Совершенно обессиленные и опустошенные, шатаясь и падая, с отчаянием обреченных, люди с трудом преодолели скользкие валуны и, передохнув стали подниматься на скалистый выступ. В полном безмолвие, которое нарушал лишь прибой, да изредка пролетающие чайки с поморниками. Прошло несколько часов, прежде чем им удалось подняться на вершину скалы. Мокрые от пота, окончательно выбившиеся из сил, они стояли на ее вершине, потрясенные и подавленные увиденным – о присутствии в этих местах людей, на, что они так надеялись, не могло быть и речи. Скалистый берег, упирался, в воды океана с трех сторон и если эта земля являлась полуостровом на побережье океана, то на поиск людей нужно было идти только на восток.

– Куда же это нас занесло, Господи помилуй, – тяжело дыша, прохрипел Степанов, крестясь, – даже дымка от костра не видать.

– Ничего, прорвемся, – отдуваясь, прошептал поручик, опуская бинокль. – Вон следы крупного сохатого свежие, значит, с голодухи не помрем! Нам теперь надобно пещеру, какую-то для ночлега сыскать, или грот какой-то, а то нам с тобой ночевка под открытым небом противопоказана. Да и подстрелить, что-нибудь надобно для пропитания, а то мы все с тобой на пустой желудок путешествуем.

– Да, хорошо бы. Может, оставим себе по одному ружьишку, а другие схороним в сухом месте? Уж больно неудобно с такой кучей железа ходить, по камням да бурелому.

Орлов покачал головой и, смахнув, пот с лица сказал:

– Железо ели тяжело, давай я понесу…, у нас нет с тобой денег, а на эти винтовки в Ново-Архангельске, мы себе и харчи изладим, и проезд в Родину оплатить сможем. Нам с тобой выжить надобно и в Родину вернуться – это капитал наш с тобой теперь. Есть у меня металл благородный, что Неплюев покойничек на сохранение дал…, только казенный он. Так что придется нести вооружение с собой!

До позднего вечера, они шли, утопая по колено в снегу, останавливаясь на короткие привалы, но так и не смогли найти подходящего места для ночлега. Несколько раз Орлов стрелял наудачу по куропаткам, но дрожавшие руки не позволили добыть дичь, и они снова шли дальше, в полном молчании, понимая друг друга без слов. Лишь когда уже совсем стемнело, они решились на ночлег в одном из распадков, среди вековых сосен. Все так же молча, выложили по всем правилам костер, используя в качестве дров ствол вывернутой непогодой сосны, на который положили крестообразно кусок другой валежины. С таким расчетом, что бы, когда костер разгорится, пламя равномерно обогревало их со всех сторон. Обсушившись наскоро у весело потрескивающего пламени, они повалились на хвойный лапник и, не смотря на сильный голод, забылись в тревожном сне.

Рано утром их разбудил беспокойный крик птиц, которые были явно встревожены, чьим-то появлением. С трудом отходя ото сна, люди, напряженно всматриваясь и вслушиваясь, заняли оборону, готовые к любому повороту событий. Вскоре они услышали хруст снега – кто-то шел прямо на их стоянку и этот кто-то был один. Не прошло и получаса, как они смогли разглядеть среди деревьев, идущего на ивовых снегоступах аулета. Переглянувшись люди, поняли, что в лице этого индейца, к ним шло спасение. И хотя он, как оказалась, совсем не знал их языка, для Орлова со Степановым – этот не высокого роста, коренастый аулет, в чулках из оленей шкуры, в стареньком, явно с чужого плеча овчинном полушубке, был самым желанным и самым дорогим. При помощи жестов, им удалось договориться с гостем, что он доставит их к людям, в обмен на один из винчестеров. Но самой радостной и желанной новостью, для Орлова и Степанова было то, что Большой город был, где-то совсем рядом. И, что добраться до него, можно было на каноэ аулета. Для этого нужно было лишь пересечь бухту, до которой они еще не дошли, но которая была совсем рядом.

Всю дорогу до города, поручик с урядником не проронили ни слова. Сидя в тесном, двухместном каноэ, все еще не веря в свое спасение. Лишь когда среди снежной пелены, появились знакомые очертания пристани, урядник прохрипел осипшим голосом:

– Видать гарнизон силищу имеет неимоверную, ваше благородие, раскат совсем пустой. Все пушки сняты!

