Сверх того в ст. 10 установлено было, что "подданным обеих высокодоговаривающихся стран не надлежит в привозных и вывозных товаров своих более пошлин платить, почему других народов подданные тамо платят". Это означает установление так называемого принципа наибольшего благоприятствования^{444}, согласно которому всякая льгота, предоставляемая какой-либо третьей державе Англией или Россией, тем самым распространяется и на договаривающуюся страну. Этот принцип уравнения с другими народами высказан и в ряде других статей, где говорится, что они "тако как наилучше фаворизованный народ трактованы и почитаны быть имеют" (ст. 3, 16, 28) или что им дозволено все, что "другого какого народа людям" (ст. 2, 4) "против других иностранных купцов" (ст. 19). Во всех этих случаях речь идет о предоставлении англичанам в России и русским в Англии тех же прав, которые будут дарованы каким-либо иным народам в отношении "навигации и купечества". В ст. 28 даже определяется, что вообще (а не только по отдельным пунктам, как в приведенных статьях) обеих стран подданным предоставляется право наибольшего благоприятствования. Но из этого еще, конечно, не следует, что оно касается и таможенных пошлин. В более поздних договорах относительно последних ясно и определенно сказано, что всякая льгота, предоставленная третьей державе, распространяется и на договаривающуюся сторону и что никому не может быть дано каких-либо преимуществ, которыми не пользовался бы и контрагент. Здесь этого еще нет, а в упомянутой статьей 10 дело ограничивается указанием на то, что "не надлежит… более пошлин платить". Так что эту статью можно понимать и в том смысле, что обе стороны подчиняются общему тарифу, существующему в данном государстве, и для них не может быть установлено особых повышенных ставок, которые не касаются и прочих иностранцев. Особых же льгот в тарифе[26], по крайней мере в русском, для каких-либо западноевропейских государств в то время не имелось, и установление их не предвиделось, так что Англия в этом не была заинтересована. Это ведь была эпоха, когда еще уступки в тарифе составляли редкое исключение — дело изменилось лишь с половины XIX ст.

Вообще, как видно из приведенных статей, англичане добились больших льгот: и права уплачивать пошлины русскими деньгами, и понижения пошлин на шерстяные материи, и уравнения их в уплате вывозных пошлин с русскими, и освобождения от каких-либо наказаний, кроме конфискации товара при контрабандном привозе товаров, и многого другого. В большинстве случаев одинаковые права распространены и на русских, однако далеко не всегда. В силу особых постановлений Навигационного акта, привилегий Ост-Индской компании, специальных дополнительных пошлин для иностранцев русские купцы в Англии подвергались значительно большим ограничениям, чем англичане в России. Когда английский резидент прочел графу Остерману первоначальный проект договора, последний заметил, что в нем нет упоминания про русских купцов. Имеется в виду только торговля англичан в России. Резидент тогда ответил, что ему неизвестно, добиваются ли русские купцы каких-либо льгот от Англии, но когда впоследствии Россия настаивала на разрешении русским торговать с английскими колониями, на возврате пошлин за вывозимые из Англии русские товары и на дозволении англичанам приезжать в Россию "для отправления своих мастерств и художеств", то Англия отказалась их удовлетворить и просила русское правительство не настаивать на этих требованиях, ссылаясь на то, что и она не пытается выговаривать для себя в России ничего подобного. Но в то же время она просила русское правительство удовлетворить ее просьбу о понижении пошлин на шерстяные материи, хотя тут и Россия могла бы ответить, что она также не добивается ничего подобного.

Ст. 8 договора Англия получила и крайне важное право непосредственной торговли с Персией. Англичанам дано право товары "чрез российские области ближайшим и удобнейшим путем в Персию провозить", уплачивая не свыше 3% проезжей пошлины, что, впрочем, англичане считали высокой ставкой. Англичане, следовательно, достигли права вести торговлю с Персией через Россию, которого добивались в течение 150 лет. Россия же рассчитывала на то, что этим путем вся торговля персидским шелком, который направлялся в Европу через Турцию, будет проходить через Россию. Впрочем, эта торговля англичан была недолговечна. Только 4 года спустя Джон Эльтон завязал торговые сношения с Персией, но вскоре он не только находившимся в Персии русским людям "обиды и озлобления чинить стал", но, что еще хуже, начал по поручению шаха строить флот на Каспийском море, и убрать его оттуда никак не удавалось, хотя английский король обещал пожаловать ему "некоторый чин во флоте". Это заставило российское правительство заявить об отмене ст. 8 трактата "с наикрепчайшим подтверждением"^{445}.

