И стал я любителем истории.

  Только об истории мы и говорили, редко бывая наедине, вокруг все время толкались другие активисты, но его глаза, его улыбка - все было отдано мне. Мне одному. Я это знал из-за того, что на людях именно мне он старался уделять по возможности меньше внимания, из-за того, что именно меня он просил задержаться, чтобы повесить какой-нибудь новый стенд. Его маленькие знаки внимания, тайные, сокрытые от чужих глаз. Конфеты, мороженое. Мы ни о чем не сговаривались, но оба чувствовали себя заговорщиками.

  И я, как чахлый цветочек, жадно впитывал его сексуальную энергию.

  Я пробуждался к жизни.

  Я невероятно быстро научился кокетничать. Откуда все только взялось? Должно быть, все это всегда было в глубине меня, скрывалось до поры до времени, чтобы вспыхнуть, разорваться как граната. Чтобы ранить, ранить осколками голубые сердца моих мужчин.

  Антон Андреевич принял первый осколок.

  Я начал осознавать свою порочную суть только тогда. Я начал понимать что мне нравится, что доставляет мне удовольствие.

  Однажды я посмотрел на себя в зеркало и сказал себе:

  - Ты грязный педераст.

  Антон любил меня в первый раз в своей квартире, куда я заявился именно за этим.

  Он показывал мне по видео голубую порнуху (конечно, мне пришлось применить все свое обаяние, чтобы уговорить его на это) и мы возбудились с ним оба. Я лежал в его объятиях, его пальцы перебирали мои волосы, но и только. Он боялся по настоящему прикоснуться ко мне, хотя мы были одни в его квартире. И это я запустил руку ему в штаны. Я почувствовал, как напряглись его мышцы, но он не сказал мне ни слова, он принял мою неумелую ласку, и это добавило мне храбрости.

  А потом с него словно сорвали тормоза. Столько нежных слов. Безумие поцелуев.

  С ума сойти.

  Как чувствительна была моя кожа к его рукам и губам, и впервые я испытал настоящий оргазм. Ни с чем не сравнимый.

  Я помню прохладу простыни, к которой прижимался щекой, раскаленной щекой, раскаленными губами. Я чувствовал себя живым, каждая клеточка моего тела утопала в наслаждении... В наслаждении и боли, потому что анальный секс очень долго причинял мне сильную боль. Когда я вспоминаю те времена, я вспоминаю не события, а вспоминаю свои чувства, это постоянное смешение наслаждения и боли.

  Мы встречались очень редко, мы оба боялись, что кто-нибудь узнает. И я больше не изображал любителя истории, я приходил к нему домой.

  Где мы занимались любовью.

  Как это все закончилось? Банальная история. Я был передан по эстафете старшему товарищу, какому-то обкомовскому деятелю. Его звали Андрей Никитич, я плохо помню, как он выглядел, но я хорошо помню его подарки, его служебную машину, квартиру снятую специально для наших встреч.

  Именно в ту пору у меня начались проблемы с мамочкой. Еще бы. Я перестал ходить в школу, я периодически не ночевал дома.

  Мамочка моя, которой всегда было на меня глубоко наплевать, вдруг проявила активность. Бегала в школу, в милицию. Дурочка.

  Менты все знали. Они улыбались, пожимали плечами и говорили:

  - Мальчик должен дать показания.

  Но я-то показания давать не собирался.

  Чтобы я вернулся в школу?! Чтобы я удовлетворился грошовой мамочкиной зарплатой врача?! После того, как меня одевали в дорогие шмотки, кормили в ресторанах и любили нежно и приятно.

  Я понял, как я буду жить.

  Я выбрал.

  Отвратительно? Я знаю. Но тогда я действительно думал именно так.

  Игорь Яценко стал превращаться в Гарика...

  Мы все, мальчики-девочки, ошибки природы, падки до красивой жизни. Проституция - самый легкий способ жить красиво. Но я никогда не был проституткой, я ведь никогда не брал деньги, я никогда не назначал цену на себя. А то, что у меня было много мужиков... Господи! Да кто из нас однолюб?! Да все мы трахаемся с кем попало! И не верю я в то, что двое мужиков могут всю жизнь прожить вместе и не изменять друг другу. Я таких не видел, по крайней мере.

