– Ну, вашего, который у царя Давида. Яхве, так ведь его зовут?

– Его супругу?!

– Ну да. Всякому богу нужно иметь супругу, разве нет? Вот ты же, к примеру, с супругой на рынок пришел?

Юлька бросила на меня хитрый взгляд: мол, смотри, никакая я не наложница! А вовсе даже законная жена. Но мне было не до тонкостей.

– Подожди… ты израильтянин?

– Из племени Данова, – кивнул торговец уже несколько настороженно, – а ты-то сам кто и откуда?

– Я Бен-Ямин, – ответил я гордо, – сын Израилев из племени… из племени Вениаминова (ну а какого же еще, с таким-то именем?). И я… Не боги это! – взорвался я вдруг, – Помнишь, что заповедал нам Господь через Моисея на горе Синай, когда отцы наши вышли из Египта: да не будет богов иных! И не сотвори себе кумира! А ты что тут натворил? Как финикиец какой-то…

– Э, ты потише, – торговец угрожающе привстал с места, держа в руке свою сладкую железную парочку, – ты тут не очень…

Но что мне мог сделать этот дохляк и к тому же язычник?

– Хочешь верить в своих терафимов – верь! – закричал я, – а имя Господа нашего не смей произносить всуе! Не смей поганить его идолами своими!

Я ударил его наотмашь по руке, державшей эту пакость, железяки полетели куда-то в сторону, и торговца от изумления всего аж перекосило, и тут завизжала Юлька:

– Сзади!

Но я все-таки не успел обернуться, только рукояти меча коснулся – навалились втроем, или вчетвером, заломали руки, перехватили меч, стали тыкать под ребра – и не больно даже было от злости…

– Богов наших хулил, – спокойно сказал торговец, – говорил, что Яхве почитает, а сам и его, и супругу его наземь бросил. Богохульник. Беглый раб, наверное!

– Оставьте его! – вопила Юлька.

– Беги, – крикнул я ей по-русски, – беги скорее, найди наших. Уходите из города немедля, я отобьюсь. В Иерусалиме встретимся, у царя Давида! Расскажи ему…

Но договорить я не успел – только увидел сквозь мельтешение потных и злобных тел, как опрометью кинулась она в сторону, вот молодец…

– Так он еще и не из наших, – с расстановочкой сказал торговец, – не по-нашему говорит. А сказал, вениамитянин. Точно лазутчик, или беглый раб.

– Да я… – взревел я, стараясь вырваться, и тут затылок пронзила тупая и боль, мир распался на тысячи цветных кусочков, а затем навалилась чернота.

44

Ну вот что он, спрашивается, натворил? Зачем надо было связываться с этим придурочным торговцем? И что мне теперь делать, как вытаскивать Фокса с кичи? Мысли, кружившиеся в моей голове, были, прямо скажем, весьма бестолковыми. Всё вышло так молниеносно, я была растеряна и страшно зла на всех на свете – на стражников, торговцев, Веньку, на себя саму. И надо было мне этих дурацких тетраформов разглядывать? Не подойди я к этому прилавку, ничего бы не случилось, и мы бы сейчас гуляли вместе, а потом… потом много чего было бы. А теперь нет. Теперь Венька сидит в какой-то вонючей тюряге, и неизвестно, что вообще ждет его дальше, как в этих диких краях принято наказывать за оскорбление божества и сопротивление при аресте. А Венька ведь такой, он молча терпеть не будет, наверняка снова в драку ввяжется, едва очухается… И что теперь будет с нами всеми? Имне-то самой что делать без денег, без языка? От моего корявого финикийского толку как от козла молока, это понятно. А Венька тоже шутник – доберись к царю Давиду, скажи ему… А что сказать? Дескать, Ваше Величество доисторическое, мы тут к вам в гости намылились, тридцать столетий нам не крюк, так что извольте послать со мной вашему потомку на выручку батальон спецназа, тридцать три богатыря и с ними дядьку Черномора? Да меня сразу же в дом умалишенных, или как это тут называется, на всю жизнь запрут. Неет, придется без царской помощи, самим разбираться. Но как, как?

