Изменить стиль страницы

В случае совершения убийства в соответствии с планом, после успешного выполнения задачи духи возвращались к своему хозяину, и он приказывал им развлекаться, пока не закончится весь запас жизненной силы, отобранной у убитого. Эти игры чаще всего приобретали форму того явления, которое мы назвали бы «проделками полтергейста». Это выглядело как перемещение мебели, швыряние различными предметами, ужасный шум и всеобщее замешательство. Как-то ночью доктор Бригэм услышал, что из дома одного кахуна доносится страшный шум. Потом ему рассказали, что это духи развлекались таким образом.

Ни одно обычное объяснение механизма молитвы смерти не было истинным. Здесь не применялась какая-либо тайная отрава, не было также «смерти от страха». Почти никогда жертва не знала, что должна быть убита при помощи магии.

Чтобы проиллюстрировать эти тезисы, я расскажу о двух случаях, в которых элемент страха не играл никакой роли.

Описание случая

(А) Молодой ирландец приехал в Гонолулу и привез с собой одно из первых современных такси. Это был простой, жизнерадостный и полный идей рыжеволосый парень, который не боялся никого и ничего.

Не успел он еще как следует устроиться, а уже так сумел влюбить в себя одну прекрасную гавайку, что та расстроила свой брак с туземцем. Бабушка девушки делала все, чтобы прекратить этот роман, поскольку знала, что ирландец не имеет по отношению к внучке серьезных намерений. Она даже решилась на угрозы и воззвала к небесам, чтобы они наслали на юношу кару, если он не оставит девушку в покое.

Как можно догадываться, ирландец не ощущал страха перед небесными силами. Он рационально относился к жизни и вообще уже давно привык к голословным угрозам разозленных матушек и бабок. Нет никакого сомнения, что угрозы бабки не производили на него ни малейшего впечатления.

Однако в один из дней его ступни «онемели». Он использовал различные способы, чтобы возвратить им прежнюю чувствительность, но, к сожалению, обширное онемение постепенно поднималось все выше и выше. В течение дня он побывал у двух врачей и в конце концов оказался в больнице.

Применялись различные методы, чтобы выяснить причину паралича, но ничего не удалось определить, и ни одно средство не помогало. Через пятьдесят часов одеревенение достигло поясницы. Несколько врачей, среди которых был один мой товарищ, заинтересовались этим случаем. Однако, не будучи в состоянии поставить диагноз, они могли лишь беспомощно разводить руками. И тогда был вызван старый врач, который давно практиковал на островах и поэтому сразу распознал симптомы воздействия молитвы смерти.

Приступая к лечению пациента, он в первую очередь тщательно расспросил его о недавних событиях. Тогда-то он и узнал об истории с девушкой. Пациент вспомнил об угрозах бабки, хотя и считал их полной чепухой, не имеющей ничего общего с его странной болезнью. Ничего не ответив, мудрый старый доктор отправился с визитом к старой женщине. Позднее он кратко изложил содержание их беседы.

— Бабка, я знаю, что ты не кахунка и не имеешь ничего общего с этим делом, — сказал доктор, — но скажи мне по-дружески, можно ли что-нибудь сделать, чтобы спасти этого парня?

— Ну, что ж, — ответила бабулька, — конечно, я ничего не знаю об этом случае и не являюсь кахункой, как вы правильно заметили. Но думаю, что если этот человек пообещает, что отплывет ближайшим кораблем в Америку и никогда не вернется и даже не напишет ни одного письма, то, может быть, в этом случае он выздоровеет.

— Ручаюсь, он так и сделает, — ответил доктор.

— Тогда порядок, — невозмутимо произнесла старуха.

Нужно было долго объяснять ситуацию упрямому ирландцу, но когда он, наконец, понял, в чем дело, он засуетился и готов был согласиться на все. Происходило это в полдень. В эту же самую ночь он был на ногах и сумел сесть на японское судно, направлявшееся на западное побережье.

(Б) Следующий случай я излагаю так, как записал его в блокнот сразу после встречи с доктором Бригэмом. Эту историю я постараюсь рассказать его собственными словами.

