедешь!

Эванс сплюнул табачную жвачку:

— И с какого перепою Фальконер вдруг тебя к семейству отослал?

— Не знаю, сэр.

— Что-то темнишь ты, бостонец. Вы, северяне, вообще, ребята хитросделанные. Сдаётся мне, ты норовишь обдурить меня, а? Хочешь, чтобы я парней от моста убрал? Я отступлю ниже по ручью, и твои приятели, взяв нас тёпленькими, уже к вечеру развесят моих мальчиков на деревьях. Так, умник?

Натаниэль глубоко вздохнул и спокойно, насколько мог, произнёс:

— За бродами Седли по лесу двигается колонна федералов. Меньше, чем через час они будут здесь.

Картуз картечи грянулся на пастбище у тракта, где в высокой траве стояли две из четырёх пушек полубригады. Взрыв осыпал всё в радиусе пятнадцати метров комьями грунта, пулями и осколками. Пушкари, ждущие приказа, и не шелохнулись.