Орлов подслеповато щурясь, молча, смотрел на опустевшую насыпь, под валом за пристанью и не верил своим глазам. По всем правилам фортификации, таких городов как Ново-Архангельск, раскат являлся одним из серьезных узлов укрепления, который позволял надежно прикрывать город со стороны воды.

– Зачем нам с тобой озадачиваться по этому поводу? Пусть теперь об этом у американцев голова болит, вон на рейде ни одного корабля не стоит, может, они и не собираются пристанью пользоваться. Может, не считают нужным и город охранять, как наши поселенцы! Да-а-а, были времена, когда в этой бухте устанавливали очередность на швартовку у причала, а каждого вошедшего в бухту встречали ударом в колокол заглавный.

Для Орлова, как и для других русских колонистов, бухта с причалом были своего рода визитной карточкой столицы Русской Америки. Понимали это и на берегах Невы, именно поэтому много лет назад под руководством двух инженеров присланных из Петербурга, колонисты из разных фортов и факторий сделали для швартовки военных и торговых судов удобный причал и расширили бухту. В которой могли отдавать швартовые сразу несколько кораблей, что давало возможность значительно ускорить их погрузку и выгрузку. Производя одновременно, при необходимости верхний ремонт судна. К тому же, расширенная бухта могла надежно защитить все корабли, стоящие на внутреннем рейде, от штормов и ураганных ветров.

Рассчитавшись с аулетом и поблагодарив его за свое спасение, урядник с офицером с трудом поднялись по скользким, обледеневшим ступенькам на широкую пристань. Орлов медленно снял шапку, перекрестился, глядя на виднеющуюся макушку храма, и играя, желваками проговорил хриплым голосом:

– Ну, здравствуй, Большой город…, ты даже и представить себе не можешь, как томительно долго мы шли до тебя. Так долго, что тебя даже успели продать.

– Господи праведный, – вторил шепотом казак, с жаром крестясь, – спасибо, что услышал наши молитвы, спасибо, что от смерти отвел.

– Идем, голубчик, в контору, поспрошаем, что там к чему, – прошептал поручик, глядя на пустые сторожевые вышки. – А гарнизон видать и правда, силу свою и превосходство чувствует, даже караул у пристани не ставят.

Они медленно двинулись, по давно не чищеной улице Ново-Архангельска, то и дело, проваливаясь по щиколотку в снег, мимо домов стоящих по обе стороны от дороги. Домов рубленных из добротной сосны «в лапу», украшенных резьбой по дереву, с декоративными водосточными трубами, с нарядными большими воротами, в которые могли, не останавливаясь въезжать лошадь с санями. Стиснув зубы Орлов, всматривался в пустые окна брошенных домов, – это уже были чужие дома, это уже был чужой город, это уже была чужая земля. Орлову, как и Степанову, было тяжело смотреть на все это добротное великолепие, и понимать, что все эти дома, под крышами из теса, уже принадлежат жителям Американских Свободных Штатов. Идя по одной из опустевших, заснеженных улиц, они вновь с болью в сердце прочувствовали всю унизительность этой поспешной продажи. Настолько поспешной, что многие жители, когда-то имевшие российское подданство, считавшие, что они живут в сторожевом форпосте Российской империи, вдруг стали американскими янки.

Орлов брел со старым, простуженным казаком и с тоскою думал о том, что когда-то в этих темных окнах вновь загорится керосиновый свет, а сами они наполнятся чужой речью. И уже никогда не будет здесь место для, когда-то дружно отмечавшихся здесь церковных праздников, с их едиными для каждого обряда традициями. Они шли по улице, где еще недавно проходили народные гуляния и каледования русских поселенцев, с исполнением песен, стихов, с последующим угощением и одариванием участников калядок. Офицер с грустью вспомнил как он еще совсем не давно шел по этой улице вместе с жителями и гостями на Крещение крестным ходом, к проруби за святой водой, под колокольный звон местного храма «Святого Архангела». Как на масленицу, которая считалась первым весенним праздником, жители города, как и полагается, пекли всю неделю блины с маисовыми лепешками, искренне радуясь долгожданному приходу весны.