— Ясно, — кивнула девушка, и Жуковская тоже сделала синхронный кивок — обо всем этом она также слышала впервые.
— Только отслеживать перемещение группы Эрика Лайды — Оксаны Мороз для спецслужб особого труда уже не представляло. Не хочу утомлять тебя, Алиса, совершенно ненужными техническими подробностями, в которых я сама скверно разбираюсь. Но Олейник, который, как он сам думал, предусмотрел все, в действительности совершил одну ошибку, стоившую ему потери пусть не всего бизнеса, однако же его части, в создание которой вкладывались немалые силы и средства.
— Что? — не сдержалась Жуковская и тут же, внезапно, неожиданно для самой себя нашла подходящий ответ: — Они не сменили сервер! Так ведь? Агнешка, я тоже без технического образования, я вообще в прошлом — социальный работник! Но скажи мне, солнышко, скажи: я же права?
— Права, — ответила полячка. — Они считали сервер мелочью. Думали: если переберутся из Щецина в Луцк, из Польши — в Украину, а сервер, на котором размещены их видеосервисы, к тому же — достаточно мощный, продолжат использовать, то их передвижения никто не отследит. Получается, вы начали работать в Луцке примерно с середины января 2009 года, так?
— Ну да, — подтвердила Алиса.
— Вот, — довольно кивнула Агнешка. — Значит, тогда же снова запустилась вся аппаратура. Появились сигналы, их сразу отследили соответствующие отделы спецслужб. Вот так в сферу их интересов попал ваш замечательный город, Алиса. Еще какое-то время спецслужбы готовили операцию, согласовывали свои действия, и это все, что я знаю. Подробности, возможно, всплывут. И мы дополним ими нашу книгу. Пока же у меня вопрос: ты ничего не ощущала в тот период? Никто не нервничал, все шло как обычно или, может, витало вокруг что-то такое? — Она помахала рукой, изображая в воздухе некий невидимый шарик. — Кольцо ведь сжималось тогда…
— Ой, ничего такого не было, — фыркнула Алиса. — Не знаю, может, мама Валя или пани Сана что-то чувствовали. Виду не показывали. Хотя… Если бы чувствовали… Уже ведь известно, что все прикрывалось на уровне начальника милиции. Как он прошляпил, тоже не ясно. Это уже так, если смотреть назад, на последние события. Только, говорю вам, никто ничего плохого не ощущал. Даже расширяться хотели. И перевести часть девушек из виртуального мира в реальный. Кстати, вот же, — она щелкнула пальцами, отчасти подражая Агнешке, — тогда я ведь чуть не убежала. Перед самым концом, недели за две до того, как вломились маски-шоу!
— А говоришь: вспомнить нечего, обычно все, ничего не было! — теперь Агнешка, также клацнув пальцами, явно подыграла девушке. — Сбежать хотела, значит… Далеко добежала?— Нет, не очень, — улыбка Алисы получилась грустной. — Там вот как дело было…
Часть четвертая Страна без чудес
Луцк. Зима 2009–2010 гг.
Алису немного удивила, если не обидела мамина реакция на ее возвращение. Нет, конечно, она обрадовалась — как радуется женщина, уставшая от жизни, еще молодая, но в душе чувствующая себя лет на десять старше своего нынешнего возраста, которой с приездом дочери не придется разрываться между скучной работой на базаре и младшим сыном. Приехала — вот хорошо, будет кому за Колькой приглядывать, учебу его контролировать, уж так намаялась с ним — сил никаких нет.
Вернувшись домой, Алиса также узнала: деньги, которые она высылала уже с середины ноября, и переводы приходили регулярно, каждую неделю, но ничего для матери не решали. Она получала их и складывала в старую, серую, с серпом и молотом, сберегательную книжку, оставшуюся от бабушки, ее мамы. Та нотариально оформила завещание, указав в нем эту книжку, и теперь мать девушки хранила бесполезный кусок плотной бумаги в шкафу под бельем. На попытки дочери узнать, зачем, какая от советской сберкнижки польза, ответ всегда звучал один и тот же, пускай в разных интерпретациях:
— Правительство обещает вернуть вклады Сбербанка СССР. У бабушки там пять тысяч восемьсот рублей. Знаешь, сколько это?
— Пять тысяч восемьсот гривен? — сказала Алиса как-то наугад.