"Понеже обыкновение есть трактатам коммерции назначить время, того ради… стороны согласились, что сему настоящему продолжаться пятнадцать лет", но и "до происшествия того сроку могут они между собою согласиться, дабы оный возобновить и продолжить" (ст. 29). В начале же 60-х г., когда и этот срок истекал, возник вопрос о замене договора 1734 г. новым, причем, однако, в составленном русским правительством проекте был выпущен конец ст. 4, который устанавливал равенство между русскими и английскими купцами в отношении уплаты вывозных пошлин. Напротив, оно оставляло за собой право "учинить новые установления для ободрения российской навигации взаимственно с английским Навигационным актом". Проект этот был объявлен графом Паниным "ультиматумом", почему английский посланник Макартней решился его подписать. Но английским правительством ему было выражено за это неудовольствие; в особенности возмущала англичан прямая ссылка на их собственный Навигационный акт и желание следовать ему.

Панин письмом обнадежил посланника, что меры поощрения русского мореплавания будут таковы, что британским купцам будет предоставлено в них участвовать и извлекать все выгоды, какими будут пользоваться русские подданные. Но Макартней по требованию своего правительства настаивал на том, чтобы это заявление было облечено в формальную декларацию. Он усматривал в этом пустую формальность, заявляя, что императрица знает его "благонамеренные сентименты", и в маскараде чуть не упал пред ней на колени, упрашивая ее, но "непоколебимость ее превзошла даже обычное женское упрямство".

Она находила, что ее "монаршего обнадеживания, кое должно быть всегда свято", вполне достаточно, и не могла "довольно надивиться, что отказывают иметь к оному полную доверенность". Кроме того, такая декларация требовала бы "взаимности", но так как Россия со своей стороны в данном случае ничего не получает, то, на самом деле, "декларация была бы актом явной зависимости, которая противна достоинству ее короны". Тем не менее с результате декларация была дана, но подписанная лишь двумя членами русской делегации, подписавшей договор, из Лондона же настаивали на подписании ее всеми.

После этого Панин хотел уже уничтожить самый трактат. Макартней был страшно возмущен и в своих донесениях называл русские коллегии "какими-то лавками", а членов их "купцами, для которых все продажно", заявлял, что англичане ошибочно считают русских народом образованным, на самом же деле "Тибетское королевство… имеет столько же права величаться этим именем". "Гордость нераздельна с невежеством, — писал он далее, — и поэтому ваша милость не удивитесь, если действия этого двора проникнуты гордостью и тщеславием". "Международное право не могло с успехом привиться в стране, где нет ничего похожего на университет", и "в разговоре с русскими министрами упоминать о Гуго Гроцие и Пуффендорфе было бы все равно, как толковать… с диваном Константинопольским". Он просил "самым патетическим образом императрицу снизойти" к его несчастному положению, просил "со слезами на глазах" выбросить все условия о поощрении мореплавания, но добился лишь того, что упоминание о Навигационном акте было исключено, вообще же получил в ответ вопрос: что же станется с суверенитетом государства, если нельзя принимать внутри страны мер, вызываемых законными интересами народонаселения? Граф Панин категорически заявил, что он не видит причины связывать себе руки в отношении всякого улучшения русской торговли, что Россия не может подчиняться другой державе, что Англия не ведет торговли с Россией "ради ее прекрасных глаз", что ввиду выгодности ее англичане будут продолжать ее и без трактата. Наконец, Макартней предложил изменить статью хотя бы таким образом, чтобы право поощрять мореплавание устанавливалось не для одной лишь России, а взаимно, против чего русское правительство не возражало, понимая, что при наличности Навигационного акта Англии прибавлять нечего в этом направлении и "у народа в таком почтении и уважении будучи, что… министерство никогда не отважится до него коснуться". Но слова Макартнея относительно принятия мер к распространению "обоюдного" мореплавания были заменены словами "своего собственного" мореплавания. "Надменность русского двора, — писал он, — не изменила ему до конца". Макартнею пришлось согласиться, и трактат был подписан^{446}. В результате получилось, что российские подданные обязаны платить те же пошлины с вывозимых товаров, что и англичане (прежнее постановление), с прибавлением, однако же, что каждая сторона имеет право "делать такие особливые учреждения, каковые она за благо изобретет к ободрению и распространению своего собственного мореплавания" (ст. 4, абз. 3).