«Я поехал в Напупу на Биг Айленд, — рассказывал доктор, — сразу же после того, как там закончили строительство музея. В мои планы входило взобраться на Мауна Лоа в поисках тамошних растений для моей коллекции. Это должно было быть трехнедельное путешествие с багажом в сопровождении аборигенов-проводников.

Я провел в Напупу пять дней, собирая людей и готовя вьючных животных. В итоге я двинулся в путь в обществе четырех гавайцев, восьми лошадей и нескольких мулов. Погода была прекрасной, и, не считая обычных сложностей, связанных с отсутствием готовых проторенных путей, путешествие проходило успешно.

Мы добрались до пустынных территорий, лежащих выше линии тропических лесов, и как раз подбирались к вершине кратера Мауна Лоа, когда один из парней занемог. Это был сильный двадцатилетний молодец. Мы оставили его вместе с одним проводником, который должен был о нем позаботиться, и я вместе с остальными продолжил восхождение на вершину. Я думал, что юноше повредил перепад давления, и что вскоре он придет в себя.

Мы находились в кратере целый день, а вечером спустились к нижнему лагерю и навестили больного. Он, вытянувшись, лежал на одеяле и был настолько слаб, что не мог подняться. Я решил, что утром необходимо перенести его еще ниже. Я как раз собирался садиться ужинать, когда ко мне подошел один из старших по возрасту проводников.

— Плохо с ним, — сказал он. Из его неясных, туманных слов я сделал вывод, что гавайцы были уверены, что юноша стал жертвой молитвы смерти. Мне не очень хотелось в это верить, однако я подошел к бедняге и спросил:

— Ты думаешь, что кто-то молится о твоей смерти?

— Нет! Нет! — воскликнул он в страхе за свою жизнь.

Затем я спросил, нет ли у него каких-нибудь врагов, которые желали бы его смерти. Но никого такого он вспомнить не мог. Исполненный тревоги, он желал, чтобы я подтвердил, что причиной его недомогания является большая высота.

Я обследовал его еще раз, но не нашел ничего особенного, кроме обычных проявлений вяло текущего паралича нижних конечностей и опасности общего коллапса, то есть симптомов, связанных с молитвой смерти. В итоге, я пришел к убеждению, что старый проводник был прав, и что здесь не обошлось без тайного участия какого-то кахуна. Когда я вслух выразил свое подозрение, все были чрезвычайно взволнованы, так как внезапно поняли, что опасность грозит всей группе.

Я возвратился к своему ужину и еще раз все обдумал. Тем временем один из мужчин разговаривал с парнем. Он получил от него некоторые любопытные сведения. Оказалось, что дом юноши находился на подветренной стороне Гавайских островов, в маленькой, отдаленной от дорог, деревушке, расположенной в узкой, выходящей к морю долине. Было малоправдоподобно, что какие-то белые (хаолес) могли бы попасть в это селение, а старый кахун, который там проживал, старался изолировать местных жителей от остального мира, чтобы они жили в соответствии с древними принципами и обычаями. Помимо всего прочего, он запретил им общаться с хаолес под угрозой насылания молитвы смерти. Несколько месяцев тому назад юноша оставил отчий дом и поселился в Кона. Он имел там все, что нужно, но забыл о запрете кахуна.

До времени моего приезда в Напупу юноша проживал только со своими гавайскими друзьями и не встречался с белыми людьми — по крайней мере, не имел с ними никаких дел. Когда я нанимал мужчин для поездки в горы, он присоединился к нам без всяких колебаний. Он даже не думал, что запрет сохраняется и далее, вне границ селения.

Когда я слушал все это, во мне нарастал гнев. В те годы я впадал в гнев не меньше, чем сейчас, когда кто- то обижал близких мне людей. И вот я сидел там, охваченный желанием добраться до этого кахуна, осознавая тот факт, что может наступить конец моей экспедиции, если парень умрет, и я должен буду транспортировать его на побережье.

Когда я размышлял над всей этой историей, ко мне подошел старый проводник и от имени всех остальных подал мне прекрасную идею. Он обратил мое внимание на то обстоятельство, что гавайцы считают меня великим кахуном, способным даже ходить по огню. Для него было совершенно ясно и самоочевидно, что я должен изменить ситуацию, вымолить смерть для деревенского кахуна и спасти парня.