Она подошла к окну и отдернула шторы из мягкого желтого шелка с золотистыми разводами. Возле подъезда стояло такси.
– Пока, Вилли, пока, Хелен… До вечера!
И Катя побежала в прихожую, чтобы набросить легкую курточку и обуть свои любимые кожаные сапожки с помпончиками, похожими на колокольчики. Эх, если бы они еще и звенели… Не поймут даму, которой «за тридцать». «Тьфу ты, – вспомнила Катя «занозину», которую засадила ей Паула. – Тебе тоже не меньше! И как это я не сообразила тогда ответить!»
…Она стояла в зале Государственного музея Амстердама и смотрела на эту картину как на огромный фантастический мир, написанный на библейскую тему. Но этот мир предстал перед ней не в вычурно-идеализированном, а в реальном, реальном до боли, свете. Катя становилась свидетелем грандиозной сцены, этого удивительного по своей простоте и жестокости события: отречения апостола Петра от Иисуса Христоса. Казалось, еще немного, и она станет уже не свидетелем, а… участницей этого события.
На переднем плане – служанка, солдаты и отрекающийся Петр, на заднем – Христос со связанными руками. Служанка держит свечу, чтобы присутствующие удостоверились в том, что Петр действительно был с Иисусом. Но тот отрицает это. Иисус Христос лишь наблюдает это предательство.
– Понравилась? – нависшую над героями картины тишину разрезал голос Буди.
– Да, пожалуй… Мне показалось, что «Отречение Петра» – самая сильная и самая выразительная работа этого художника[15].
– Да… И ведь удивительна судьба этой картины. Долгое время она находилась в Париже, потом переехала в Санкт-Петербург…
– Правда?
– Да-да, Екатерина Великая купила ее для своей коллекции… И уже в советское время, где-то в тридцатых годах, когда в Эрмитаже все распродавалось, картину приобрел музей Амстердама…
Буди замолчал, вглядываясь в удивительное полотно, а потом добавил:
– Зато «Возвращение блудного сына» [16] до сих пор находится в Эрмитаже. На мой взгляд, это и есть самое сильное творение художника. Хотя… Кто-то назвал бы «самым-самым» «Ночной дозор» [17]. Если принять во внимание тот факт, что под это полотно специально перестраивали здание музея… А кто-то считает бесценной загадочную до сих пор «Еврейскую невесту» [18]. Говорят, какие-то детали, вроде корзины с цветами, он нарисовал, а потом – замазал.
Буди взглянул на наручные часы:
– О-о-о, надо поторапливаться, у нас сегодня – обширная программа. А знаешь, Катя, я уже несколько раз был в Нидерландах, и не перестаю удивляться, какие имена дала эта страна миру! Шестнадцатый век – Иероним Босх, семнадцатый – Рембрандт Ван Рейн, Йоханнес Вермер, Ян Стейн, девятнадцатый и двадцатый – Винсент Ван Гог и Пит Мондриан. А Мориус Корнелиус Эшер?
Отлично знаю его работы, но ведь он больше – художник-график!
– Да я об именах, вообще-то! А сколько писателей, композиторов! А знаешь, кто основал этот музей? Брат Наполеона Первого, король Голландии Луи Бонапарт! Как тесен этот мир, да? Ну все, Катя, бежим дальше…
За этот третий и последний день пребывания в Амстердаме Катя должна была посмотреть «все остальное». Поэтому к названию этой экскурсии очень подходило известное всем «галопом по Европам». Они побывали в Доме-музея Рембрандта в Еврейском квартале[19], чтобы ощутить истинную обстановку, в которой творил художник. Понятно, что многое всегда потом улучшают и переделывают, но все же… Здесь действительно сохранились и кухня, и жилые комнаты, и мастерская художника. И даже – осталась такой же, как и прежде – опись имущества, составленная нотариусом для его продажи с аукциона.
Интересно, что у всех великих людей есть и пик славы, и «не лучшие времена». А у многих последнего даже гораздо больше – так и заканчивают свое пребывание на грешной земле в нищете.
Катя и Буди посмотрели картины современников Рембрандта, его учеников, и конечно же – учителя – Питера Ластмана. «Хорошее имя – Питер, оно так часто встречается среди нидерландцев», – подумала Катя.
