В результате конец века не многим отличался от начала его. Если признать с одним автором XVIII ст. национальной коммерцией ту, которая производится на «собственных государственных судах», то у нас такой коммерции и к концу века не было. Плавали шведские и датские корабли, суда Любека и Ростока, в особенности же нидерландские и английские. Голландцы посещали преимущественно Ригу и Архангельск, почему они всеми силами старались вернуть последнему его прежнее положение. Количество их судов росло с каждым годом, доходя в половине XVIII ст. до 300 — 400, в 1773 — 1777 гг. оно в среднем составляло 642. Голландцы фигурировали главным образом в качестве посредников между Россией и Южной Европой, привозя с юга и из своих колоний товары и вывозя оттуда русские сырье. Как велика была роль их, характеризуется лучше всего тем, что не только в первой половине столетия, но еще в 80-х годах в России существовал вексельный курс исключительно на Амстердам. Лишь к концу века присоединился и курс на Лондон, Гамбург и другие города.

В 70-х годах XVIII ст. две трети судов принадлежали голландцам и англичанам, затем следовали ганзейские города (217 судов) и шведские (204). Хотя английских судов приходило несколько меньше, чем голландских, но первые отличались большим тоннажем, и во второй половине XVIII ст. первое место в русской торговле занимали англичане. Уже к середине XVIII ст. в их руках сосредоточилась половина русской торговли. В 1756 г. торговые обороты Петербурга составляли 7,7 млн. руб., из коих 4 млн., или 52%, приходилось на долю англичан^{419}. Тридцать лет спустя торговля Петербурга достигла 31,6 млн. руб., обороты же англичан возросли лишь до 9,6 млн., так что в процентном отношении сократились (30%)^{420}; напротив, в 1795 г. общий оборот Петербурга поднялся до 60,7 млн., а торговая деятельность англичан повысилась до 267 млн., т.е. снова дошла почти до половины всей торговли (45%)^{421}.

Конечно, все эти цифры точностью не отличаются. Неправильность записей, произвольность оценок привозимых и вывозимых товаров, которые были обычно преуменьшены в показаниях купцов, ибо пошлина бралась в процентах с цены товаров, наконец, обширная контрабанда — все это не позволяет исходить из этих цифр и оперировать ими. Но для выяснения роли английской торговли у нас в эту эпоху и они могут пригодиться — они свидетельствуют о широком, преобладающем значении ее.

И другой вывод мы можем сделать из данных о привозе и вывозе; английский экспорт на Россию значительно превышал привоз англичан к нам. В 1756 г. английский импорт составлял меньше третьей части всего привоза Петербурга (963 тыс. из 3,3 млн. руб.), тогда как вывоз англичан достигал 70% всего вывоза. В 1787 г. англичане импортировали всего десятую часть привезенных в Петербург товаров, напротив, вывезли свыше половины всех товаров. И в 1795 г. английский привоз равнялся менее чем третьей части всего привоза, вывоз же достигал половины общей суммы экспорта^{422}. По Вирсту, за период 1794 — 1800 гг. привоз англичан составлял в среднем 29% всего нашего привоза, вывоз же их 64%, т.е. почти две трети всего вывоза^{423}.

Из этого видно, что англичане поступали совершенно иначе, чем другие нации. «Голландцы, гамбургцы и в последнее время и пруссаки, — читаем в донесении Уорда лорду Тоуншенду в 1729 г., — продают русским гораздо более, чем покупают у них, следовательно, вывозят деньги отсюда, англичане же доставляют деньги сюда»^{424}. То же говорится в одном докладе, написанном 30 лет спустя (в 1761 г.): «Мы получаем от англичан много сукна, мебели, украшений и даем им за это пеньку, лен, мачты, холст, поташ. Для англичан это выгодно, а для нас еще выгоднее, ибо, согласно нашему балансу, мы им даем больше, чем получаем, следовательно, излишек нам уплачивается в монете. При помощи этого обмена англичане доставляют пропитание большему числу наших рабочих, чем мы их рабочим»^{425}. В торговле с Россией их целью являлось снабжение своего флота необходимыми предметами, вывоз нужного для кораблестроения леса, парусного холста, канатов, как и железа для выделки пушек, которыми снабжались корабли. «Сохранение английского флота и расширение его, вызванное столь многочисленными морскими войнами, покоилось в значительной мере на одних лишь русских произведениях». В Россию же преимущественно вывозились предметы роскоши, а они поставлялись в гораздо большей степени из Франции, чем из Англии.

Активный баланс торговли англичан в России подтверждается и английскими данными. По Чомберу, привоз англичан из России и вывоз их в Россию возрастал следующим образом в тыс. ф. ст. (за год в среднем)^{426}:

По другим данным, товарообмен между Англией и Россией составлял в среднем по пятилетиям (в тыс. ф. ст.)^{427}:

По вычислениям Зомбарта, общий торговый баланс Англии в 1770 — 1780 гг. был активный (привоз 11,8 млн. ф. ст., вывоз 13,9 млн.), но в торговле с Россией она теряла значительные суммы. За первые 80 лет XVIII ст. из Англии ушло звонкой монеты на 72 млн. ф. ст., из коих 4¹/₂ млн. получили Левантийские страны, 42¹/₂ млн. Ост-Индия и 25 млн. Россия^{428}.

Вывоз английских товаров в Россию сосредоточивался целиком в английских руках, ибо Навигационный акт Кромвеля допускал вывоз из Англии лишь на построенных в Англии кораблях, где капитан и ²/₃ экипажа состояли из англичан. Что касается экспорта русских товаров в Англию, то он также должен был совершаться либо на английских судах, либо на судах страны происхождения, но ни в коем случае не на кораблях, принадлежащих третьей стране. А так как о русском торговом флоте говорить не приходилось, то все сводилось и здесь к одним лишь английским судам.

"Благодаря своему могуществу на море, своему положению и приемам ее изощренной торговой политики, — говорит Шторх, — Англия сумела захватить посредничество между Россией и южноевропейскими государствами; но она придерживалась в этом принципа производить главным образом лишь экспорт русских продуктов в эти страны, предоставляя привоз неанглийских товаров купцам Голландии, Любека, Ростока и других народов. Этот ловкий прием привел к тому, что вывоз важнейших русских товаров почти целиком достался англичанам. Они отправляли русские товары не только в европейские государства, но тайно и в их колонии, в особенности в испанскую Америку, куда привоз товаров иностранцам был закрыт. Шторх указывает и на то, что ряд предметов русского экспорта составлял их исключительную монополию — не только ревень, который продавался в Голландии и Гамбурге через находившегося в Петербурге английского резидента, но и такие запрещенные к вывозу товары, как нитки и пряжа, селитра, пушки, снаряды. Ко всему этому присоединилось еще и то, что купцы Южной Европы с заказами на русские товары обращались лишь к английским фирмам, находившимся в России, игнорируя своих земляков. В результате англичане очутились в выгодном положении народа, доставлявшего всем другим русские товары и ни от кого их не получавшего.