В марте 1962 года состоялись очередные встречи Политбюро с писателями и художниками. Хрущёв вел себя вызывающе, кричал, прерывал А. Вознесенского, Е. Мальцева, В. Аксёнова.

И все же литературная жизнь не остановилась. Произведения обруганных авторов продолжали печатать. Твардовский в «Новом мире» поместил очерки Е. Дороша, повесть С. Залыгина «На Иртыше», где впервые в легально опубликованной литературе правдиво рассказывалось о коллективизации. Появились первые произведения В. Войновича, Б. Можаева, В. Семина и ряда других интересных писателей.

30 ноября 1962 года Хрущёв посетил выставку художников-авангардистов в Манеже, а потом на встрече руководителей партии и правительства с творческой интеллигенцией злобно говорил об искусстве, «непонятном и ненужном народу». На следующей встрече удар пришелся по литературе и литераторам. Обе встречи готовились по одному сценарию.

Однако художников, почувствовавших, как нужно их слово народу, трудно было заставить замолчать. В 1963 году Ф. Абрамов в очерке «Вокруг да около» на ином, чем в романе «Братья и сестры», уровне правды и бесстрашия вернулся к разговору о деревенской действительности. Он писал об изнанке половинчатых и сумасбродных преобразований в деревне, долго страдавшей от «беспаспортного» рабства. В результате Абрамов, как и опубликовавший за два месяца до него очерк «Вологодская свадьба» А. Яшин, вызвал на себя шквал разгромных рецензий. Активно действовал оппозиционный «Новому миру» и другим прогрессивным изданиям журнал «Октябрь» (редактор В. Кочетов). Именно с этим печатным органом были связаны тенденции сохранения идеологических схем и установок недавнего прошлого, продолжения административного вмешательства в культуру. Тенденции прослеживались прежде всего в подборе авторов, в «идейно-художественной» (характерный термин того времени) направленности публикуемых произведений.

С середины 60-х годов стало очевидно, что «оттепель» неотвратимо сменяется «заморозками». Усилился административный контроль за культурной жизнью. Деятельность «Нового мира» встречала всё больше препятствий. Журнал стали обвинять в очернительстве советской истории и действительности, усилился бюрократический нажим на редакцию. Каждый номер журнала задерживался и приходил к читателю с опозданием. Однако смелость и последовательность в отстаивании идей «оттепели», высокий художественный уровень публикаций создали большой общественный авторитет «Новому миру» и его главному редактору А. Твардовскому. Это свидетельствовало, что высокие идеалы русской литературы продолжали жить, несмотря на попытки скомпрометировать их.

Понимая, что произведения, затрагивающие основы существующего строя, не будут опубликованы, писатели продолжали работать «в стол». Именно в эти годы создал многие произведения В. Тендряков. В повестях и рассказах, увидевших свет при его жизни, он касался разных сторон жизни нашего общества. Но только сегодня можно по достоинству оценить его правдивые произведения о коллективизации («Пара гнедых», «Хлеб для собаки»), о трагической судьбе русских солдат отечественной войны («Донна Анна» и др.).

В публицистической повести «Всё течёт» Гроссман исследовал особенности структурной и духовной природы сталинизма. Он оценивал его в исторической перспективе как вил. национал-коммунизма. В редакции «Нового мира» уже лежала в это время рукопись книги А. Солженицына «В круге первом», где не только репрессивная система, но и всё общество, возглавлявшееся Сталиным, сопоставлялось с кругами Дантова ада. Шла работа над художественно-документальным исследованием «Архипелаг ГУЛАГа (1958–1968). События в нем прослеживаются, начиная с карательной политики и массовых репрессий 1918 года. Все эти и многие другие произведения так и не дошли до своего читателя в шестидесятые годы, когда они так нужны были современникам.

Осенью 1964 года был снят с поста Генерального секретаря КПСС Н.С. Хрущев. Началось постепенное отвоевывание неосталинизмом одной позиции за другой. Из газет исчезают статьи о культе личности Сталина, появляются статьи о волюнтаризме Хрущева, редактируются мемуары. В третий раз переписываются учебники истории. Из издательских планов спешно вычеркиваются книги о сталинской коллективизации, о тяжелейших ошибках периода войны. Приостанавливается реабилитация многих учёных, писателей, полководцев. До читателя тогда так и не дошли прекрасные образцы «задержанной» литературы 20—30-х годов. Русское зарубежье, куда в скором времени суждено будет отправиться многим из поколения «шестидесятников», по-прежнему осталось вне круга чтения советского человека.

