Общность прав супругов на купленные вотчины. Выше было сказано, что уже в древние времена (1-м периоде) вещи, приобретенные общим трудом супругов («жито») и назначенные на общие нужды семьи, составляли общую собственность супругов. Это начало распространяется в московском периоде на всякие приобретения недвижимых имуществ во время брака возмездными способами. В купчих грамотах обыкновенно означается, что вотчина продана такому-то и жене его; вот один из многих примеров: «Се аз Василей Романов, сын Негановского, продал есми Демиду Ивановичю Черемисинову и его жене и его детям впрок без выкупу вотчину отца своего и свою купленую»[150]. Купленные вотчины считаются общим имуществом супругов до Уложения ц. Ал. Мих. и в самом Уложении. На этом основании, по смерти мужа, жена ео ipso становится исключительной собственницей их: «…купленная вотчина – жене его; вольно ей в той вотчине, как похочет, нет до нее никому дела» (Уложение XVII, 2; речь идет о бездетной жене; при детях, по общей древнерусской норме, благоприобретенное имущество составляет общую собственность семьи и могло быть поделено между матерью и взрослыми детьми). Это начало и после Уложения оставалось некоторое время действующим, хотя уже возбуждало сомнения: именно, уже казалось неясным, кому должны принадлежать купленные вотчины после бездетной смерти обоих супругов, если последней умерла жена: «…такие купленные вотчины давать ее роду родственникам, или родственникам мужа ее?» – спрашивали судьи-практики (П. С. 3., № 634, ук. 1676 г.); закон решил: «…та вотчина отдать в род мужа ее, а ее сродникам не давать». Таким образом к концу XVII в. общность имущественных прав супругов постепенно разрушается и приготовляются порядки, восторжествовавшие в период империи[151].
Общность обязательственных прав супругов. Общность имущественных прав супругов с большей ясностью проявляется в отношении к обязательствам. На это указывают следующие явления: с древних времен несостоятельные должники выдаваемы были кредитору головой до искупа, т. е. до отработки долга, вместе с женой и с детьми, это продолжалось до конца XVII в.; указом 1688 г. (П. С. 3., № 1285) велено «выдавать мужей с женами, а жен с мужьями»[152]. В древнейшие времена то же применялось и к обязательствам, возникающим из преступлений (выдача на поток); но в XVII в. в Московском государстве это было отмечено: «…отдавать истцам без жен», говорят новоуказные статьи 1669 г. (ст. 16 и 22). Равным образом жена может избежать ответственности по обязательствам мужа, возникшим вследствие порочности его: в 1673 г. в Великом Новгороде жена посадского человека подает явку, что муж ее, пьянствуя, дает кабалы на большие суммы, а она с детьми про то не ведает» (Челобитная, изд. Куприяновым в Отечественных Записках 1855 г.). По прекращении брака смертью мужа, вдова отвечает по обязательствам мужа не в качестве наследницы, а в качестве жены; это весьма древнее начало очень ясно обозначено в Псковской Судной грамоте, которая говорит, что жена и дети ни в каком случае не могут отказаться от уплаты за ссуду, полученную покойным мужем и отцом их (ст. 85); между тем, как наследники боковые тогда только отвечают за ссуду, полученную наследодателем, когда предъявят права наследства (ст. 86). Еще в Уложении ц. Ал. Мих. можно найти следы того же начала; там между прочим говорится: «После умершего долг платити жене его и детям» (X, 203)[153].
Но во 2-й половине XVII в., под влиянием византийского права, церковная власть начинает проводить противоположный принцип, как это именно находим в одном решении патриарха Никона 1657 г. июля 25 (П. С. 3., № 210); однако, старое начало и до сих пор живет в обычном праве русского народа. Благодаря общему началу солидарной ответственности по обязательствам всех членов семьи, не было надобности требовать, чтобы договоры были заключены от имени всех членов семьи; но тем не менее договоры, именно кабалы, всегда пишутся от имени мужа, жены и детей их[154].
в) Раздельность имуществ супругов (эпоха XVIII–XIX вв.). Уже и в московскую эпоху оба супруга могли обладать и имуществами, принадлежавшими каждому из них в раздельности; таковы из имуществ мужа родовые его вотчины и жалованные; из имуществ жены: вотчины, доставшиеся ей по наследству от родственников во время существования брака; вотчины, полученные ею в виде дара, если дарственная совершена на ее имя.
