Общность имущественных прав родителей и детей с особенной силой проявляется в сфере обязательственного права. Древний общеславянский принцип выражен в Полицком статуте так: «Добро и зло, корысть и тщета, и долги, кому они должны и кто им должен, – все за одно, пока не разделятся». Подобное начало в высшей степени применялось и в древний период русского права, когда дети отвечали даже по обязательствам, возникшим из преступлений их отца (выдача на поток с женой и с детьми); впоследствии ответственность детей в этом отношении ограничивалась (ср. Судебник Казимира), а в московском праве совсем отменена. Зато ответственность по обязательствам, возникающим из договоров, сохранилась до Уложения царя Алексея Михайловича в полной силе: так, дети отвечают за долги умершего отца не в качестве наследников, а в качестве детей. (Пск. Судн. гр., с. 85 ср. с 86). Равным образом и родители отвечают по обязательствам неотделенных детей: в 1568 г. некто подал явку об убиении сына своего, в которой между прочим пишет: «А в долгу его чтобы я в конец не загиб» (Ак. Юр., № 45). Договоры обыкновенно пишутся от имени всех членов семьи, которые находятся между собой как бы в постоянных корреальных отношениях: «…а кой наш заимщик в лицех, на том деньги и служба». Начало семейной общности обязательственных отношений ослабевает со времени Уложения царя Алексея Михайловича (см. Уложение X, 132, 245), по мере развивающейся тогда вообще индивидуализации права, но и тогда требовались особые указы, чтобы отстранить в частных случаях ответственность детей по долгам родителей, когда ими не оставлено никакого наследства и когда в сделках дети не участвовали (П. С. 3., № 290).

Законодательство со времени Петра Великого, идя неуклонно по пути выделения имущественных прав отдельных лиц, особыми указами установило полную раздельность прав родителей и детей; между прочим неотделенные дети при родителях не имеют никаких прав на имущество этих последних, между тем как в практике взрослые сыновья и теперь продолжали распоряжаться семейным имуществом (П. С. 3., № 5658; ук. 1730 г.). Но зато неотделенные дети могут свободно распоряжаться своим собственным имуществом без согласия родителей (ук. 1761 г., П. С. 3., № 11272). Такая полная раздельность имущественных прав вступила, однако, в противоречие с совершенным личным подчинением детей родителям: тем же указом 1761 г. было вполне воспрещено детям, хотя бы совершеннолетним, но не отделенным и не имеющим своего имущества, входить в какие бы то ни было обязательства без согласия родителей (ср. ук. 1766 г.; П. С. 3., № 12593). Но когда, вопреки этому закону, сделки такого рода были совершаемы, то они сделались прикрытием обмана, ибо впоследствии и, получив наследство, обязавшиеся отказывались от исполнения обязательства, ссылаясь на указ 1761 г., почему в XIX столетии этот закон был отменен (Ук. 1624 г.; П. С. 3., № 29945).

4) Прекращение родительской власти. По византийскому праву, власть родительская может прекращаться как по воле родителей (эмансипацией), так и по закону вследствие проступков отца. По воззрениям русского обычного права, власть родительская не есть юридическое учреждение, а факт, данный природой и поддерживаемый нравственными началами, поэтому она не может быть никем искусственно прекращена до смерти родителей, но власть эта ослабляется постепенно по мере возраста детей и дряхлости родителей, так что семейная власть при жизни отца может совсем перейти к сыну. Из противоположных начал византийского и русского обычного права развились историческим путем следующие положения нашего права.

Во-первых, что касается эмансипации детей в силу совершеннолетия их, то на существование ее в русском праве как будто указывают сказания древних арабских писателей о русских, а также обряды «посаженья на коня» в 1-й период нашей истории и «постригов» в Московском государстве. Казвини рассказывает: «Если у кого-либо родится сын, то отец заботится о нем до тех пор, пока он (сын) не достигнет совершеннолетия; тогда отец дает ему лук и стрелы, говоря: ступай и заботься сам о себе. С того времени он отсылает от себя сына и смотрит на него, как на чужого». Но это, очевидно, перетолкованный обряд посаженья на коня, известный из отечественных источников. Самый же этот обряд означает не расторжение союза родителей и сына, а объявление сына совершеннолетним и признание за ним достоинства полноправного члена семьи. Такое же значение имеет и обряд «пострижения»; впрочем, он давно уже начал совершаться в ранней молодости и отнюдь не прекращал ни власти отца, ни забот его о сыне.

Во-вторых, преступления родителей первоначально не прекращали власти их над детьми: отец-преступник был выдаваем вместе с детьми на поток и на разграбление. В Московском государстве действовало то же правило при ссылке родителей: велено было «ссылать в Сибирь на пашню с женами и детьми на вечное житье» (П. С. 3., № 772); однако, вскоре по издании этого указа было разъяснено, что следует «ссылать с детьми, которые дети у них будут трех лет, а которые дети больше трех лет, и тех не ссылать» (П. С. 3., № 846; указ 1680 г.); значит, вечная ссылка прекращала родительскую власть не только в отношении к совершеннолетним детям, но и малолетним свыше 3-х лет; лишь младенцы, которых трудно отдать на попечение сторонних, следовали за своими родителями. Петровское законодательство сделало еще шаг дальше, признав (в 1720 г.) вечную ссылку в каторгу, или так называемую политическую смерть, за обстоятельство, совершенно прекращающее родительскую власть (П. С. 3., № 3628). От самих детей уже зависело продолжать сыновнюю связь, если они сами пожелают следовать за родителями.

