Гарик снова рассмеялся.

  Он не собирался ложиться с дядей Мишей в постель. Он намеревался извлечь из этого экземпляра как можно больше пользы для своей блистательной карьеры одним лишь своим талантом. Да, он действительно чувствовал себя талантливым и верил в свой талант - сам понимал, что, возможно, безосновательно, но это не умаляло его веры, даже, может быть, наоборот.

  Предназначение... О! Гарик чувствовал, что способен оставить на сырой глине этого столетия волнующий оттиск своей противоречивой души, оттиск, который потом затвердеет, выгорит на солнце и для чутких трепетных пальцев, прикасающихся к его горячей шероховатой поверхности, будет хранить лёгкий, неуловимый аромат его личности. А дядя Миша был трамплин, ключик от заветной двери и следовательно был обречён на гариково неустанное внимание.

  Гарик улыбался ему, подыгрывал, соглашался на самые нелепые предложения относительно участия в шоу-бизнесе, потому что ему нравилось в этой студии всё: пыльная аппаратура, беспорядочное нагромождение предметов, которые хранили многозначительное молчание. Здесь мироздание, вообще все отвлечённые и возвышенные предметы становились ближе и понятнее любых бытовых реалий, понятнее очереди в магазине.

  - А может хоть ты утешишь своего босса, бездельник? - дядя Миша хлопнул по заднице проходившего мимо мальчишку - он вообще без особых церемоний тискал своих питомцев за мягкие места, - Ты ещё ничего не сломал из аппаратуры? Ох выгоню я тебя, ох выгоню...

  - За что, дядь Миш? Я ж хороший, я юное дарование, меня нужно поддерживать, - лучезарно улыбнулся мальчишка, - Конечно я не лучший осветитель, так я и не претендую, я не волшебник, я только учусь!

  - Иди уж!

  Мальчишка подмигнул Гарику и пошёл своей дорогой - мелкий мальчишка с канареечной жёлтой чёлкой, в ядовито-зелёных джинсах и пёстрой рубашке, узлом завязанной на животе. В ухе его болталась серьга, глаза опасно блестели.

  - Твой... миньон? - усмехнулся Гарик.

  - Какой там! Так под ногами болтается! Учится в театральном училище на первом курсе и у меня осветителем перебивается.

  - А почему осветителем? Ты что - не можешь предложить ему ничего более близкого к его специальности?

  - Этот мальчик никогда не сделает карьеру, у него слишком много комплексов... Ну ты-то должен понимать... - и дядя Миша на мгновение сделался тем жёстким и наглым типом, который так импонировал Гарику. Гарик любил силу, ему нравились великолепные хищники, как... Магаданский, как Каледин.

  При мысли о Каледине земля загорелась у Гарика под ногами - а вдруг Каледин ещё там? Дождался Шершунова и они сидят там внизу, в гостиной...

  Когда-то Каледин был для Гарика воплощением порока, олицетворением всей сладостной мерзости, какую только может откопать в себе человек. То, чего раньше Гарик не ценил и не понимал и то, что теперь составляло его жизнь - всеразличные способы получения наслаждения - это был Каледин.

  И вот - Каледина не стало. Всё то, что составляло его сущность, ушло куда-то, как вода уходит в песок. Непонятно. Страшно. Волнующе. Гарик чувствовал себя так, как наверное чувствовали себя Апостолы, узревшие в Фаворском свете преображённого Христа.

  - Ладно, засиделся я у тебя, - вздохнул Гарик, ещё раз оглядывая помещение студии с низеньким потолком и затянутыми по периметру чёрной тканью стенами - электрический свет делал здесь всё по особенному ярким до рези в глазах и каким-то нереальным, как во сне, - Так как же насчёт моего предложения? Мы договорились?

  Гарик цепким взглядом впился в глаза дяди Миши и улыбка его при этом сделалась холодной и жёсткой.

  - Ну да, договорились, - покивал дядя Миша, - Ты там набросай чего-нибудь, чтоб почитать можно было, - он неопределённо помахал рукой в воздухе, - тогда будет видно...

  Он явно не воспринимал Гарика всерьёз. Гарика это злило.

  - Так ты не забывай, что я готов вкладывать в проект деньги, - мстительно напомнил он.

  - Конечно! - мило улыбнулся дядя Миша.

