Léon Tolstoi.

Прошедшее это то, что было, будущее — то, что будет, а настоящее — то, что не существует. — Поэтому жизнь человеческая состоит лишь в будущем и в прошедшем, и счастие, которым мы хотим обладать, есть только призрак, как и настоящее.

Лев Толстой.]

————

*V.

NOTES SUR LE SECOND CHAPITRE DES «CARACTÈRES» DE LA BRUYÈRE. —

Labruyère dit: «Qui est ce qui en mourant et en laissant après lui un monde qui ne se sent pas de sa perte et où tant de gens se trouvent pour le remplacer, ne sera pas convaincu de son inutilité.» Cette idée est une parabole. Elle est exagérée et même j’ose dire qu’elle n’est pas juste. — Chaque homme sans même concevoir son utilité sans le désir d’être utile — l’est néanmoins. Mais si un homme ressent la nécessité d’être utile et s’il tend vers ce but il réussit toujours et contribue nécessairement au bien-être public. Sans doute l’homme en mourant doit ressentir la petittesse même la nullité du bien qu’il a fait vis-à-vis [de] toute la masse de bien qui a été faite. De bien de gens il n’y a que le nom qui vaille quelque chose ............................................................................................................................ ......................................................................................¹⁵⁶

Cette idée est tout à fait juste. — En effet en lisant l’ouvrage d’un homme qui n’a que de l’esprit et du style nous nous faisons une idée de cet homme infiniment au dessus de ce qu’il vaut et nous ne lui supposons pas les défauts qu’il a. Labruyère dit qu’il a existé et qu’il existera toujours des génies qui ne se feront point de renommée. Je ne suis pas de son avis, peut-être cette différence d’opinions vient-elle de ce que je conçois le génie autrement que les autres. J’appelle génie la réunion des trois principaux éléments de l’âme tous au plus haut degré de la force et du developement, c’est à dire, un grand esprit et beaucoup de sentiments avec une ferme volonté. Je ne suis pas d’avis d’appeler génies les génies des arts; je les appelle talents. Ainsi donc si nous prenons le génie comme je le comprends, son esprit lui fera concevoir sa superiorité, ses sentiments lui feront vouloir du bien aux autres et sa volonté le fera réussir dans ses plans.

— Par conséquent il se fera une renommée.

«L’amour-propre ne nous laisse pas admirer les perfections d’un autre». Cette idée est tout à fait juste.»

«La modestie est au mérite ce que les ombres sont aux figures d’un tableau: elle lui donne de la force et du relief.» En effet rien ne fait tant apprécier le mérite que la modestie. Chaque homme a plus ou moins de l’esprit d’originalité ou de contradiction et quand on vous voit amoindrir votre mérite on a envie de l’agrandir aux yeux d’autrui. —

Les hommes qui se croyent du mérite en voulant imiter la simplicité sont semblables à des hommes de taille mediocre qui se baissent aux portes...

Les hommes libres (célibataires) ont plus de facilité à s’élever que les hommes mariés. Ces derniers restent le plus souvent dans la position dans laquelle ils ont été. Puisqu’ordinairement un homme marié est regardé comme ayant passé la principale part de sa vie. —

Лябрюйер говорит: «Кто, умирая и оставляя мир, где его утрата не почувствуется и где найдется столько людей, чтобы его заменить, не будет поражен сознанием своей ненужности». Эта мысль неясна. Она страдает преувеличением и даже, смею сказать, неверна. Всякий человек, даже не сознающий своей полезности и не имея желания быть полезным, тем не менее приносит пользу. Но если он чувствует потребность быть полезным и стремится к этой цели, он непременно достигнет ее и будет существенно содействовать общему благу. Без сомнения человек, умирая, должен ощущать незначительность, даже ничтожность сделанного им добра сравнительно с общей суммой блага. У многих людей только одно имя представляет некоторую ценность.......................................................................................................................................................... .........................................................................................................................................................................

Эта мысль совершенно справедливая. В самом деле, читая произведение какого-нибудь писателя, обладающего лишь умом и слогом, мы составляем себе о нем понятие, бесконечно превышающее его действительную цену и не предполагаем, что у него были свои недостатки. Лябрюйер говорит, что были и всегда будут гениальные люди, которые не могут приобрести славы. Я с этим не согласен, может быть потому, что я под гением понимаю не то, что другие. Я называю гениальностью соединение трех основных свойств души, на высшей степени силы и развития каждое, а именно: великий ум и богатства чувства вместе с твердой волей. Я не склонен называть гениями великих художников, я называю их талантами. Таким образом, если понимать гений так, как я его понимаю, то его ум даст ему сознание превосходства, чувство побудит его стремиться к благу других, а воля обеспечит успех его намерений. — Следовательно, он достигнет славы.

«Самолюбие мешает нам удивляться чужим совершенствам». Мысль вполне верная.

«Скромность для достоинства то же, что тени для фигур картины: она дает им силу и выпуклость». Действительно, ничто не заставляет так ценить достоинства, как скромность. Всякий человекъ более или менее склонен к оригинальности или противоречию и, когда люди видят, что вы умаляете свои достоинства, они расположены увеличивать их перед другими.

Люди, которые ставят себе в заслугу подражание простоте, похожи на человека среднего роста, который наклоняет голову, проходя через двери...

— Людям свободным (холостякам) легче возвыситься, чем женатым. Последние большею частью остаются при том положении, которого достигли. Ведь на женатого смотрят как на человека, уже прожившего главную часть своей жизни.]