В конце XVII в. замечается явная наклонность к признанию раздельных прав каждого супруга на отдельные части общесемейного имущества; именно за мужем – исключительного права на купленные вотчины (закон ц. Феодора Алексеевича 1679 г. говорит: «А жене умершего до тое вотчины дела нет»), а за женою – исключительного права на ее приданое (см. П. С. 3., № 675). В XVIII в. указ Петра Великого о единонаследии установляет (п. 8) точную раздельность в правах наследования детьми в имениях отцовских и материнских: именно отец не может сделать кого-либо из своих детей единонаследником как своих, так и жениных имений; равным образом и указ, дополняющий закон о единонаследии, т. е. указ 1716 г. апреля 15 (П. С. 3., № 3013), выражается между прочим так: «А ее (жены) недвижимое и движимое, с чем она шла замуж за него, или по родству ей данное, по свидетельству письменному, при ней да будет».
В полном смысле понятие об отдельном имуществе жены окончательно установлено указом 1731 г. марта 17 (П. С. 3., № 5717): «…собственным их (жен) приданым имениям, и что они, будучи замужем, куплею себе или после родственников по наследству присовокупили, быть при них, не зачитая того в ту указную дачу, что надлежит дать (им) из мужня» (имения, по смерти мужа). Но этим узаконением установлено только право жены на ее имущество по смерти мужа; права ее при существовании брака не были уяснены долго. Имеет ли право жена распоряжаться своим имуществом без согласия мужа? Еще в 1753 г. сенат разрешал этот вопрос по прошению некоей жены майора Головнина Аксиньи, которая объясняла: имеет-де она собственное свое движимое и недвижимое имение; в продаже ей оного никакого запрещения нет, а юстиц-коллегия не пишет ей крепостей (продажных) от ее имени, требуя, чтобы она в этих крепостях прописала, что продает с согласия мужа, а она, Головнина, с мужем своим за несогласием жительства не имеет и того ей написать невозможно. Начались длинные справки в законах; оказалось, что юстиц-коллегия уже два раза представляла этот вопрос (в 1744 и 1752 гг.) на разрешение сената, но резолюции не получила. Впрочем, сенат нашел, будто этот вопрос ясно разрешается указом 1715 г. ноября 4, в котором сказано, что дошло до сведения сената, что в Московской губернии не хотят писать купчих и закладных от имени женских персон на недвижимое имение; тогда (в 1715 г.) сенат приказал «велеть записывать в приказах купчие и закладные от женских персон на вотчины и поместья». Однако, напрасно сенат считал этот закон столь ясным: в нем идет речь о праве «женских персон» вообще распоряжаться недвижимыми имуществами, а отнюдь не о праве жен распоряжаться своими имуществами без воли мужа. Во всяком случае теперь, т. е. в 1753 г., решением сената по делу Головниной вопрос был уяснен и разрешен окончательно.
Однако, полная имущественная независимость жены и по новейшему законодательству подлежит некоторому ограничению. Супруги могут каждый независимо один от другого входить в обязательства к сторонним лицам, но в торговом состоянии жене запрещается давать на себя векселя без согласия мужа, «если она сама от своего лица не производит торговли». Узаконение это взято из устава о векселях 1832 г., где это запрещение простирается как на жен, так равно и на детей, без дозволения родителей.
150
С.Шумакова. «Угличские акты», № LIX (1596–1597 гг.).
151
См. дальнейшие разъяснения имущественных прав семьи в Дополнении О.