В-третьих, почти такое же значение для судьбы родительской власти имеет поступление в монашество, которое и в московскую эпоху не лишало вполне гражданских прав, в том числе и прав родительских, но существенные и важнейшие права родительской власти терялись и тогда при поступлении в монашество: например, родители-монахи не могли отдавать детей в холопство (Суд. ц., ст. 76). В новые времена монашество признано обстоятельством, вполне прекращающим родительскую власть.

В-четвертых, поступление в холопство также первоначально не вполне прекращало родительскую власть: несовершеннолетние дети, обыкновенно поступавшие в холопство вместе с родителями, оставались в подчинении этим последним, хотя фактически права родительской власти ограничивались в этом случае правами господина. Совершеннолетние свободные дети, само собой разумеется, освобождались от родительской власти (Суд. ц., 76).

В-пятых, выдел сыновей, поступление их на государственную службу и замужество дочерей ослабляли родительскую власть фактически, но не прекращали ее. В новейшие времена был поставлен вопрос о сохранении родительской власти над замужними дочерьми (о чем упомянуто выше); вопрос о конкуренции власти родительской и власти мужа решен в пользу последней.

Наконец, только естественная смерть обоих родителей совершенно прекращала родительскую власть. Смерть одного из родителей переносила всю полноту власти на другого, оставшегося в живых.

III. Опека

По прекращении естественной родительской власти, возможно и необходимо установление искусственной власти над семьей, если в ней остаются малолетние члены. Это установление именуется опекой.

Опека по Русской Правде. Условия возникновения опеки по Русской Правде значительно отличаются от современных нам. По понятиям древнего права, семья по смерти главы ее может быть поддержана в своем прежнем составе естественно или посредством главенства матери, или под властью старшего брата. Но обоих этих условий может и не существовать: мать также может умереть или идти во второй брак; между тем дети все могут быть малолетними. Таким образом, открывается промежуток между смертью наследодателя и моментом, когда наследники могут вступить в его права. Это промежуточное время и вызывает необходимость учреждения опеки. Из сказанного видно, что опека учреждается в двух случаях: а) при малолетстве всех детей; б) при выходе матери замуж и (разумеется) смерти ее. Оба эти условия Русская Правда выразила так: «Если будут (останутся) у мужа в дому дети малые, не могущие сами о себя печаловаться, а мать их пойдет замуж, то отдаются на руки ближнему» (Кар. 111). Отсюда следуют такие положения относительно лиц, принимающих опеку: мать, остающаяся с детьми, отнюдь не есть опекунша: понятия опеки и материнской власти взаимно исключают друг друга[155]. Правда, уже и тогда явилась мысль о необходимости особых средств обеспечения детей от злоупотреблений со стороны матери, именно постановлено что если она растеряет имущество и пойдет замуж, то должна возместить растрату (113), но это именно предполагается только на случай выхода матери замуж. Ни о какой ответственности матери закон не говорит, если она остается при семье главою ее. Во-вторых, и в случае выхода матери во 2-й брак она может сохранить некоторое отношение к своей малолетней семье, потому что опекуном может быть назначен вотчим. Можно бы подумать, что этот второй отец есть также отец, а не опекун, но закон стремится тотчас же устранить подобное предположение и настаивает, что вотчим не может переделывать распоряжений отца, если этот последний оставил ряд, и, само собой разумеется, не может сам сделать произвольного ряда. По общему же правилу, опекуном назначается (как при смерти матери, так и при выходе ее в замужество) ближний, т. е. родственник. Власть опекунская заменяет власть родительскую, но отличается от нее существенно (Рус. Пр. Кар. 111); именно власть опекуна точно определена законом со стороны прав и обязанностей ее: она простирается только до совершеннолетия детей («донележе възмогут»); имущество сдается опекуну при свидетелях с тем, чтобы оно (капитал) было возвращено детям в целости, прикуп же, т. е. приращение, идет в пользу опекуна за то, что он кормил и печаловался детьми. За растрату принятого имущества он отвечает (платит) детям. Обязательство это простирается и на опекуна-вотчима. Даже если вотчим умрет, оставив и сводных и своих детей малолетними, то при совершеннолетии их родной сын его обязан вознаградить своих единоутробных братьев за растраты, сделанные отцом его (115). Существование и величина растраты определяются «людьми» сторонними, третейскими судьями. Опека установляется общественной властью, как это можно видеть из существа ее в приведенных постановлениях. Полагать надо, что здесь разумеется власть общинная, ближайшая к семейной; но в классах общества, ближе стоящих к князю, может подразумеваться и власть княжеская. Однако, установление опеки может быть сделано и умершим отцом, может входить в содержание «ряда». В таком случае отец может назначить опекуном и совершенно стороннее лицо – не родственника; равным образом при этом устраняется и участие свидетелей при сдаче имущества (в силу неограниченности прав отца). О подобном случае рассказывает патерик печерский, говоря, что некогда было два друга (побратима): Иоанн и Сергий, и первый, умирая отдал второму сына своего Захарию на соблюдение вместе с имуществом его (весьма значительным: 1000 гривен серебра и 100 гривен золота). Но друг оказался коварным и обманул доверие побратима, желая завладеть имуществом малолетнего. Затем следует чудесное открытие замысла. Очевидно, что здесь нет участия свидетелей. Из этого же рассказа узнаем, что совершеннолетие, до которого должна была простираться опека, назначалось в 15 лет.