Венькин меч с зазубренным лезвием по-прежнему валялся в пыли, поднимать его никто не решился. Подняв его, я не сразу поняла, куда его сунуть. Кожаного пояса у меня не было, зато была достаточно прочная и длинная полоса суровой ткани, которой я вместо ленты подвязывала изрядно отросшие за время исторической эскапады волосы. Распустив прическу, я перепоясалась и заткнула за импровизированный кушак меч, оказавшийся удивительно тяжелым и нескладным. Окружающие на меня смотрели дико – видать, воинственные девы здесь были в диковинку. Собственно, я и сама бы на этой роли не настаивала, но не бросать же оружие? Да мне этого Венька никогда не простит, если… Нет, не если, а когда выберется на волю. Чтоб не было мне больше этих пораженческих «если», обругала я сама себя, сглатывая подступившие к глазам слезы. Ну что ж, раз судьба такая, будем изображать еврейскую валькирию. В конце концов, мне не привыкать, богиней и вестницей я уже была, так что побыть теперь валькирией мне не жалко.

А, собственно, с чего это я решила, что тут боевых дам не было? А как же Юдифь? Я ее портрет с головой какого-то тогдашнего Гитлера очень даже хорошо помню по репродукциям. Интересно, она здесь уже была или еще будет? Тьфу, совсем я с этой античной хронологией запуталась, ум за разум заходит. А Далила Самсона тоже уже того или…? Или это она его, а он ее поборол, а его потом кто-то другой? А, и вот еще: была такая Девора, она тоже у них кого-то прикончила и всех сразу победила.

Мысли о героических еврейских тетках малость помогли – всхлипывать я перестала и даже наоборот преисполнилась воинственного настроения. Ну ладно, господа-язычники, попомните вы и меня, и Венечку. Ой попомните, до самого Нового Времени чесаться будете.

Базар, меж тем, зажил своей жизнью, ну или, по крайней мере, сделал вид, что зажил. Давешний торговец подобрал и отряхнул своих уродцев, шепотом прося у них прощения за то, что их так обидел чужеземец. На меня он поглядывал исподлобья, но в разговоры не вступал, да и что ему с чужой женщиной говорить, собственно? Прочие купцы тоже делали вид, что мной совершенно не интересуются, но то с одной стороны, то с другой я ловила молниеносные кинжальные взгляды, бросаемые из-под нахмуренных бровей и сумрачных век. Этих о помощи проси – не просит, все без толку, никто не будет чужестранке помогать, да еще наложнице преступника. Ну и не надо, сама разберусь! Гордо вскинув голову, я отправилась по Венькиным следам, точнее, по следам тех придурков, которые его утащили. Городок-то не такой большой, найду, куда его упрятали.

Оптимизм мой явно оказался преждевременным, ибо прошло немало времени, прежде чем я, вымотавшись до предела и сломав язык от объяснений с местными, нашла какой-то кривой сарай за городской стеной, куда его упрятали. У входа стоял малопочтенного вида оборванец, коротавший время за исследованием недр собственного носа. Но едва я попыталась приблизиться к дому скорби, горе-вояка как-то весь подобрался, напружинился и, набычившись буркнул короткое отрывистое слово. Сделав вид, что я не понимаю его, я попыталась пройти в дверь и сама не заметила, как что-то острое весьма болезненно уперлось мне прямо в горло. Чуть отстранившись, я увидела, что страж вытащил откуда-то из складок своей хламиды короткий, но весьма острый меч и недвусмысленно продемонстрировал, что вверенный ему пост будет охранять буквально до последней капли крови непрошенных посетителей.

– Мне нужно пройти. Я должна поговорить с твоим господином. – Я старалась подбирать как можно более короткие фразы и произносить их максимально четко, но замызганный страж помотал головой, изображая, что вообще не понимает моих слов, и растопырился во все стороны, показывая, что граница, сиречь дверь в узилище, на самом крепком замке.

– Ну и пожалуйста, раз ты такой дурак, – Я была готова зареветь от бессилия, но ради Веньки сдаваться и убегать в нервах было категорически нельзя. Оставалось действовать хитростью, если она у меня еще оставалась.

– Ну и карауль свою дурацкую тюрьму, а я сяду здесь и буду ждать твоего господина, – с этими словами я решительно уселась у самого порога прямо на пыльный и горячий от солнца здоровенный булыжник, неизвестно кем и неизвестно для чего брошенный на обочине.