- Извини, я не это имел в виду, просто я к такому не привык, ни к чему из этого.

- Да ладно, я понимаю, - говорит она без злости, - но тебе стоило бы знать, что для Бесстрашных не важно кто ты - парень или девушка. Важно лишь то, что ты собой представляешь.

Затем Амар встает, ставит руки в боки и направляется к отрытой двери. Поезд направляется по склону вниз, а Амар даже не держится, он просто перемещается, подстраиваясь под ход поезда, затем все встают и он первым прыгает в ночь. Остальные следуют за ним, и я позволяю людям за мной подтолкнуть себя к выходу. Я не боюсь скорости, только высоты, но здесь поезд близко к земле, так что я не боюсь прыгать, приземляюсь на ноги и делаю несколько шагов, прежде чем остановиться.

- Да ты только посмотри на себя, ты уже почти ас, - говорит Амар, толкая меня локтем, - вот, выпей, твой вид говорит, что тебе это нужно.

Он достает фляжку.

Я никогда не пробовал алкоголь. В Отречении не пьют, так что у меня просто не было такой возможности. Но я вижу, как он помогает людям чувствовать себя свободнее, и я отчаянно хочу почувствовать это, так что я не колеблюсь - беру фляжку и пью.

Алкоголь печет и на вкус как лекарства, но я быстро его глотаю и чувствую тепло.

- Молодец, - замечает Амар, и подходит к Зику, закидывая руку ему на шею и притягивая его к груди, - я вижу ты уже знаком с моим юным другом Изикиелем.

- Ты не должен так называть меня только потому, что это делает мама, - говорит Зик, отталкивая Амара и смотрит на меня, - Дедушка и бабушка Амара дружили с моими родителями.

- Дружили?

- Ну, мой отец мертв, и бабушка с дедушкой тоже, - говорит Зик.

- А что с твоими родителями? - интересуюсь у Амара.

Он пожимает плечами:

- Умерли, когда я был маленьким, авария в поезде, грустно. - Он улыбается, вроде все, что он сказал - неправда. - И мои дедушка с бабушкой «совершили прыжок» после того, как я стал официальным членом Бесстрашных.

- «Совершили прыжок»?

- О, не рассказывай ему пока я здесь, - говорит Зик, тряся головой, я не хочу видеть выражение его лица.

Амар не обращает на его слова никакого внимания.

- Пожилые Бесстрашные иногда предпринимают прыжок в неизвестность или пропасть, когда достигают определенного возраста. Вот так, или стать афракционером. А мой дедушка был серьезно болен. Рак. Бабушка не хотела жить без него.

Он поднимает голову вверх и в его глазах отражается лунный свет. На какую-то долю секунды мне кажется, что он показывает мне тайную часть себя, ту, что хорошо скрыта под слоями шарма, юмора и бравады Бесстрашных, и это пугает меня, потому что эта скрытая его сторона - жесткая, холодная и грустная.

- Мне жаль, - отвечаю.

- Ну, так я хоть смог попрощаться с ними, - замечает Амар, - чаще всего люди умирают независимо от того, попрощался ты с ними или нет.

Тайная сторона исчезает, уступая улыбке и Амар бежит к другой части группы с флягой в руке. Я остаюсь стоять с Зиком. Он бежит вприпрыжку, немного смешно, но и грациозно в то же время, как дикая собака.

- А что на счет тебя? У тебя есть родители?

- Один, - отвечаю, - моя мать давно умерла.

Я помню похороны, на которые пришли много членов Отречения, они тихо переговаривались, оставаясь с нами в нашей печали. Они принесли обеды на металлических подносах, покрытых оловянной фольгой, вымыли нашу кухню, сложили все вещи матери так, что не осталось и напоминания о ней. Я помню, как они обсуждали ее смерть из-за осложнений с ребенком. Но я помню ее за несколько месяцев до смерти, стоящую у шкафа, застегивая свою рубашку в обтяжку поверх майки, и у нее не было никакого живота. Я встряхиваю головой, отгоняя воспоминание. Она мертва. Это детское воспоминание, на него нельзя положиться.

- А твой отец нормально отнесся к твоему выбору? День посещений приближается, ну ты знаешь.

- Нет, ему это совершенно не понравилось, - отвечаю отстраненно.

Мой отец не придет в день Посещений. Я в этом уверен. Он никогда больше не заговорит со мной.

Часть города, принадлежащая Эрудитам, куда чище, чем все остальные, каждая бумажка и соринка убрана, каждая трещина на улице залита смолой. Такое чувство, что нужно ступать как можно осторожнее, чтоб не испортить тротуар кроссовками. Остальные Бесстрашные идут, не заботясь об этом, подошвы их обуви громко хлопают, соприкасаюсь с дорогой, звук такой, что кажется, что идет дождь.

В штабквартире каждой фракции по ночам может гореть свет, в то время как в других местах ночью включать свет не разрешено. Здесь, в секторе Эрудитов, каждое здание, которое есть частью их штабквартиры - как столб света. В окнах, мимо которых мы проходим, видно Эрудитов, сидящих за длинными столами, их носы уткнуты в книги либо мониторы, либо они разговаривают друг с другом. Молодые и пожилые сидят вместе, одеты в свою безупречную синюю одежду, а их волосы хорошо уложены, половина из них носит очки. Тщеславие, как сказал бы мой отец. Они так озабочены тем, чтоб выглядеть как можно более умными, что это делает из них дураков.

Я останавливаюсь рассмотреть их. Они не выглядят тщеславными. Они выглядят как люди, что прилагают все усилия к тому, чтоб почувствовать себя такими умными, как они должны быть, даже если это значит носить очки без нужды, но не мне их судить. Они могли бы стать моим выбором. Но я выбрал тех, кто заглядывает к ним в окна тех, кто отправляет Амара к ним в холл, чтоб устроить переполох.

Амар доходит до дверей главного здания Эрудитов и толкает их, мы следим с улицы, подглядываем. Я заглядываю через двери и вижу портрет Джанин Мэтьюз, висящий на противоположной стене. Ее желтые волосы убраны назад, ее голубой пиджак застегнут на все пуговицы. Она хорошенькая, но это не первое, что я в ней замечаю. Я замечаю ее резкость. И, кроме того, может это лишь мое воображение, она выглядит немного испуганной.

Амар вбегает в холл, игнорируя все протесты Эрудитов за первыми столами, и кричит:

- Эй, заучки! Смотрите! - показывая им зад.

Все Эрудиты отрываются от книг и мониторов, а Бесстрашные начинают смеяться в то время, как Амар поворачивается, копируя их. Эрудиты пытаются поймать Амара, но он лишь натягивает штаны и бежит к нам. Мы все подрываемся и бежим так быстро, как только можем, подальше от дверей.

Я тоже смеюсь, не могу ничего с этим поделать, и это меня удивляет. Зик бежит возле меня, мы подбегаем к поезду, потому что это единственный способ удрать отсюда. Эрудиты, бегущие за нами, сдаются уже через квартал, и мы останавливаемся на аллее, опираясь на стену чтоб перевести дыхание.

Амар с поднятыми руками добегает до аллеи последним, мы приветствуем его. Он держит фляжку как трофей и указывает на Шону.

- Малышка, взберись на скульптуру на переднем дворе одного из важных зданий, - она ловит флягу, что он ей кидает и делает глоток.

- Да без проблем, - отвечает она, улыбаясь.

К тому времени, как мы добираемся домой, почти все пьяны, шатаясь при каждом шаге, и смеясь над каждой шуткой, какой бы глупой она ни была. Мне тепло, не смотря на то, что на улице холодно, но мои мысли все еще ясны, я запоминаю все, что произошло этой ночью, сильный болотный запах и булькающий смех, черно-голубое небо и силуэт каждого здания на его фоне. Мои ноги болят от бега, ходьбы и взбираний вверх, а я все еще не выполнил свое задание.

Мы уже близко к штабквартире Бесстрашных. Здания оседают.

- Кто остался? - спрашивает Лорен, ее усталый взор падает на каждое лицо пока она не доходит до моего, - О, инициированный с именем-цифрой перешедший из Отречения. Четыре, да?

- Именно, - соглашаюсь.

- Стиф? – Парень, что сидел возле Амара переводит взгляд на меня. Фляжка у него, а значит, ему выбирать следующего участника. До этого я наблюдал, как некоторые взбирались на высокие скульптуры, некоторые - прыгали в темные ямы, некоторые - заходили в старые здания, чтоб отыскать кран или стул, я наблюдал, как они бегут по аллеям, протыкают себе иглами мочки ушей без анестезии. И если бы сейчас меня попросили придумать задание, я бы не смог придумать ни единого, хорошо, что пока мне придется только выполнить его.