  Но не прав Лёшка, когда говорит, что все досталось мне на халяву, по чистому везению. За то, через что пришлось мне пройти за пидовскую мою жизнь, за тот омерзительнейший в моей жизни год, я достоин либо смерти и страшного проклятия, либо всего и самого лучшего!

  - Я не хочу вообще вспоминать прошлое, - говорил Гарик, - Оно было мне необходимо, я многому научился. Но не дай Бог никому... Пусть отсчет моей жизни начинается с этого дня.

  Шершунов притянул его к себе и обнял.

  Гарик обнаружил эту фотографию случайно.

  В библиотеке, где он копался в поисках интересных книжек (романов о вампирах). Книжек таковых он не нашел - в библиотеке в основном были собраны какие-то толстые энциклопедические тома, словари, законы и конституции с комментариями разнообразных годов выпуска и больше ничего. А потом он наткнулся на фотографию. Фотография служила закладкой в одной из книг, называлась которая "Приключения Робинзона Крузо", именно на ней Гарик остановил свой выбор за неимением ничего лучшего.

  Он так и остался стоять с прижатой к груди книгой и с фотографией в руке, тупо глядя на изображенного на ней мужчину лет пятидесяти, который стоял рядом с Женечкой, нежно обнимая его за плечи и смотрел в объектив... смотрел так, как только он умел смотреть.

  Острый колышек вонзился Гарику в сердце и застрял там, мешая дышать и причиняя боль.

  Потом Гарик глубоко вздохнул, и боль ушла, осталось лишь недоумение. "Этого не может быть", - подумал Гарик, он хотел сжать ладонь и смять в ней фотографию, но почему-то не сделал этого, он вложил ее в книгу на прежнее место и поставил книгу на полку.

  "Почему бы мне не сделать вид, что я ничего не видел?" - подумал Гарик и тут же понял, что не сможет сделать такого вида. Потому что стены комнаты внезапно сомкнулись вокруг него и упал потолок. В этом доме стало страшно.

  Господи, как же обидно...

  Это просто сон, не может все это быть правдой!.. Не может быть!

  Перед внутренним взором Гарика появился образ Шершунова, и ему неожиданно сделалось противно до тошноты.

  Эти двое были любовниками!

  Этот дом построил Михаил Игнатьич, он обустроил его по своему вкусу, потому он был таким темным. Теперь каждый предмет в нем вызывал омерзение, за каждым из них вставал образ хозяина... Гарик не сомневался в том, что хозяина давно в этом доме нет, вернее, нет ТОГО хозяина, но это не меняло ничего.

  В сердце поселилась тоска и омерзение. Отвращение непонятно к кому. То ли к себе самому, то ли к Шершунову, то ли ко всему миру сразу. Он прислушался к себе, но внутри него была тишина и темнота, в которой бродило что-то непонятное. Такое чувство уже посещало его однажды, и Гарик очень не любил его.

  Это была его вторая, темная половина, которая была всегда очень глубоко и не мешалась до тех пор, пока ее не вытащил на свет Каледин Михаил Игнатьевич и не просто вытащил, но и заставил любить ее, заставил даже любить... наслаждаться тем, что она пожирает душу, превращает его, Гарика, в раба... в животное... Потом, когда исчез Михаил Игнатьевич, ушла и темная половина, спряталась и вот теперь... стоило только взглянуть на фотографию этого человека и снова тьма и страх обволакивают душу. Тьма, страх и что-то еще. Непонятное. И самое страшное.

  Неужели снова жить в этом кошмаре?

  Гарик вернулся в спальню, разыскал свои джинсы и майку. Он не хотел ничего уносить из этого дома, даже из того, что было куплено специально для него. Ради того, чтобы выкинуть все из головы, вернуться к той жизни, которая в общем-то нравилась всегда. Гарик старался не думать о том, что делает, и старался вообще не думать о том, что будет дальше. Все что будет дальше исчезало в воронке черной дыры. Он окинул последним взглядом комнату и взялся за ручку двери.

  А когда открыл ее, то увидел на пороге Шершунова.

  Вернулся, надо же. И как не вовремя.