…Мы понятия не имели, что Рая Кисельникова близка к побегу. Если бы знали, то попытались бы установить контакт с ней и убедить продолжать работу в обмен на хорошую зарплату и будущие вознаграждения, которые заложили бы в наш контракт».
Ситуация сложилась интересная и со стороны могла показаться смешной. Если в резидентуре ЦРУ, стремившейся к проникновению в наши учреждения в Мексике, не были готовы к «приходу» Кисельниковой, то мы в резидентуре КГБ, обеспечивающие безопасность советских граждан, прозевали ее «уход». В результате наши противники получили неожиданную приятную находку, а мы понесли неприятную потерю.
Кисельникова по штатному расписанию Министерства внешней торговли СССР занимала в торгпредстве должность инокорреспондентки, что в переводе с бюрократического на нормальный русский язык означает «секретарь-машинистка». Она сидела в служебном помещении торгпредства, где помимо чистых внешторговцев работали несколько наших и военных разведчиков. Выезды в город по служебной необходимости тоже происходили в надежном сопровождении кого-нибудь из сотрудников торгпредства. Проживала она в маленькой комнатке во флигеле на территории торгпредства, что исключало посещение ее кем-либо из иностранцев, ну а досуг проводила в рамках «плановых» культурных мероприятий советской колонии.
Таким образом, человек практически все 24 часа находился в поле зрения, и ее не рассматривали как «секьюрити риск», или, иными словами, «угрозу безопасности».
Мы не придали значения тому, что в определенный момент Кисельникова стала проявлять повышенную заботу о своей внешности и одежде, хотя остальные женщины колонии на это внимание обратили. Что касается «друга», упомянутого Смитом, то впоследствии выяснилось, что не она «нашла» его, а он «пришел» к ней. Это был представитель местного малого бизнеса, который поддерживал деловые связи с торгпредством и регулярно посещал его. С этого и начался «исход» Кисельниковой.
Первый тревожный звонок прозвенел то ли в конце 1969, то ли в начале 1970 года. В один из уик-эндов Кисельникова покинула торгпредство утром и возвратилась домой только на следующий день, в воскресенье вечером. Когда после появления мы с резидентом беседовали с ней, она слегендировала свое отсутствие, сказав, что была вместе с кем-то из наших мужчин, но не хочет его называть, чтобы не скомпрометировать. Естественно, проверку эта легенда не выдержала, и возник вопрос о санкциях, поскольку налицо было «нарушение норм поведения советских граждан за границей». Посоветовавшись, решили не отправлять ее немедленно, а сделать это немного погодя под благовидным предлогом. Информировали Центр и дали наши предложения. Вскоре на имя торгпреда из Москвы поступило указание о том, что в связи с переводом на работу в ГДР (Кисельникова владела немецким языком) ей необходимо в течение недели сдать дела и вылететь в Союз. Ее окружили дополнительным вниманием, помогали делать покупки, всячески отвлекали от раздумий в связи с отъездом. Нам казалось, что она поверила в легенду и все пройдет благополучно. Но совершенно неожиданно из Внешторга по открытому телеграфу поступила телеграмма, которая попала прямо в руки Кисельниковой. Из послания ей стало ясно, что речь идет не о переводе, а об отзыве. Вскоре «друг» доставил ее в полицейский участок.
По словам Джозефа Смита, «она была испугана и не хотела беседовать. Она только хотела остаться в Мексике и никогда не возвращаться в Россию». Через некоторое время американцам все же удалось с помощью несложных профессиональных приемов разговорить Кисельникову. «Потом, однако, ее информация и пояснения дополнили наши обычные персональные данные и сплетни о людях КГБ в посольстве… Но главным было то, что мы установили месторасположение и описание референтуры — кагэбэвского эквивалента резидентуры ЦРУ».