Музей Ван Гога[20] располагался в парке рядом с Рийксму-зеем[21]. Современное и очень модное здание. Из картин этого художника Кате больше всего понравился «Цветущий миндаль» [22]. Оказывается, Ван Гог написал это полотно, когда услышал от любимого брата Тео радостное известие о рождении сына – впоследствии единственного своего племянника. На нежно-голубом фоне расцвел миндаль. Его цветы как будто настоящие, их хочется потрогать, настолько они осязаемы, хочется вдыхать и вдыхать их аромат… А вот «Подсолнухи»[23] были написаны для Поля Гогена, с которым Ван Гог тогда дружил. Однажды к приезду Поля он украсил в своем домике комнату, повесив на стены шесть подсолнухов – три на голубом фоне и три – на желтом. Этот желтый фон очень необычен, он навевает совсем не радостные мысли.
«Почему у многих гениальных людей трагична судьба? – этот вопрос задавала себе Катя и не могла на него ответить. – Вот, например, Ван Гог. В порыве ярости мочку уха себе отрезал, а потом и вовсе оказался в клинике для душевнобольных. А в конечном итоге – самоубийство. Чего ему не хватало? Удовлетворения своим творчеством? Душевного равновесия? А может, несостоявшегося личного счастья?»
Подъезжая к амстердамской бухте, издалека видишь здание цвета морской волны. Оно построено над въездом в тоннель и стилизовано под корабль, нос которого вздымается над заливом. Это Музей Немо [24], место, где можно совершить занимательное путешествие между реальностью и фантазией.
Катя вспомнила, как еще в детстве читала научно-фантастический роман Жюля Верна «Двадцать тысяч льё под водой» [25]. Там выдуманный капитан Немо путешествует на подводной лодке «Наутилус». Примерно такое же путешествие на грани вымысла можно совершить здесь, тоже начиная с кафе «Наутилус», потом продолжить в залах-палубах, где идут игры-рассказы о законах мироздания, тайнах биохимии и генетики, загадках человеческого мозга и сознания…
– Катя, ты не уснула?
– Это я задумалась. Впервые вижу, чтобы музейными экспонатами были мыльные пузыри.
– Аты знаешь, как переводится слово «немо»? «Ничто» – пустое открытое пространство… Вот поэтому-то и есть эти пузыри. Как бы напоминание о том, что детская фантазия с помощью музейных технологий может превратиться в виртуальную реальность.
Через четвертый этаж музея они вышли на ступенчатую крышу, похожую на палубу. С нее открывается панорамный вид на старый город, единственный полноценный вид с такой «смотровой площадки». Архитектор Ренцо Пьяно удивительно точно выбрал место в гавани, вписавшись в которое, музей стал одним из символов Амстердама.
– Смотри, Буди!
Через залив торжественно шествовало какое-то судно. С его стороны доносились звуки духовых инструментов, они-то и создавали праздничную атмосферу. Возможно, там тоже была экскурсия – на палубе толпились люди. А к самой кромке залива приблизились здания Амстердама. Они стояли плотной стеной, возвышаясь над гладкой поверхностью воды, как над зеркалом, в котором можно любоваться собой.
– Катя, мы еще куда-нибудь успеем? Как у тебя со временем?
– Времени очень мало, Буди. Музей тюльпанов [26] мы все равно не посмотрим, он работает только весной. Дом Анны Франк[27] придется оставить на следующий раз. Вдруг еще когда-нибудь посчастливится сюда приехать… Но вот не увидеть Музей мадам Тюссо[28] – это непростительно… Да, самое главное! А «плывучий голландец»? Короче, оставляем «голландца» и мадам. Все!
Когда Катя вернулась домой, Паула уже хозяйничала на кухне:
– Ну ты и пропала! Со своим Буди гуляла?
– Ходили по музеям!
– Да ну? А в ресторане не были?
– Нет.
– Странно. А что же он хочет от тебя?
– Паула, сегодня ночью я улетаю. Вот и вся история… Хочет… хочет… Что он может хотеть, когда меня уже почти нет? Я одной ногой – здесь, другой ногой – в Питере. Да и вообще он мне не пара… Лучше расскажи, что это за «непостоянство гениев», о котором ты утром мне шепнула?
– А-а-а, это? Умрешь – не встанешь! Короче, меня, как корпоративного психолога, пригласили поучаствовать в одном эксперименте. Впервые… заметь, впервые в мире, такое исследование провел нидерландец Симон Риттер[29]. А мои коллеги попробовали его повторить. Более ста студентов они разделили на две группы и дали две минуты на обдумывание проблемы: сделать ожидание в очереди менее скучным. Первая группа приступила к работе сразу, вторую попросили предварительно поиграть две минуты в видеоигру. Смысл был в том, чтобы за время игры подсознание студентов само попыталось найти решение.