— Какого чёрта ты здесь делаешь?

— К тебе приехала. Ты же говорил, что всегда рад меня видеть.

С её рваных одёжек стекала вода прямо на дорогущий персидский ковёр перед камином, отделанным розовым мрамором. За окнами бушевало ненастье, а здесь, в роскошной комнате, отделённой от улицы тяжёлыми шторами с кистями, было тепло и уютно. Салли с любопытством огляделась, оценив должным образом и книги, и мебель, и кожаные кресла. Её глаза сверкали, отражая отсветы пламени свечей в гранях хрустального графина, золоте рам и на боках фарфоровых статуэток на камине.

— Тут ничего так, Итен. А я не знала, что у тебя брат есть.

Ридли подошёл к шкафу-креденце, открыл серебряный хумидор и достал одну из сигар, которые его брат держал для гостей. Для восстановления утраченного душевного равновесия крепкая сигара — то, что надо:

— Ты, слышал, замуж вышла?

— Мне сигару дай.

Он поджёг сигару, дал ей, подкурил себе вторую:

— У тебя на пальце кольцо. Значит, муж имеется. Почему ты не с ним?

Салли пропустила его вопрос мимо ушей, поднесла руку с кольцом к свече:

— Это кольцо моей ма, а ей отдала её ма. Папаша хотел себе прибрать, но я выдурила. Ма его мне завещала.

— Разреши. — Ридли взял Салли за палец и, как всегда, когда он касался её, по позвоночнику пробежали холодные мурашки.

Что за странная причуда судьбы: поместить столь мерзкую чёрную душонку в столь совершенную оболочку?

— Красивая безделушка. Старинная.

Он попытался снять кольцо, чтобы рассмотреть поближе, но она согнула палец и руку отняла. Выпустив облачко дыма, она ухмыльнулась:

— По-настоящему я не замужем. Не больше по-настоящему, чем перескочила бы через метлу.

Этого-то Ридли и боялся. Скрывая разочарование, он громко спросил:

— Твой «ненастоящий» муж искать тебя не будет?

— Роберт? Ничегошеньки он делать не будет. Холощёный хряк больше мужик, чем Роберт. А как твоя суженая? Что, если твоя Анна проведает о том, что я тут?

— Откуда она проведает?

— А от меня. Если ты не выполнишь своих обещаний. Если не позаботишься обо мне, как положено. Я хочу жить в гнёздышке типа этого. — она обвела руками гостиную, — Ты знаешь парня по фамилии Старбак?

— Я знаю мальчишку по фамилии Старбак.

— Миленький такой. — кокетливо заметила Салли.

Столбик пепла упал с её сигары на ковёр.

— Он поженил меня с Робертом. Папаша заставил. Делал всё, как полагается, с Библией и записью, но это же не по-настоящему.

— Тебя венчал Старбак? — удивился Ридли.

— Он миленький. — склонила Салли головку набок и покосилась на Итена, проверяя, ревнует ли он, — Роберта я сдала в солдаты, а сама к тебе подалась. Сюда.

— Я здесь ненадолго. — предупредил Ридли, — Мне надо будет возвращаться в Легион. Заканчиваю здесь дела и возвращаюсь.

— Заканчивай, сладенький, и я скажу тебе, какие. — Салли грациозно скользнула к нему по ковру, — Снимешь мне гнёздышко, Итен. Такое же, с коврами, креслами и кроватью. Будешь ко мне заезжать. Как ты обещал. Ты ведь обещал, помнишь? Снять мне гнёздышко, чтобы заезжать туда ко мне. Любить меня…

Последние слова она произнесла с придыханием, близко-близко, так что Ридли ощущал на лице её пахнущее сигарным дымом дыхание.

— Говорил…

Он хотел её и ненавидел одновременно. За вульгарность, за лживость, за готовность зубами рвать всех, кто встанет на её пути. На другой день Ридли оплатил меблированные комнаты на Монро-стрит, записав себя и Салли супружеской четой. И вот теперь, не зная, что делать, молил брата о помощи:

— Ради Бога, Бев! Она-ведьма! Она разрушает всё, чего касается!

— Ты меня заинтриговал. Что же она, суккуб ^[12], что ли? Если твой рисунок не льстит ей, я бы хотел это чудо природы увидеть.

— Не льстит, Бев, не льстит. Хочешь, забирай её себе. Забирай, Бев!

Ридли уже знакомил её с приятелями из салуна Спотсвуда, надеясь, что Салли клюнет на кого-то из них. Увы, стервочка, отмытая, неотразимая в новом платье, не собиралась менять синицу, которую крепко закогтила, на неизвестного журавля в небе.

