— И что?

— Дальше поехал в почтовом вагоне. Лёжа на спине под парусиной.

Не прекращая говорить, Труслоу деловито и виртуозно сщёлкивал с ящиков крышки, мельком просматривал содержимое, а затем ловким пинком вышвыривал коробки наружу. Под откос улетели газовые шали, с жалобным звоном разбился дешёвый китайский сервиз. Наткнувшись на упаковку с исподним, Труслоу задумался было, но через миг сорочки с подштанниками улеглись на кучу прочих вещей. Гадкая морось тем временем перешла в полноценный дождь, хотя ещё не очень сильный. Капли гулко стучали по деревянной крыше вагона над головой.

— Надо уходить. — беспокойно сказал Старбак.

— С чего бы?

— Я же говорил: полковник сейчас мост взорвёт.

— Сдался Фальконеру этот мост! Сколько, по-твоему, уйдёт времени восстановить его?

— По прикидкам полковника — месяцы.

— Ха! А неделю не хочешь? Я же с десятком толковых ребят управился бы за пару дней. Твой полковник гусиное дерьмо от золотого самородка не отличит. — Труслоу катнул ногой к выходу бочонок с содой и подытожил, — Ни черта тут нет.

Соскочив на щебень, сержант удостоверился, что с запада не мчат к поезду кавалеристы северян, и приказал Старбаку:

— В теплушке охраны печка пока не потухла. Притащи мне горсть горячих головней.

— Что вы собираетесь сделать?

— Я собираюсь пристрелить тебя, парень, если ты и дальше будешь морочить мне голову дурацкими вопросами. Живо за углями!

С этими словами он забросил патронный ящик обратно в вагон, а Старбак полез в теплушку. Рядом с буржуйкой нашлось цинковое ведро с углём. Опорожнив его прямо на пол, Старбак подцепил кочергой дверцу печи, открыл и нагрёб в ведро пышущие жаром головни.

Когда он вернулся, Труслоу указал кивком на груду рассыпанных по полу хранилища картузов:

— Туда вытряхивай.

— Вы собираетесь сжечь вагон?

— Чёрт бы тебя подрал, парень!

Труслоу вырвал у Старбака ведро, и тускло рдеющие угольки раскатились по куче жёлтых бумажных скруток. Секунду ничего не происходило. Вдруг вспыхнул один патрон, следом второй, третий, и вся груда запылала одним шипящим, потрескивающим костром.

Труслоу подхватил сумку с добычей и заорал выбравшимся из вагонов подельникам:

— Уходим!

Пассажиры были предупреждены, что любой, кто последует за грабителями, поплатится жизнью. Подручные Труслоу мешками и сумками, лыбились и перешучивались. Пистолетов не прятали на случай, если кто-то из ограбленных в последнюю минуту решится на глупость.

— Дурить могут начать, когда мы минуем баррикаду. — предупредил Труслоу, — Том, Микки, пойдёте со мной замыкающими. Капитан Хинтон, пора!

Хинтон кивнул, под дулом револьвера заставил машинистов забраться в кабину паровоза и полез следом. Громадная махина дохнула паром и с лязганьем тронулась с места.

— Ну же! Ну же! — поторапливал Труслоу Хинтона.

Локомотив шёл вперёд, выбрасывая из трубы облачка грязно-белого дыма. Что-то невесомо опустилось на лицо Старбаку. Он потёр щёку. Сажа. Хинтон, расплывшись в улыбке, заорал одному из машинистов открывать дроссельную заслонку. Паровоз докатился до разобранного участка и, вздрогнув, зарылся отбойником-скотосбрасывателем в шпалы с щебнем. Камень и щепки полетели в стороны. Четыре ведущих колеса, каждое более полутора метров в диаметре, со стоном и скрипом толкали машину вперёд. Малые передние колёса кромсали растрощенные шпалы. Отбойник корёжило с рвущим уши скрежетом.

Хинтон похлопал машиниста дулом пистолета по плечу, и железнодорожник открыл дроссель полностью. Съехав с насыпи, паровоз тяжело пёр наискось к реке прямо по грунту. Натаниэль испугался, что локомотив сейчас опрокинется боком вниз, увлекая за собой вагоны с людьми, однако локомотив уже остановился, завяз. Переднее колесо свободно вращалось над береговым откосом, задние ведущие буксовали, зарывшись чуть ли не по втулки в землю, пока машинист не спустил из котла пар.

— Надо тендер поджечь! — распорядился Труслоу.

Повинуясь тычку Хинтона, машинисты открыли топку и перебросили несколько лопат пылающих головней на связки растопки, что лежали в тендере поверх запаса угля. Труслоу тем временем открыл в боку тендера заглушку водяного бака. Жидкость с бульканьем заструилась в грязь.