————

[РАЗЛИЧНЫЕ ОТРЫВКИ 1847—1852 гг.]

*VI.

ФИЛОССОФИЧЕСКІЯ ЗАМѢЧАНІЯ НА РѢЧИ Ж.Ж. РУССО.

Способствовало ли къ очищенію нравовъ возстановленіе наукъ и художествъ? —

Изв

ѣ

стно, что Руссо доказывалъ вредное вліяніе наукъ на нравы. —

Первое возраженіе, которое я сд

ѣ

лаю Руссо, будетъ состоять въ вопрос

ѣ

— согласенъ ли онъ, что ч

ѣ

лов

ѣ

къ, пользующійся свободою, въ состояніи сд

ѣ

лать бол

ѣ

е добра и зла, ч

ѣ

мъ челов

ѣ

къ, лишенной оной, и что люди вообще, разорвавъ связывающія ихъ узы нев

ѣ

жества, въ состояніи сд

ѣ

лать бол

ѣ

е добра и зла, ч

ѣ

мъ люди, нев

ѣ

жество которыхъ ограничиваем ихъ свободу? Я ув

ѣ

ренъ, что всякой разсудительной челов

ѣ

къ согласится, что ч

ѣ

мъ мен

ѣ

е развиты способности ч

ѣ

лов

ѣ

ка, т

ѣ

мъ бол

ѣ

е ограниченна его свобода и на оборотъ. Сл

ѣ

довательно, чтобы р

ѣ

шить этотъ вопросъ, надо сперва р

ѣ

шить вопросы, которые при этомъ разсужденіи сами собою представляются нашему разсудку. Им

ѣ

етъ ли челов

ѣ

къ наклонности врожденныя? И ежели онъ им

ѣ

етъ оныя, то равносильны ли наклонности къ добру и злу или одна изъ нихъ первенствуетъ? — Ясно, что для того, чтобы р

ѣ

шить прямо, изъ основныхъ началъ разума вопросъ, заданный Руссо, надо р

ѣ

шить сначала эти три вопроса.¹⁵⁷ Ежели врожденныхъ наклонностей челов

ѣ

къ не им

ѣ

етъ, то ясно, что добро и зло зависятъ отъ воспитанія. Ежели же добро и зло зависятъ отъ воспитанія, то ясно, что наука вообще и филоссофія въ особенности, на которую такъ нападаетъ Руссо, не только не безполезны, но даже необходимы, и не для однихъ Сократовъ, но для вс

ѣ

хъ. — Ежели же наклонности къ добру и злу равносильны въ душ

ѣ

челов

ѣ

ка, то ч

ѣ

мъ мен

ѣ

е будетъ свобода челов

ѣ

ка, т

ѣ

мъ мен

ѣ

е будетъ его доброе и злое вліяніе и на оборотъ; сл

ѣ

довательно, ежели предположить это в

ѣ

рнымъ, науки и художества не могутъ произвести никакой разницы въ отношеніи между добромъ и зломъ. — Ежели начало добра первенствуетъ въ душ

ѣ

челов

ѣ

ка, то съ развитіемъ искуствъ и художествъ будетъ развиваться и начало добра и на оборотъ. Ежели же начало зла первенствуетъ въ душ

ѣ

челов

ѣ

ка, то только въ этомъ случа

ѣ

мысль Руссо будетъ справедлива. И я ув

ѣ

ренъ, что со вс

ѣ

мъ своимъ краснор

ѣ

чіемъ, со вс

ѣ

мъ своимъ искуствомъ уб

ѣ

ждать великій гражданинъ Женевы не р

ѣ

шился бы доказывать так[ую] утопію, всю нел

ѣ

пость которой над

ѣ

юсь я доказать посл

ѣ

. — Зд

ѣ

сь мн

ѣ

приходитъ мысль о томъ, что вс

ѣ

филоссофскіе вопросы, надъ р

ѣ

шеніемъ которыхъ трудились столько и писалось столько книгъ (безполезныхъ), вс

ѣ

, говорю я, можно привести къ очень простымъ началамъ.... Насъ забавляютъ бол

ѣ

е листочки дерева, ч

ѣ

мъ корни; одна изъ главныхъ ошибокъ, д

ѣ

лаемыхъ большей частью думателей, есть та, что сознавъ свою неспособность для р

ѣ

шенія важныхъ вопросовъ изъ началъ разума, они хотятъ р

ѣ

шить филоссофскіе вопросы исторически, забывая то, что Исторія есть одна изъ самыхъ отсталыхъ наукъ и есть наука, потерявшая свое назначеніе. — Самые жаркіе партизаны ея не найдутъ никогда ей приличной ц

ѣ

ли. — Исторія есть наука побочная. — Это можно сказать, не доказывая. Ошибка состоитъ именно въ томъ, что ее изучаютъ, какъ науку самостоятельную; ее не изучаютъ для филоссофіи, для которой ея изученіе только и нужно, но ее изучаютъ для самой себя. — Поэтому Исторія не откроетъ намъ, какое и когда было отношеніе между науками и художествами и добрыми нравами, между добромъ и зломъ, религіею и гражданственностью, но она скажетъ намъ, и то нев

ѣ

рно, откуда пришли Гунны, гд

ѣ

они обитали и кто былъ основателемъ ихъ могущества и т. д.