Чтобы более весомо противостоять королю Сигизмунду III Россия все 90-е годы XVI в. вела переговоры с Германской империей о совместных действиях. В 1590 г. был отпущен поляками на свободу эрцгерцог Максимилиан, который, естественно, желал отомстить своим обидчикам. Стороны долгое время хитрили, пытаясь оговорить для себя особые условия, поэтому никаких совместных действий против Республики они так и не предприняли, а затем переключились на создание коалиции против Оттоманской империи. При этом когда императорский посол, бургграф донавский Авраам, просил Бориса Годунова от имени императора Рудольфа II защитить Венгрию от нападений крымского хана через Карпаты, тот ответил: «У великого государя рати много, можно ему Рудольфа цесаря оборонять от недругов: только бы дал дорогу нашей рати король польский через Литовскую и Польскую земли рекою Днепром; тогда государь послал бы на крымскую рать свою плавную, а из Северской земли послал бы рать конную, и крымскому от такой рати где было бы деться? Не стало бы крымского царя ни на один час» [68, 327]. Правда, что при этом осталось бы от Польско-Литовской республики, Борис Годунов не стал обсуждать с императором, ну а король Сигизмунд III такого разрешения, конечно, не дал бы.

К 1596 г. в Польско-Литовской республике созрели плоды просветительской работы ордена иезуитов, создававших в стране бесплатные школы для всех желающих, а также проводивших индивидуальную работу со многими представителями литовской православной знати. В 1579 г. усилиями иезуита Петра Скарги, в миру Петра Повеньского, была создана Виленская иезуитская академия, позднее ставшая Вильнюсским университетом. Для католической Польши и в основном православной Литвы к концу XVI в. иезуитами были созданы условия и понимание сторон необходимости соединения церквей. Одним из аргументов в пользу унии было и то, что константинопольских патриархов, которые окормляли литовскую и русинскую паству, ставил на патриарший престол турецкий султан. Не желали литовцы и русины принадлежать и московской православной церкви, патриарх которой стал называть себя «патриархом всея Руси». Литовская и русинская знать в случае унии церквей рассчитывали на приобретение большего веса и представительства в сенате Республики. Немаловажным было и то, что это единение могло укрепить верующих в лоне традиционных конфессий и удержать их от перехода в различные протестантские течения.

Собор православных церквей Литвы и Польши по вопросу заключения унии с католической церковью был открыт королем Сигизмундом III в Бресте осенью 1594 г. За соединение церквей на соборе выступили многие иерархи православной церкви, в том числе и митрополит киевский и галицкий Михаил Рагоза, епископ львовский и каменец-подольский Гедеон Балабан, епископ пинский Леонтий, епископ брестский и владимирский Ипатий Потей, епископ луцкий и острожский Кирилл Терлецкий, епископ полоцкий и витебский Герман Хребтович, епископ холмский и белзский Дионисий Збируйский.

Среди противников унии были архимандрит Киево-Печерской лавры Никифор Тур, будущий его преемник Елисей Плетенецкий, ректор Острожской академии Герасим Смотрицкий, к ним присоединились Никифор и Кирилл экзархи, т. е. представители константинопольского и александрийского патриархов соответственно, которые многое теряли в случае заключения унии.

Несмотря на многочисленные споры уния была принята, но не как нововведение, а как распространение действия Флорентийской унии 1439 г. на территорию Польско-Литовской республики. В 1596 г. король Сигизмунд III издал универсал об утверждении акта Брестской унии, в котором сообщил своим православным подданным, что «все догматы и обряды вашей православной церкви сохранены неприкосновенно, согласно с постановлениями святых апостольских соборов и с древним учением святых отцов греческих, которых имена вы славите и праздники празднуете» [80, 342]. Нельзя сказать, что уния была легко воспринята православной паствой, но с течением времени ее жизнеспособность позволила сгладить многие острые углы в межконфессиональных отношениях поляков, литовцев и русинов.

