За обладание Екатериной царь Иван Грозный готов был расстаться с завоеванными Нарвой и Дерптом, но сделка сорвалась из-за восстания народа в Стокгольме, в результате которого произошла рокировка: старший брат Эрик оказался в тюрьме, а младший брат Иоганн со своей женой Екатериной не только получили свободу, но и шведский трон, на котором Иоганн стал известен в истории как Юхан III. Подписав мирный договор с Данией, с которой шведы до этого воевали, новый король приложил все силы для укрепления эстонских городов, понимая неизбежность войны с Россией.
Царь Иван IV мог бы сразу начать войну со Швецией, но до того ему надо было расправиться с мнимой и реальной крамолой в Твери, Новгороде и Пскове. Как не переселяли жителей этих городов в центральные области предыдущие московские правители, заменяя их московско-суздальскими выходцами, но тяга торговых людей к западным рынкам была гораздо сильнее страха перед своим господином. Ведь без торговых связей с литовскими и польскими, немецкими и шведскими купцами эти города ожидало запустение, как собственно и произошло в дальнейшем. Так что не столько место происхождения, сколько род занятий и среда обитания определяли отношение жителей Новгорода, Пскова и Твери к московской власти.
Поэтому, придав ход доносу одного из новгородских дьяков о якобы готовившемся акте передачи Новгорода и Пскова Литве жителями этих городов во главе с архиепископом Пименом, царь Иван Грозный решил в 1569 г. провести карательную операцию. Конечно, для этого решения у царя была и другая причина – отсутствие денег в казне государства. Бесконечные войны, опричнина разорили российский народ, а для продолжения захватнической политики царю нужны были средства, и немалые.
Основных вариантов пополнить казну было два: либо замириться со всеми своими противниками на время, достаточное для улучшения экономического состояния налогооблагаемого населения, или обобрать его окончательно. Царь Иван Грозный выбрал второе, и весь северо-запад России был репрессирован и ограблен.
Вот что сообщает об этих событиях опричник Генрих Штаден: «Затем великий князь пришел в Тверь и приказал грабить все – и церкви, и монастыри, пленных убивать, равно как и тех русских людей, которые породнились и сдружились с иноземцами. Всем убитым отрубили ноги – устрашения ради; а потом трупы их спускали под лед в Волгу. То же было и в Торжке; здесь не было пощады ни одному монастырю, ни одной церкви.
Великий князь вернулся под Великий Новгород и расположился в 3 верстах пути от него; в город он послал разведчиком воеводу со своими людьми. В городе прошел слух, что великий князь пошел в Лифляндию. А между тем он пошел в Великий Новгород, во двор к архиепископу и отобрал у него все его имущество. Были сняты также самые большие колокола, а из церквей забрано все, что ему полюбилось. Так-то пощадил великий князь город! Купцам он приказал торговать и от его людей – опричников – брать награбленное лишь по доброй уплате. Каждый день он поднимался и переезжал в другой монастырь, где снова давал простор своему озорству. Он приказывал истязать и монахов, и многие из них были убиты. Таких монастырей внутри и вне города было до 300, и ни один из них не был пощажен. Потом начали грабить город. По утрам, когда великий князь подъезжал из лагеря к городу, ему навстречу выезжал начальник города, и великий князь узнавал таким образом, что происходило в городе за ночь. Целых шесть недель без перерыва длились ужас и несчастье в этом городе! Все лавки и палатки, в которых можно было предполагать наличность денег или товару, были опечатаны. Великий князь неизменно каждый день лично бывал в застенке. Ни в городе, ни в монастырях ничего не должно было оставаться; все, что воинские люди не могли увезти с собой, то кидалось в воду или сжигалось. Если кто-нибудь из земских пытался вытащить что-либо из воды, того вешали.
Затем были казнены все пленные иноземцы; большую часть их составляли поляки с их женами и детьми и те из русских, которые поженились на чужой стороне. Были снесены все высокие постройки; было иссечено все красивое: ворота, лестницы, окна. Опричники увели также несколько тысяч посадских девушек. Некоторые из земских переодевались опричниками и причиняли великий вред и озорство; таких выслеживали и убивали.
Великий князь отправился затем дальше во Псков и там начал действовать так же. К Нарве и ко шведской границе – к Ладожскому озеру – он отправил начальных и воинских людей и приказал забирать у русских и уничтожать все их имущество, и многое было брошено в воду, а многое сожжено. В эту пору было убито столько тысяч духовных и мирян, что никогда ни о чем подобном и не слыхивали на Руси» [61, 394].
И все это сотворили русские люди против таких же русских людей, как они, ведь иностранцев среди опричников, таких как Генрих Штаден, было немного. Можно было бы усомниться в словах этого немца, лично участвовавшего в походе на Новгород и заслужившего своими действиями пожалования царем права называться полным отчеством на русский манер – Андреем Владимировичем (Вальтеровичем) Штаденом, но он не единственный, кто описал эти события. Практически теми же словами, но с еще большими подробностями сообщает об этих ужасах Новгородская четвертая летопись:
«Повелел благочестивый государь царь и великий князь Иван Васильевич, самодержец всей Руси, игуменов и монастырских священников, и дьяконов, и старцев соборных, которые еще до приезда государя силами первого полка были забраны из монастырей и поставлены на правеж, их повелел избивать на правеже дубинами насмерть, и, убив их всех, повелел каждого отвезти в свой монастырь и там похоронить.