Кисельникова действительно могла частично описать референтуру, но именно потому, что это не было помещением резидентуры. Спрашивается, как она, не имея ни малейшего отношения к нашему ведомству (хотя Смит и называет ее почему-то секретарем в КГБ), очутилась в святая святых — его зарубежной резидентуре? А в референтуре — помещении шифровальной службы посольства — Кисельникова побывала незадолго до своего исчезновения, хотя не входила в число лиц, имеющих допуск туда. Дело в том, что оставшийся за посла временный поверенный без согласования с нами своей властью распорядился подключить ее к печатанию раздела о торговых отношениях с Мексикой в годовом посольском отчете, который, как секретный документ, печатался в защищенном помещении. Так Кисельникова, вопреки инструкции, попала в референтуру.
Мы в резидентуре прикинули рамки ее осведомленности и степень ущерба, который мог нанести нам ее «уход». Поскольку с закрытыми документами, кроме приведенного случая, она не работала, ее информационный багаж составляли сведения о внутренней жизни советской колонии и о том, кто есть кто среди дипломатов и сотрудников торгпредства. Конечно, мы понимали: противник может использовать это в качестве компрометирующих материалов для вербовочных подходов или в активных мероприятиях, но против кого, где и когда — сказать было невозможно.
Вот как, согласно Смиту, распорядились полученными от Кисельниковой сведениями в резидентуре ЦРУ: «Главное, что мы могли сделать при реализации информации Раи, — предать ее огласке, чтобы поставить в затруднительное положение офицеров КГБ в Мексике. В разведывательной технологии это называется «сжечь». Офицер, которого решили спалить на жарком огне, был Олег Нечипоренко. Он прибыл в Мехико в 1961 году и к моменту бегства Раи находился там уже девять лет. Мы решили уделить особое внимание ему, потому что он все эти годы являлся объектом вербовочной разработки, но объектом безнадежным. Поскольку его не могли завербовать, мы использовали измену Раи, чтобы предать широкой огласке факт, что он офицер безопасности КГБ, и с помощью Раиной пресс-конференции придумали историю о том, будто он был главным зачинщиком студенческих беспорядков в Мехико в 1968 году, завершившихся перестрелкой, в которой погибло значительное число участников из студентов».
Думаю, что помимо невербуемости еще одно обстоятельство задело ЦРУ за живое и требовало сатисфакции: «Однажды он даже пришел в американское посольство под видом просителя визы, и его пребывание там не было обнаружено в течение нескольких часов. Сколько он узнал о расположении посольских помещений и какую другую информацию собрал, мы не знали. Таким образом, он был тем, кого мы были особо счастливы нейтрализовать».
Согласен, что такое нахальство терпеть и прощать нельзя. Но это был заурядный случай. А как отреагируют мои бывшие оппоненты, если я скажу, что сидел в кресле американского посла в его кабинете на пятом этаже и мы с Валерием Костиковым разгуливали по коридору, куда выходит дверь резидентуры ЦРУ? Позволю себе отвлечь внимание читателей на этот забавный эпизод.
Однажды в 1964 году в наш отдел по линии консульской ассоциации поступили три именных приглашения на прием по случаю официального открытия нового здания посольства США. Естественно, мы не могли отказать себе в удовольствии пойти.
Когда собралось достаточное количество приглашенных, началась экскурсия по зданию и осмотр внутренних помещений. Понятно, что мы с Валерием оказались в первых рядах экскурсантов. Гостей провели по основным помещениям нижних этажей, показали конференц-зал и кинозал, библиотеку, столовую, несколько служебных помещений общего назначения. Затем всех пригласили пройти на эспланаду над центральным входом, где и должна была проходить основная церемония. Приотстав от основной толпы гостей, устремившихся за коктейлями, мы оказались рядом с группой конгрессменов, прибывших на торжество из Вашингтона, вблизи которых топтались ребята из посольской службы безопасности и сопровождавшие законодателей дипломаты. Вдруг мы услышали, что кто-то предложил почетным гостям подняться на лифте для осмотра верхних этажей. В нас проснулся профессиональный азарт: а вдруг повезет? И мы «случайно» присоединились к их группе.