— Гляньте, — снова сказал он. — В гостиной нашей свет горит — значит ужин готов и ждёт нас!..

Жена и гость, наконец, подошли.

— Я говорю, ужин ждёт нас! — снова повторил Бузинов.

В ответ раздался протяжный вздох, почти что стон, героя-капитана:

— Ни к чему всё это… Я привык к походной жизни: перекусывать на ходу, спать чуть ли не на ходу…

Бузинова неистово захохотала.

— Ах, бросьте! Вы сейчас не на войне, забудьте о лишениях, не дадим мы вам грустить, как ни старайтесь…

— Правильно! — поддакнул муж. — Будьте как дома у нас, расслабьтесь…

Капитану ничего другого не оставалось, кроме как повиноваться.

К утру военный гость уже вполне освоился в бузиновской усадьбе, командовал не хуже мирового судьи или канцелярского начальника. Супруги во всём поддакивали гостю, даже когда сомневались, прав ли он. И на каждый шаг просили разрешения.

— Никитушку надо бы завтра проведать… Ему тоскливо без людей… — завёл благотворительную песенку Бузинов.

— Вместе и проведаем! Завтра же пойдём! — ответил капитан. — Мне он самому нужен позарез, бумаги именные я ему обещал. Обещал, а не дал!

— Благороднейший вы человек! — воскликнула Бузинова. — Какое счастье, что нас свела судьба! То, что мы ещё несколько дней назад были совершенно не знакомы, а теперь задушевно беседуем у самовара, несомненно, добрый знак…

— Божие знамение! — подтвердил супруг.

— Оно-с! — поддакнул капитан.

— Теперь мы ваши должники, — продолжила хозяйка дома. — Чем мы могли бы вам служить?

— Полно вам, матушка-барыня, разве мне когда-либо кто-либо служил? Я ведь сам служивый человек, всю жизнь только и делаю, что служу: то царю, то отечеству, а теперь вот ветеранам принялся служить, помогаю им жизнь налаживать…

— И давно вы на этом поприще подвизаетесь?

— Давненько, пятнадцатый годок пошёл!

— Устали, небось, умаялись…

Капитан отчаянно замотал головой.

— Вам это может показаться странным, но усталости я не чувствую! Наоборот: после каждого успешно завершённого дела… Нет, не так: после завершения каждой из моих скромных миссий, в меня будто целительный поток вливается. Сильнее становлюсь, здоровее себя чувствую, ей-ей!

Супруги восхитились:

— Ей-же-ей!

— Не оскудеет рука дающего, всё верно…

Эти тёплые слова добавили герою вдохновения.

— Я ведь как считаю: Бог всё видит! Кто нынче бедным и убогим помогает, в старости сам не оставлен будет. Я старости не очень-то боюсь, но всё-таки…

— Старости бояться грех! — провозгласил Бузинов, оторвавшись от утренней рюмашки коньяка. Капитан поправил его:

— Не старости, а смерти бояться грех. Хорошей жизнью хорошую смерть заслужил — ликуй! Не заслужил — кайся! Правильно я говорю?

— Совершенно! Совершенно правильно, — поддержала Бузинова. Она всё больше проникалась к гостю. А гость всё делал вид, будто бы пока не замечает этого. Покамест…

— Так вот, — продолжил он, — если вы пока ещё не умерли, вам бояться есть чего, очень даже есть: болезней, недостатка денег. Для этого и существуют благотворительные комитеты…

И на следующий день, и через день, и через три дня, начисто забыв о страданиях Никиты Баранова, слушали Бузиновы басни капитана — у богато накрытого стола с самоваром. И, так уж повелось, в середине дня гость начинал картинно зевать, прерывая свой же собственный рассказ.

— Простите, что-то раззевался я…

— Оно и не диво: после всего, что вам довелось пережить! Сейчас я вам постелю!

При этом слове хозяйка неизменно, в течение последних дней, вскакивала из-за стола, шла к шифоньеру, вытаскивала оттуда ворох лёгких одеял, подушку, простыни.

— О! Зачем все эти хлопоты! — смущался капитан.

Не менее смущённо чувствовал себя в эту минуту и хозяин дома. Он тут же уходил в свой кабинет, надолго. Ибо, во-первых, доверял супруге, а во-вторых, не станет же их гость и благодетель заигрывать с чужими жёнами в чужой гостиной. Сущий нонсенс!..