А в воскресенье Господне, 8 января, государь поехал со всеми своими полками к соборной великой церкви Премудрости Божией Софии слушать обедню, и встретил его, государя, согласно царскому закону, архиепископ Пимен с крестами и с чудотворными иконами, и со всем духовенством, на Великом Волховском мосту, у Черного креста. И хотел архиепископ Пимен, согласно царскому обычаю, благословить крестом государя царя и великого князя Ивана Васильевича и сына его, благоверного царевича князя Ивана Ивановича. И государь царь и великий князь Иван Васильевич и сын его царевич князь Иван к кресту не подошли к архиепископу. И говорит государь царь и великий князь архиепископу Пимену: „Ты, коварный, в руке своей держишь не Крест Животворящий, но вместо креста – оружие, и этим оружием собираешься поразить наше царское сердце своим неистовым злоумышлением вместе со своими злодеями и единомышленниками, жителями этого города. И хотите владения нашей царской державы, этот великий спасаемый Богом Новгород передать нашим врагам, иноземцам, королю Литовскому Сигизмунду Августу. Отныне и впредь ты будешь называться не пастырь и учитель, и служитель великий соборной апостольской церкви Премудрости Божией Софии, а волк, и хищник, и губитель, и изменник, причиняющий оскорбления нашей царской багрянице“» [62, 428]. И, тем не менее, царь вошел в Софийский собор, где выслушал литургию, а затем пошел со своими приспешниками к архиепископу Пимену на обед. «И как только государь сел за стол и начал есть, и вскоре, немного помедлив, завопил громким голосом с яростью условным царским кличем („Москва“. – Ю. Д.) по обычаю, к своим князьям и боярам. И тотчас повелел государь казну архиепископа и весь его двор архиепископский, со всеми службами, и все палаты и кельи разграбить, и бояр его архиепископских и всех слуг его повелел схватить и под стражу посадить впредь до его, государева, указания. А самого архиепископа Пимена, ограбив, повелел посадить под стражу, и строго повелел его стеречь, и давать ему повелел из казны ежедневно на прокормление по две деньги на день. А дворецкому своему Льву Андреевичу Салтыкову и протопопу Евстафию, и другим своим боярам повелел государь идти в соборную и великую церковь Премудрости Божией Софии, и повелел захватить ризницу и другие дорогие освященные церковные вещи и святые чудотворные иконы Корсунские письма греческих живописцев. Кроме того, повелевает им государь по всему Великому Новгороду во всех святых Божиих церквях захватывать церковную казну и святые почитаемые божественные дорогие чудотворные иконы, и облачения, и колокола. И вокруг всего Великого Новгорода во всех монастырях повелел государь захватывать из всех церквей также церковную казну и драгоценные иконы греческие, иначе говоря, Корсунские, и дорогие облачения, и остальные дорогие освященные церковные вещи и колокола.
Тогда благоверный государь царь и великий князь Иван Васильевич, самодержец всей Руси, вместе с сыном своим, с благоверным царевичем князем Иваном Ивановичем, устроил суд там, куда государь приехал и остановился – на Городище. И повелел государь приводить из Великого Новгорода архиепископских бояр и множество других служивых людей, и жен их, и детей, и ставить их перед ним, и повелел государь их перед собой жестоко и люто и бесчеловечно мучить их различными муками. И среди многих неописуемых, страшных и различных мучений повелел государь тела их поджигать неким огненным изобретенным составом, который называется поджар, и повелевает государь своим государевым детям боярским тех измученных и пожаренных людей за руки и за ноги и за волосы связывать тонкими веревками сзади разными способами, и повелел привязывать их по одному человеку к саням, и велел их волочить стремительно за санями на Великий Волховский мост и сбрасывать с моста в реку Волхов. А жен их и младенцев – мальчиков и девочек, и даже грудных детей, и любого возраста, повелел государь привозить на Великий Волховский мост, и приводить их на высокое место, специально устроенное, и связывать им руки и ноги сзади, а младенцев привязывать к их матерям, и с большой высоты повелел государь сбрасывать их в воду, в реку Волхов.
А в то время другие государевы люди, дети боярские и воины, в небольших лодках ездили по реке Волхову с оружием, и с рогатинами, и с копьями, и с баграми, и с топорами, и тех людей, мужчин и женщин, разного возраста, которые из глубины речной наверх всплывали, зацепляли баграми, и тех людей копьями и рогатинами пронзали, и топорами рубили, и в глубину речную безжалостно сурово погружали, предавая их горькой смерти. И было такое неописуемое кровопролитие человеческому роду за наши грехи, неукротимой яростью царя ежедневно, без перерыва, около пяти недель и даже больше, и каждый день сбрасывали и топили в воде людей разного возраста числом до тысячи, а иногда и до полутора тысяч. А тот день был легким и благодарственным, когда сбрасывали в воду до пятисот или шестисот человек» [62, 429].