— Пожалуйста, Бев! — ныл Ридли.

Бельведер Делани зло подумал, как ненавидит это идиотское «Бев».

— Убить её не точно не хочешь?

Ридли помедлил и качнул головой:

— Нет.

— И требования её выполнять тоже не горишь желанием?

— Не горю.

— По своей воле она от тебя не отстанет?

— Нет.

Делани пустил в потолок колечко дыма:

— Надо же, слегка подкопчённый мост… Смешно, да?

— Ну, Бев…

— Сегодня днём я показывал статью Ли, — произнёс Делани, — И он её высмеял. Уверял, что это не наши земляки. Он убеждён, что коптильщики мостов — обычные висельники. Висельники, представляешь? Как это понравится Фальконеру?

— Бев, ради Бога…

— Бог ни при чём, Итен. К тому, как я намерен обойтись с твоей Салли, Бог не имеет ни малейшего отношения. Так уж и быть, я помогу тебе.

На лице Ридли отразилось видимое облегчение:

— Что ты сделаешь?

— Приведёшь её завтра… На угол Кэри и Двадцать четвёртой, это достаточно далеко. В четыре. Там будет экипаж. Может, в нём буду я, может, нет. Вешай ей на уши любую лапшу, но она должна сесть внутрь. И исчезнуть из твоей жизни навсегда.

— Ты… ты убьёшь её?

Делани поморщился:

— Право же, не записывай меня в палачи. Я сказал, что она исчезнет, и она исчезнет. Будь благодарен, и не вдавайся в детали.

— Спасибо, Бев. По гроб жизни…

Делани прервал брата:

— Завтра в четыре на углу Кэри и Двадцать четвёртой. А сейчас иди к ней и, хоть на макушку встань, лишь бы она ничего не заподозрила. Иди.

Фальконер избегал Старбака на всём обратном пути. Иногда полковник ехал с Хинтоном, иногда с Мэрфи, иногда сам, но всегда его лошадь шла быстрым шагом, словно её всадник стремился поскорее убраться от места крушения своих надежд. Когда обстоятельства всё же вынуждали Фальконера к общению со Старбаком, полковник держался сухо и отчуждённо. Впрочем, сейчас Фальконер так обходился со всеми членами отряда. Старбака ухудшение отношений с отцом друга и добровольным опекуном расстраивало. Труслоу же всё было — как с гуся вода.

— От дураков лучше быть подальше. Привыкай.

— Вы так поступаете? От дураков — подальше?

— Не получается у меня так, но кто тебе сказал, что я — пример для подражания? — Труслоу издал короткий смешок, — У меня, впрочем, тоже найдётся, чему научиться. Как деньжат раздобыть, например.

На ограблении его участники недурно поднажились.

— Я лучше буду дураком, чем грабителем. — заявил Старбак убеждённо.

— Не от тебя зависит, парень. На дурака ты не тянешь, а грабителем тебя война сделает, хочешь ты этого или нет. Солдат, он поневоле грабитель. Генералы требуют, чтобы он выполнял приказы, а сыт он или голоден, кого колышет? Поиграют марш у тебя в пузе кишки день-другой, ты потерпишь-потерпишь, да и соблазнишься краюхой хлеба или бесхозной курицей. Вот тебе и первый шажок. — с десяток метров они проехали в молчании, — Благодари Бога, что он прислал тебя, а не кого другого, прочитать молитву о моей Эмили. Мне теперь волей-неволей надо за тобой присматривать.

Старбак отвечать не спешил. За тот день он и ныне не благодарил Бога, а молил о прощении за совершённый грех.

— Спасибо, что не раззвонил никому о моей Салли. О свадьбе её и остальном. — Труслоу отрезал от плитки полоску табака, сунул за щёку, остальное спрятал в кисет на поясе, — У тебя рождаются дети, и ты надеешься, что однажды будешь ими гордиться. Салли же мне поводов для гордости не давала. Чаще наоборот. Но теперь она замужем, и всё закончилось.

Ой ли, усомнился Старбак про себя. Для матери Салли свадьба стала началом. Замужнюю, её увёл яростный коротыш Труслоу. Салли. Странно, лица её Старбак припомнить никак не мог. Черты расплывались, оставляя лишь туманный образ кого-то, очень красивого, кому он пообещал прийти на помощь по первому зову. Что он будет делать, если зов раздастся? Сбежит с ней, как с Доминик? А её отец? С ним как? По ночам Старбака одолевали мечты, безумные, фантастические мечты о Салли Труслоу, какие только могут одолевать юношу по ночам.