— Отходим! — оповестил сержант, — Отходим!

Налётчики потрусили к мосту. Труслоу засел за баррикадой с двумя бойцами, дожидаясь, пока капитан Хинтон переведёт остальных на другой берег по выложенной из гладких планок сбоку от рельсов моста дорожке.

— Шевелитесь же вы! — понукал снизу Фальконер, — Живей! Почему так долго?

— Побеспокоились, чтобы поезд за подмогой не отправился. — ответил Хинтон полковнику уже с его берега.

— Как я посмотрю, здесь всем на приказы плевать! — разорялся Фальконер.

Он скомандовал отход ещё четверть часа назад, и не мог не понимать, что с каждой секундой его авторитет падает всё ниже и ниже.

— Старбак! — рявкнул он, — Приказывал ли я вам отозвать людей с того берега?

— Приказывали, сэр.

— Почему же вы не отозвали?

— Фальконер, это моя вина. — вмешался Хинтон.

— Я отдал приказ тебе, Нат! — не глядя на капитана, с болью в голосе укорил юношу Фальконер и повернулся к мосту.

Группа полковника выбралась наверх. Внизу, у обложенных щепой и чурками бочек, остался лишь Медликотт.

— Зажигай! — скомандовал полковник.

— Труслоу! — взревел Хинтон, — Отходи!

Сержант покинул баррикаду последним. Пересекая мост с сумкой в руке, он сбрасывал планки за собой в воду, делая погоню невозможной. Вслед ему грянул выстрел, и на брошенной баррикаде обозначился дымок. Пуля щёлкнула о рельс и отрикошетила вниз. Ветер пригибал два дымных столба пылающих кострами тендера и почтового вагона к земле.

— Фитиль зажжён! — оповестил Медликотт, карабкаясь наверх.

Огонёк змеился по берегу, сантиметр за сантиметром пожирая бикфордов шнур.

— Быстрей, быстрей! — понукал полковник Труслоу.

С баррикады по сержанту палили беспрерывно, только он уже был вне пределов досягаемости пистолетных пуль. Причина задержки Труслоу и остальных людей Хинтона становилась понятна, стоило лишь взглянуть на туго набитые сумки, однако полковник ни словом не попрекнул ни капитана, ни сержанта. Труслоу вскочил на лошадь, рядом тяжело влез в седло изгвазданный в грязи Медликотт. Прочие участники набега давно сидели на конях, огонёк запала внизу дошёл до щепы вокруг бочек, и Фальконер отдал приказ ретироваться. Отряд съехал с насыпи и направился к холму, с которого спустился в долину. Позади, сквозь деревянные конструкции моста, густо сочился дым, а порох всё не детонировал. Уже на гребне южан догнали несколько пуль, сбив пару веток и не причинив никому вреда.

На вершине Фальконер остановился понаблюдать. На дальнем берегу пламя с тендера и хранилища перекинулось на пассажирские вагоны, обитатели которых, мокрые и жалкие, сбились в кучу подальше от жара. Огонь ревел в длинных вагонах, как в трубах, пока не лопнули стёкла, выбросив жадные огненные языки из окон навстречу падающим с неба потокам воды.

Поезду был конец, без сомнения, но мост, цель набега, стоял целёхонек. Дождь потушил растопку вокруг бочек, а порох в них не успел подсохнуть от костра достаточно, чтобы рвануть.

— Если бы ты выполнил приказ, — горько сказал Фальконер Старбаку, — Нам хватило бы времени заново поджечь заряд.

— Я? — опешил юноша.

— Эй, Фальконер, он-то причём? — возмутился Хинтон, — Моя вина — с меня и спрос!

— Я спрашиваю, Хинтон, с того, кому я отдал приказ. — надменно процедил сквозь зубы полковник, — Приказ получил Старбак, и Старбак приказ не выполнил.

Фальконер пришпорил жеребца. Саратога заржал и понёс полковника прочь.

— Чёртов янки! — буркнул Медликотт, проезжая мимо Старбака.

— Не бери в голову, Нат. — сказал Хинтон, — Ты не виноват, Фальконер успокоится, и я ему всё объясню.

Старбак душила обида. Оказывается, из-за него провалился подрыв моста! Не из-за жадности Труслоу, не из-за безалаберности Хинтона, а из-за него, Натаниэля Старбака! У моста пассажиры, не подозревая о том, что их обидчики близко, слонялись неприкаянно по высокому берегу или пытались разобрать заграждение на рельсах непонятно зачем. От заряда внизу не было видно даже дымка. К Старбаку подъехал Труслоу: