Мужчины ждали, и я видел в их глазах доверие. Они верили, что я сумею отвратить молитву смерти, и все будет хорошо. Таким образом, я оказался припертым к стенке. На протяжении многих лет я блефовал, и вот теперь меня ждал настоящий вызов. Мне было не по себе. Если бы я отказался от того, что мне надлежало исполнить, они были бы уверены, что я боюсь кахуна и не являюсь столь твердым и решительным, каким пытаюсь казаться.
Я всегда был очень самолюбив, и, подумав о том, что мои спутники могут посчитать меня трусом, я решил испробовать свои силы и отвратить молитву смерти, направив ее на кахуна. Кто знает, может это самая простая штука, которую способен совершить любой маг-любитель? Чары были запущены в ход, духам было дано указание, и они были посланы к жертве. Мне оставалось лишь найти какие-нибудь серьезные аргументы, чтобы перетянуть неразумные сущности на свою сторону, а затем всем усилием воли отослать назад к хозяину и заставить их напасть на него. Я чувствовал, что это не будет трудным, так как парень не совершил никакого злодеяния.
Мы давно уже отошли от места, где росло ти, применяемое в церемонии «окуривания» пациента, чтобы изгнать из него злых духов, хотя я никогда на самом деле не верил в эффективность этого растения. Кроме того, я был зол и снедаем нетерпением. Поэтому я встал и заявил: «Все вы знаете, что я являюсь могущественным кахуном, правда?» Они с энтузиазмом кивнули головами. «А теперь смотрите на меня!» — произнес я приподнятым тоном и подошел к юноше.
Весь фокус заключался в том, чтобы найти какой-нибудь достаточно хитрый аргумент, чтобы духи поверили, что их хозяин — это сущий дьявол, если приказал им убить чистого и невинного человека. Я знал, что если мне удастся их убедить и вызвать у них праведный гнев и готовность к бунту, я победил. Конечно, я должен был иметь в виду возможность того, что кахун подверг себя самоочищению (кала). Однако это казалось мне маловероятным, так как противник не ожидал, что я отправлю ему его собственную молитву смерти. В конце концов, сомнительно, что он вообще когда-либо обо мне слышал, живя где-то далеко на отшибе.
Я встал над юношей и начал излагать духам всевозможные аргументы. Я говорил как по-писанному, словно искушенный политик. Я хвалил их, подчеркивая, какие они добрые и величественные, мудрые и всеми уважаемые. И так постепенно я перешел к объяснению того, в какой печальной и невыгодной ситуации они оказались. Их ожидали прекрасные и чистые небеса, а вместо этого они попались в руки кахуну, который превратил их в рабов. Я разъяснил им, каким образом они оказались схваченными и закабаленными. Я подчеркивал, каким невинным и порядочным являлся юноша, и как коварен и жесток их кахун. По сей день я считаю, что мои аргументы были непревзойденным образцом искусства убеждения и дипломатии. Когда я с пафосом представлял весь драматизм положения духов, взволнованные гавайцы время от времени тихо всхлипывали.
В конце своего монолога я решил направить духов против кахуна, чтобы те его уничтожили. Я готов был дать им немедленный приказ возвратиться к нему с десятикратно усиленным приговором, по сравнению с тем, который он объявил бедному парню. Тогда я взревел как дикий буйвол. Я и сейчас это умею!» (Тут доктор откинул голову назад и издал такой громкий вопль, что задрожал весь дом.) «Именно таким рычанием я отдал духам приказы. Я громыхал с такой силой, что напугал наших лошадей и мулов. Люди повскакивали от испуга, а парень заскулил, как напуганный ребенок.
Все это стоило мне огромных интеллектуальных, эмоциональных и физических усилий. В этот приказ я вложил каждую частичку своей воли и всю свою концентрацию. Я повторил его троекратно, после чего уселся возле юноши, дрожа и истекая потом.
Все время я сосредоточивал мысли на своей задаче, следя за тем, чтобы ничто не отвлекало меня от принятого решения. Всеми силами я стремился представить себе, как духи исполняют мой приказ. Наступили сумерки, на небе появились звезды. Юноша лежал и спокойно ждал. Мужчины наблюдали за мной с безопасного расстояния, с выражением напряженного ожидания на лицах и со страхом в глазах. Время от времени казалось, что вокруг нас в воздухе происходит нечто невообразимое, что какие-то неземные силы борются между собой.
Заканчивался, пожалуй, самый длинный час в моей жизни, как вдруг я почувствовал, что происходит что-то странное. Мне показалось, что в мгновенье ока исчезло напряжение в воздухе. Я глубоко вздохнул. Через несколько минут до меня донесся тихий шепот юноши: «Вавоэ ... маикаи» (Мои ноги ... в порядке).
В этот момент у меня было желание издать победный крик. Я быстро приступил к массажу дрожащих ног юноши, которые реагировали на мои прикосновения так, как будто они были перед этим отморожены, а теперь медленно начинали оттаивать. Постепенно возвратилось нормальное кровообращение, и кончики пальцев могли уже двигаться. Люди окружили нас, робко и как бы с опаской поздравляя меня. Это был пик моей кахунской карьеры Через час юноша уже встал и приступил к обеду: набросился на свое пои.
Но это был еще не конец истории. Так вот, в этот момент у меня было приятное ощущение, что я навсегда положил чему-то конец. Я хотел проверить результаты моих действий и увидеть, что произошло с кахуном. Поэтому я решил сократить программу экспедиции, чтобы заехать в поселок юноши — в конце концов, я и так не мог найти здесь интересных экземпляров для моей коллекции растений.
В течение нескольких дней, когда мы еще находились в лагере на вершинах гор, мы быстро осмотрели ближайшие окрестности. Один ночлег мы провели над озером на Мауна Лоа. Днем нас обжигало солнце, а ночью мы дрожали от холода.
Через некоторое время мы добрались до более низинных районов на северном склоне гор. До воды здесь было добраться легче, но сам участок был очень неровным и заросшим густыми лесами. В конце концов мы спустились к берегу океана и обнаружили тропу, которая вела нас вдоль обрыва, то поднимаясь вверх к скалам, то спускаясь вниз к долинам и ущельям.
Ближе к вечеру мы вышли из чащи и очутились в светлой, расположенной в живописном месте, долине. Мы увидели двух женщин, обрабатывающих таро. Когда мы проходили мимо них, они взглянули на меня и на юношу и внезапно с криком бросились бежать. Мы двинулись в том же направлении и вскоре пред нашими глазами предстало скопление хижин, покрытых травой. Нигде не было видно ни души. Я уселся перед большой хижиной, где жил кахун и ждал. Парень вошел внутрь.
Я слышал, как он пытался позвать кого-нибудь, но ему никто не отвечал. Потом он вернулся и рассказал то, что узнал. Оказывается, в ту ночь, когда я наслал на кахуна молитву смерти, тот спал. В определенный момент он проснулся с криком, бросился искать листья ти и начал ими обмахиваться, чтобы отогнать духов. Он тяжело дышал и кричал, давая понять, что с ним произошло. Он пренебрег очищением (кала), и белый кахун одержал над ним победу. Через пару мгновений он упал на землю, начал хрипеть, и у него на губах выступила пена. К утру он был уже мертв.
Люди были уверены, что теперь я пришел уничтожить всех жителей селения. Я сказал парню, чтобы он вернулся и объяснил им, что я уже отомстил кахуну, и если они будут хорошо себя вести, я буду относиться к ним как к своим друзьям.
Мы ждали какое-то время, пока не пришел вождь со своим народом. На его лице не было особой радости, а большинство женщин было смертельно напугано. Но вскоре я успокоил всех их, и с этого момента мы стали большими друзьями. Было ясно, что они признали меня своим. Не было заметно, чтобы кто-нибудь имел ко мне претензии за то, что я убил кахуна, — все это было для них необходимой частью игры.
Наши лошади были измучены, поэтому мы приняли приглашение остаться на ночлег и подкрепиться. В честь нас состоялось луау (торжество, которое, если принять во внимание бедность жителей поселка, выглядело весьма пристойно). Не было, правда, свинины, но собачатина оказалась столь же вкусным мясным блюдом (пои). Я никогда не испытывал пристрастия к собачатине, но что поделаешь: как полноценный кахун я не мог долго колебаться. Я и мои новые друзья стали братьями.