«Оттепель» заканчивалась грохотом танков на улицах Праги, многочисленными судебными процессами над инакомыслящими – И. Бродским, А. Синявским, Ю. Даниэлем, А Гинзбургом, Е. Галансковым и др. Еще в 1958 году была вновь арестована и отправлена в ГУЛАГ поэтесса А. Баркова. Видимо, по мнению партийного руководства, все это вполне вписывалось в программу строительства коммунизма, не прютиворечило моральному кодексу.

Всколыхнувшееся общественное сознание привело к изменениям в литературной жизни. «Оттепель» многим открыла глаза, заставила о многом задуматься. Это был лишь «глоток свободы», но он помог нашей литературе сохранить себя в течение следующих двадцати леи' стагнации.

Литературный процесс периода «оттепели» тем не менее оказался лишенным условий для естественного развития. Государство строго регламентировало не только проблемы, которых можно было касаться художникам, но и формы их воплощения. В СССР запрещали произведения, представлявшие «идеологическую угрозу». Под запретом оказывались образцы иных эстетических систем (книги Сартра, Камю, Беккета, Ионеско, Набокова). Советские читатели были отрезаны не только от современной им литературы, но и от мировой литературы вообще, так как даже то, что переводилось, часто содержало купюры, а критические статьи фальсифицировали истинный ход развития мирового литературного процесса.

В результате всего этого усиливалась национальная замкнутость русской литературы. Это тормозило творческий процесс художников, уводило культуру с магистральных путей развития мирового искусства.

Период «оттепели» явно носил просветительский характер, был ориентирован на возрождение гуманистических тенденций в искусстве, и в этом его основное значение и заслуга.

2

Последнее тридцатилетие XX века оказалось совершенно непохожим на предшествующее время. В нем отчетливо различаются три периода: советский (до 1985 года); перестроечный, носивший переходный характер (1985–1991); и постсоветский (с 1992 года). В стране происходили принципиальные общественно-политические и экономические изменения. Время с конца 1960-х и до 1985 года принято считать застойным. Но если процессы стагнации поразили политику и экономику, то публикуемую словесность они, исключая наиболее консервативную ветвь социалистического реализма, не затронули. Иное дело – вторая половина периода: перестройка, гласность, распад СССР, становление российской государственности оказали на литературу прямое и сильное воздействие.

Словесность 70—80-х годов представлена талантливыми прозаиками, поэтами и драматургами, чьим произведениям уготована долгая жизнь в искусстве. По богатству творческих индивидуальностей, широте тематического репертуара, разнообразию художественных приемов литература этого времени сопоставима разве что с литературой начала века или 1920-х годов.

Значение эпохи, которая предшествовала современной, эпохи «оттепели», очевидным образом переоценивалось. Её подчас объявляли чуть ли не ренессансом русской литературы, пришедшим на смену мрачной эпохе тоталитаризма. Действительно, расстреливать писателей перестали, ослабли цензурные ограничения, была разрешена публикация книг И. Бунина, Б. Пильняка, И. Бабеля и некоторых других авторов, открылись новые журналы и альманахи. Общая обстановка в литературе явно изменилась к лучшему. Но нельзя забывать, что во время «оттепели» травили Б. Пастернака, В. Дудинцева, В. Гроссмана, громили «Литературную Москву» и «Тарусские страницы». На «встречах» в Кремле генсек в лучших традициях недавнего прошлого поучал художников, о чем и как им писать, какие книги и фильмы нужны, а какие нет и т. п. И все же расцвета литературы 70—80-х годов не произошло бы без этой кратковременной передышки. И хотя новые времена начались с очередного «похолодания», возврат к прошлому оказался невозможным. Его уже не смогли реанимировать ни громкие судебные процессы над А. Синявским и Ю. Даниэлем, ни преследование и ссылка И. Бродского, ни разгром «Нового мира» и «МетрОполя», ни исключения из Союза писателей, ни тирания цензуры.