  Глаза их встретились, они смотрели друг на друга с взаимной неприязнью.

  Они оба изображали любезность. Дядя Миша делал вид, что не раскусил гарикова намерения использовать его. Он притворялся для того, чтобы, играя под дурачка, самому использовать Гарика. Гарик тоже изображал из себя дурачка, стараясь обратить все поползновения дяди Миши в шутку.

  Гарик поднялся, посмотрел сверху вниз на дядю Мишу, наклонился и с улыбкой приблизил свои губы к его губам. Затем он рассмеялся и ушёл, помахав дяде Мише от порога ручкой.

  - Ну как он тебе? Что ты думаешь по его поводу?

  Дядя Миша усмехнулся плешивому, низкорослому типу с жиденькой, светлой бородкой.

  - Мальчик, трогательный в своей неопределённости, - снисходительно ответил тот, подходя и садясь на Гариково место, - Очевидно считает себя гениальным?

  - Вне всякого сомнения! Очаровательная шлюшка... И удачливая... - дядя Миша зловеще улыбался каким-то своим мыслям.

  - Что, возьмешься помогать очередному... юному дарованию?

  - Возьмусь...

  Дядя Миша блаженно откинулся в кресле, закинув руки за голову.

  - Он будет настаивать... а я не чувствую в себе сил отказать ему в чем бы то ни было.

  И он тяжко и сладостно вздохнул.

  Мимо проскользнул уже знакомый осветитель.

  - До свиданья, дядь Миш!

  - Прощай, бездельник! - дядя Миша залихватски хлопнул его по заднице.

  Мальчишка хихикнул и вылетел на улицу быстрее пули. Там он узрел садящегося в машину Гарика.

  - Слушай, не сочти за дерзость, - он схватил Гарика за руку, - подбрось до метро! А?

  Гарик был полон своими мыслями.

  - Садись.

  Они уселись на заднем сидении.

  Мальчишка абсолютно не смущался тем, что Гарик откровенно разглядывает его.

  - Как зовут?

  - ВЕНИАМИН!

  - Ух ты какой гордый! - Гарик удивлённо поднял бровь. К своему удивлению он ощутил в себе некое отеческое размягчение сердца при взгляде на этого мальчишку. По сравнению с ним он почувствовал себя взрослым и умным. Это чувство ему понравилось.

  - Да никакой ты не Вениамин. Просто Веник.

  - Что это за унизительная кличка? - изобразил обиду Веник.

  - Веник-Веник! - непреклонно заявил Гарик.

  - А ты сам-то кто? Гарик! И нечего дразниться! - торжествующе провозгласил мальчишка и показал ему язык.

  У Веника были преувеличенно театральные манеры, патетические жесты, безумная мимика. Он весь был как одушевлённый пластилин, способный изобразить что угодно.

  - Подслушивал? - уличил его Гарик.

  - Случайно слышал! - горячо запротестовал юный осветитель, - А вот и метро, спасибо, до свиданья.

  Дисциплинированный Ромочка уже тормозил.

  Гарику почему-то жаль стало расставаться с этим забавным экземпляром.

  - А может я тебя уж прямо до дома подброшу? Ты где живёшь-то?

  - На Таганке, за Птичьим рынком. А ты чрезвычайно любезен!

  - Вот и цени мою любезность.

  Они покатили по центру.

  В середине девяностых центр Москвы выглядел так, будто он весь был предназначен на снос, теперь многое преобразилось, город оживал, однако Веник жил в о-очень старом доме.

  - Так ещё живут?!

  Бесцеремонный этот возглас вырвался у Гарика невольно при виде стоящей посреди пыльного, засаженного чахлой зеленью двора, трёхэтажной развалюхи с отбитыми карнизами, колоннами и амурчиками.

  - Как видишь.

  Веник улыбнулся ему натянуто и торопливо вышел из машины, зацепившись рукавом за дверцу.

  Гарик вышел следом за ним.

  - Ты конечно извини, но это настоящий бомжатник. Вода-то хоть есть?

  - Есть, - неохотно ответил Веник, - Ну всё, спасибо, что подвёз...

  - А в гости не пригласишь? - без особого смущения вопросил Гарик.

  Веник взглянул ему в глаза и расплылся в улыбке - хорошее настроение снова вернулось к нему.

  - Ну пойдём, если не боишься. Завещание-то у тебя есть?