152
Неволин отрицает выдачу несостоятельных кредиторам для отработки долга вместе с женами, говоря: «Чтобы жена должна была разделять судьбу своего мужа и в том случае, когда он обращается в рабство за долги или за нарушение частных прав, на то нет доказательств… обращение несостоятельного должника в совершенное рабство впоследствии времени было заменено выдачей его истцу головой впредь до выкупа. В судебниках Иоаннов III и IV, в других законах, изданных до Уложения ц. Ал. Мих., и в актах юридических весьма часто говорится о выдаче его одного, не упоминая о жене… В 1688 г., конечно, повелено было, в случае выдачи лиц в зажив головой за иски, отдавать мужей с женами, а жен с мужьями; но это постановление было только последствием законов церковных о нерасторжении союза супружеского» (П. С. 3. Т. III. С. 100–103). Поэтому Дебольский неправильно полагает, что мы приписали Неволину не то, что он говорит. Предположение о нерасторжимости семейного союза Неволин делает именно по поводу только указа 1688 г., а не каких-либо других постановлений и фактов (которые Неволин вовсе отрицает). Но если в конце XVII в., т. е. накануне реформы, предписывалось выдавать с женами, то можно ли предположить другой порядок в эпохи более ранние и даже древнейшие? У нас есть немало актов западнорусского права XVI в., по которым не только сами мужья отдавали кредиторам жен своих для отработки долга, но суд своим решением постановлял одному кредитору выдать жену, другому – детей должника (см. наши очерки из истории западнорусского права, II. Черты семейного права. Киев, 1890). В севернорусском праве имеем свидетельство о закладе за долг жен мужьями. После таких указаний не считаем нужным приводить дальнейшие подтверждения исконного порядка ответственности жен и детей по обязательствам мужа и отца их вместе с ним. В половине XVII в., когда вообще усилилась индивидуализация прав отдельных членов семьи, иногда точно обозначалась неответственность жен по обязательствам, возникшим из преступлений мужей, но относительно обязательств из договоров закон 1688 г. не оставляет никаких сомнений. Если постановление закона 1688 г. вызвано нерасторжимостью семейного союза, то почему об этом вспомнили только в 1688 г., и как же было раньше?
Предположение о нерасторжимости семейного союза совершенно падает, когда мужья закладывают своих жен отдельно от себя. Да и при выдаче жен вместе с мужьями кредиторам предположение это не имеет места потому, что выданная жена не просто состояла при муже, а вместе с ним отрабатывала долг. Дебольский замалчивает приводимое нами постановление Пск. Судн. гр. о том, что жена (и дети) умершего изорника не могут отказаться от исполнения обязательств мужа (и отца), тогда как боковые отвечают только в качестве наследников.
153
Неволин, возводя, по своему обычаю, принципы Свода Законов к древнейшим временам русского права, настаивает, что и в Уложении основным началом является раздельность обязательственных прав супругов, говоря, что ст. 203, гл. X следует толковать в смысле последующих статей 207, 245 и др., в которых ответственность по обязательствам умершего якобы падает на восприявших наследство, на тех, «кто после его во дворе и в животах его останется», будет ли то жена, дети, или боковые родственники. Мы думаем, что, наоборот, эти статьи надо изъяснять по смыслу ст. 203; прибавка «кто после его во дворе и в животах его останется» относится именно к боковым родственникам: у умершего могло не быть жены и детей; тогда родственники, восприявшие наследство, отвечают по долгам наследодателя. Ниже, в отделе о правах наследства, мы скажем, что собственно наследницей мужа жена никогда не могла быть, наследовали дети, если они были, или боковые родственники (в родовых и выслуженных вотчинах); благоприобретенные имущества (как сейчас мы видели) принадлежали обоим супругам и при жизни мужа. Движимое имущество мужа, по смерти его, переходило к родственникам, а жена лишь восстановляла свое приданое, что, конечно, отнюдь не есть право наследства. Часть поместий, отдаваемая женам на прожиток, очевидно, не могла быть обременяема долгами мужа, ибо давалась государством по смерти мужа в виде пенсии. Впрочем, о поместьях Уложение и не говорит ни слова, имея в виду только вотчины и животы. Таким образом в эпоху Уложения, при начинающейся индивидуальности семейных имуществ, об ответственности жены собственно и говорить было нельзя, если бы не сохранились еще старинные традиции, когда все обязательства были общими для всех членов семьи и падали не на имущество, а на лица. Необходимая ответственность жены по обязательствам мужа видна и после Уложения в том самом факте, который свидетельствует о проведении церковной властью противоположного принципа, т. е. решения Никона 1657 г. (см. текст): вдова, не наследовавшая от мужа ничего («дворов и животов ничего не осталось»), стоит на правеже за долги мужа.
154
Неволин говорит, что «из XVI в. есть два заемных акта, написанные от имени мужа и жены вместе»; но не два, а все акты служилой кабалы (которых опубликованы сотни) как XVI, так и XVII в. пишутся от имени мужа и жены (если только дающий кабалу состоит в браке; см. Ак., отн. до юр. быта. Т. II, № 127 и др.). Служилая же кабала, как известно, сохраняет старинную форму долговых обязательств (поэтому странно говорить, что здесь действует правило «по холопу раба»). Да и чистых договоров займа, заключенных от имени мужа и жены, мы имеем теперь не два, а множество, свидетельствующее о том, что всякая такая сделка была солидарной для членов семьи. Подобным же образом (от имени мужа и жены) пишутся порядные в крестьянство.