Еще одним очень важным событием, свершившимся в 1597 г. уже в России, было закрепощение крестьян, впоследствии приведшее к многочисленным народным восстаниям. Через год, в начале 1598 г. умер последний Рюрикович на московском троне, не оставив после себя наследника. Со смертью бездетного Федора Ивановича пресеклась младшая линия Мономаховичей от суздальского князя Юрия Долгорукого, ведь брат царя Дмитрий Иванович погиб еще в 1591 г. Россия на время осталась без царя.

Эпилог

Итак, можно подвести итог взаимоотношений поляков, литовцев и русских на протяжении шести веков, когда эти народы, возглавляемые Пястами, затем Ягеллонами с одной стороны и Рюриковичами – с другой, то дружили, то враждовали между собой. Однако противоречия между ними не носили межэтнического характера, а являлись чаще всего территориальными претензиями одного государства к другому. Даже различия в христианских символах, догматах и обрядах, связанных с церковной ориентацией одних на Рим, других – на Константинополь, до XVI в. практически не использовались власть предержащими в Кракове и Киеве, Вильнюсе и Москве для аргументации своей захватнической политики по отношению друг к другу. И только великий князь московский Василий III позволил себе предъявлять претензии к польскому королю Александру IV, который якобы притеснял своих православных подданных, а также принуждал свою жену Елену, родную сестру московского князя, перейти в католическую веру. Но ни этому отпрыску византийского рода императоров Палеологов, исторического противника Рима, ни его сыну, царю Ивану Грозному, не удалось перевести религиозные противоречия в плоскость межэтнического антагонизма. Тем более что большинство жителей Великого княжества литовского и значительное число жителей Польского королевства были православными христианами, епископат которых подчинялся Константинопольскому патриарху.

Не было необходимости раздувать религиозную рознь и у последнего представителя московского дома Рюриковичей, богобоязненного царя Федора I. В период его правления усилиями шурина царя и фактического правителя государства Бориса Годунова было завершено завоевание Сибирского ханства, где русскими колонистами для закрепления за Россией этих земель были построены города Тобольск, Тюмень, Березов, Пелым. Для обороны своих южных границ в царствование Федора Ивановича были построены Ливны, Кромы, Воронеж, Оскол, Белгород, Валуйки и возрожден Курск, опустевший со времен татаро-монгольского нашествия; а на севере для развития морской торговли с Англией и Голландией возведен город Архангела Михаила (Архангельск). Укреплялись и западные границы России, несмотря на перемирие с Польско-Литовской республикой, или, как чаще называют ее в российской историографии, Речью Посполитой.

Еще в конце своей жизни король Стефан Баторий предложил взошедшему на московский трон царю Федору заключить вечный мир на условиях передачи Речи Посполитой Пскова, Новгорода, возврата Смоленска и Северской земли, а также возврата пленных литовцев и поляков без всякого выкупа, а пленных московитов за выкуп в размере 120 тысяч золотых. Естественно, такие предложения были отвергнуты царем Федором, а вот всех пленных литовцев и поляков Борис Годунов от имени царя отпустил без всякого выкупа, оставив решение участи пленных московитов за королем. Сделав как бы первый шаг к созданию дружеских отношений, Россия рассчитывала на аналогичный ответ.

Столь неравноценные предложения о мире со стороны Польско-Литовской республики были, скорее всего, подогреты слухами о предполагаемом нападении войск султана Оттоманской Порты Мурада III на Россию. Слухи, вполне возможно, были инспирированы самим королем Стефаном Баторием для нагнетания большего страха: ведь в случае войны Турции с Россией король мог тоже начать военные действия против московского царя. Однако это не только не напугало московское правительство, старательно укреплявшее свои границы и армию, но и позволило боярам достойно ответить возглавлявшему республиканское посольство Льву Сапеге, что «Москва теперь не старая, и на Москве молодых таких много, что хотят биться и мирное постановление разорвать; да что прибыли, что с обеих сторон кровь христианская разливаться станет» [74, 365]. Тем не менее результаты посольства в Москву позволили Льву Сапеге по возвращении сказать о царе Федоре: «Напрасно говорят, что у этого государя мало рассудка: я убедился, что он вовсе лишен его» [6, 9].