— Рядом не стояли! Это, красавица, даже не пять тысяч с гаком долларов! Доллар, чтобы ты понимала, при Союзе стоил шестьдесят копеек. Так что сама подумай, какие деньги должно нам государство.
— Мам, а они не пропали?
— Раньше мы думали, что пропали. Только меня моя мама, твоя бабушка, научила, а ее — моя бабушка, твоя прабабушка: если есть финансовый документ, его не надо выбрасывать. Сберегательная книжка — как раз такой документ.
Подобный разговор впервые состоялся, когда правительство еще не обещало выплатить долги по советским вкладам. Стоило эти выплаты начать, как мама оживилась и стала относиться к унаследованной сберкнижке словно к сакральному символу. Ведь ей каким-то непостижимым образом, отстояв несколько часов в очереди, удалось получить по ней ту самую заветную тысячу гривен, прозванную в народе «юлиной»: решение выдавать по тысяче гривен владельцам советских сберкнижек в одни руки приняла глава правительства Юлия Тимошенко. Поговаривали — это не предел и, если ее в нынешнем году изберут Президентом страны, такие выплаты продолжатся регулярно.
Той тысячи оказалось достаточно, чтобы мама стала верной и убежденной поклонницей Тимошенко. Попытки Алисы убедить мать, что та сама себе противоречит, всякий раз терпели поражение.
— Ты ж сама говорила, мам, что доллар стоил шестьдесят копеек! — митинговала она с калькулятором в руке. — Если так считать, выйдет больше десяти тысяч баксов. Даже если один к одному — тоже не тысяча гривен!
— Юля сказала: это только начало, — упрямо твердила мать.
— Начало чего, мам? Тебе выдали по теперешнему курсу где-то сто двадцать долларов! Около процента от общего долга, если вообще по вашим совковым меркам считать! Чему ты радуешься?
— Пойди заработай хотя бы тысячу! — парировала мать. — Пойди попробуй! Посмотрю я, чему ты будешь радоваться! Деньги на дороге не валяются, мне за такое неделю на базаре стоять, и то — в лучшем случае, в сезон, когда тапки живее покупают!
— И что, взяла ты выходной себе хоть на пару дней? Хозяин отпустил бы, легко! Разве нет? Что с такой суммой делать? Проесть? Или тапочек у твоего хозяина накупить?
— О, о, давай, показывай, какая ты умная!
Обычно на подобной ноте такой разговор и завершался, каждый оставался при своем, и Алиса даже забывала о книжке на некоторое время, пока случайно не натыкалась на нее в новом тайнике. Мама любила перепрятывать, точнее, перекладывать ее с места на место, а внутри всегда лежали аккуратно сложенные купюры. Стопка небольшая, однако сам факт превращения бесполезной советской сберегательной книжки в точку сбережения небольших сумм в национальной валюте новой страны девушку забавлял и печалил одновременно. Ну и опечалил совсем, когда она, вернувшись из Щецина, увидела: вместо того чтобы разгрузить себя, тратить деньги и больше заниматься Колькой, мама старательно складировала их, продолжая работать на базаре и совершенно не желая хоть как-то изменить свою повседневность.
Наконец, Алису задело, что мать абсолютно не расспрашивала дочку о том, чем та больше двух месяцев занималась в Польше. И как ей удалось заработать не ахти какие, но все-таки вполне приличные для их, прямо скажем, нищей семьи деньги. То есть, конечно, девушка готовилась врать. Даже придумала красочную историю о том, как их ежедневно фотографировали и снимки потом покупали глянцевые издания не только Польши, но Германии, Франции, Чехии и других стран. Мать, разумеется, поверила бы, но она совершенно не желала интересоваться дочкиными делами. Приехала — хорошо. Жива, здорова — слава Богу. Поедешь еще? Не сейчас? Чудесно, тогда на тебе Колька, а я — на базар.
Девушке хотелось заорать: «Мама, я ведь не для себя — для тебя стараюсь, о деньгах на каждый день теперь думать не стоит, можно ведь выдохнуть, оглядеться, увидеть, как люди живут, пожить самой немного, в конце-то концов!» Собственно, она даже собиралась серьезно, чуть ли не до скандала, поговорить с матерью — и в последний момент осеклась, сдала назад.