После ухода супруга беседа в гостиной продолжалась лишь небольшое время.

— Прямо здесь меня на дневной сон определите? — осведомлялся капитан.

— А где ж ещё? — кокетливо отвечала Бузинова. — У нас, конечно, есть спальня для гостей, да там, боюсь, вам неуютно будет…

— Это почему-с?

— Там недавно дочка с зятем располагались — в гости к нам из Кологрива приезжали, беспорядок учинили страшный!..

— Вот как!

В этом месте Бузинова обычно закатывала глазки.

— Да и по другой причине было бы вам там не с руки, даже ежели бы и порядок был образцовый…

— По какой-такой причине? Договаривайте, ну же!

— Да там… Рюши, бантики всякие, занавесочки-кружева… Куклы… Словом, не мужской там интерьер, не геройский!

— Понятно-с… Мало героизма в нашей жизни осталось, и чем далее, тем меньше остаётся…

Примерно так, или же чуть иначе, продолжалась ежедневная беседа гостя и хозяйки, в отсутствие хозяина. Который был хорошо воспитан и не вникал в чьи бы то ни было досужие разговоры.

Затем хозяйка с гостем, при обоюдной помощи, пытались расстелить постель — на широчайшем турецком диване. Капитан неизменно спрашивал:

— Сей диван, как я понимаю, турецкий, то бишь вражеский?

— Что вы! Что вы! Фасон турецкий, но привезено это ложе из Европы…

Вот и всё. На этаких словах беседа прекращалась и начинались действия — не военные, отнюдь, а дружеские и весёлые. Хотя и молчаливые. Что остаётся делать жёнушке, когда супруг не против.

Глава 10 Удачно уговорённые

Многих ли сумел увлечь своими баснями служивый на ту пору, точно не известно. Известно лишь, что остальные имели честь значиться в списке ожидания — не очень длинном, но всё же солидном. Чтобы всем им доставить удовольствие, в основном духовное, вышеозначенному путешественнику требовались месяцы, а не дни.

Известно также, что счастливцы, вкусившие капитанского красноречия, были пока немногочисленны. Однако каждый получил своё сполна и был доволен. Кроме Болотникова-младшего. Вот здесь и предстояло отдельно потрудиться. То был самый уязвимый пункт благотворительного списка. Самый болезненный.

Не только капитану пришлось мучиться и уговаривать Петра Сергеевича. В такой же мере страдали и родители молодого барина. У них-то причин для страданий было поболее.

Что может быть больнее для родителей, узнавших, что их сын женился не на той, и что, помимо всего прочего, он был готов легко порвать с ними все связи, окажись они против избранницы.

Боль помещиков росла, непрерывно увеличивалась.

А когда Авдотья понесла, родители Петра Сергеевича за голову схватились.

— Как же ты теперь карьеру в Петербурге делать будешь?!

Сын им:

— Мне уже карьера никакая не нужна. Продавайте имение, ежели хотите, а у меня теперь тут своя семья. И имение своё собственное есть, правда, небольшое — изба да двор с несколькими курами. Ну, да ничего, проживём…

Последние слова кровиночки звучали неуверенно, но он всё продолжал настаивать на невозможном.

— Отправляйтесь в Петербург без меня, можете Фросеньку с собой взять вместо дочери, тем более что обещал я ей помочь устроиться в столице…

Убитые таким ответом, кинулись родители в ноги капитану, в очередной его приезд, а тот и говорит им:

— Хитростью надо парня из деревни выуживать. Скажите, что он должен сам на свою семью зарабатывать, коль уж обзавёлся, а не ждать подачек от сердобольных родичей. Ему надо непременно ехать в столицу, хоть на короткое время. А жена незаконная никуда не денется, дождётся, если любит. Поедемте, поедемте, нечего рассуждать! Вместе карьеру будем делать вашему сыну, помогу, чем смогу. У меня на Невском проспекте знакомый французишка есть, аккурат намылился свою лавку продавать, на родину уезжать. Недорого продаст! Я посодействую, чтобы с вас взял недорого…

Профукать такую перспективу — самим себе врагами оказаться. Так уже давно решили папенька и маменька, а сынок всё фурдыбачился.