– А ведь умыли мы их, ваше благородие, – морщась от боли, проговорил урядник, – как есть умыли.

– По-другому и быть не могло! Они же рубежи под Севастополем не держали, им все это в диковинку, хотя воины конечно храбрые, что и говорить. Где же староста с мужиками запропастился? Неужели бросили нас на растерзание нехрестей?

– Молю, что бы они стрельбу нашу услыхали, – прошептал Степанов, – должны смекнуть, да на подмогу придти. Не верю я, что нас бросили.

– Ничего, казак, нам главное отсюда выбраться, да до конторы добраться.

– А, найдем мы там кого?

– А как иначе? Контора – это бухгалтерия, а бухгалтерия штука точная, она порядок любит. Верю, что найдем там весточку для себя, или приказ чего далее делать надобно. Ну не может быть, что бы про нас забыли вовсе!

– Если доберемся до Родной стороны, может, нам по медальке дадут за труды наши ревностные?

– Может, и дадут, – устало отозвался Орлов, – а может и нет, сие одному Богу ведомо.

– Хотелось бы конечно, – сокрушенно вздохнув, признался казак. – Я ведь в Крымскую батальницу к бронзе на Георгиевской ленте был представлен, и к серебру «За защиту Севастополя», а не одной так и не получил. Хотя многие полчане получили.

– Отчего же так?

– Не знаю, видать войсковая почта работала неспешно, или губернские канцелярии радели за это не шибко. Да, ежели честно, то и войсковые комиссары отвечали не за спешность движения наградных списков, а за скорую доставку пакетов.

– Понятно, ну да думаю это дело поправимое…, доберемся до родных берегов, изладим мы твои медальки. Я если надобно будет, то до самого генерала Краснова дойду, обещаю тебе, урядник.

– Спасибо, ваше благородие, – с грустью отозвался тот, – только вот я ежели честно уже и не знаю, дотяну ли до родных берегов.

– Ну, ты это брось, братец! Куда же ты денешься?

Старый казак, лежа на кусках угля с закрытыми глазами, покачал головой и тихо произнес:

– Меня от одной мысли, что для этого полгода по волнам опять болтаться надобно будет, аж в жар кидает, да и ревматизма достает мочи нету. Жиру ежели выберемся, добыть надобно будет медвежьего или барсучьего.

– Ну, меня эта качка тоже уже до печенок достала, – признался поручик, – я ведь тоже не горел никогда желанием, морские науки проходить, да еще за пределами империи. Давай лучше скажем, спасибо, Господу, за все испытания, выпавшие на нашу долю, за то, что до сих пор еще живы.

– Это точно! Я вот все думаю, как же нам старосту дождаться с мужиками, да в полон не попасть?

– Я тоже про это думаю…, ну лодки то мы им продырявили, так, что по светлому думаю не сунутся…, ну а как стемнеет, придется караул держать.

– Ежели опять в приступ пойдут, вряд ли сдюжим, ваше благородие, – с тоскою пробормотал Степанов. – Винтовку одну разбили, патрон маловато осталось опять же, да и поранены мы. Как оборону держать?

Орлов с трудом встал, подошел к котлу и, бросив, несколько увесистых кусков угля в топку проговорил, вытирая пот со лба:

– Не сможем отпор давать, тогда запремся изнутри. Пущай попробуют достать…, здесь-то даже если и двери металлические вскроют, оборону держать проще…, коридор узкий.

– А ежели двери бомбой рванут?

– Они ведь наверняка считают, что здесь добра всяческого, мерить аршином начнешь, не перемеришь. Так что не должны сильно взрывчаткой баловаться. Ну, а там пока они нас выкуривать будут, глядишь, и староста появится с мужиками! Благо шхуна у Бернса-покойничка на потопление тяжела, прорвемся как-нибудь.

Тянулись томительные часы ожидания, а помощь все не шла. Орлов, через каждые полчаса, осторожно поднимался на палубу. И пробираясь за бортом к носу, развороченному взрывом судна, наблюдал в бинокль за неприятельской суетой на берегу. Который, не обращая никакого внимание на ледяной ветер, запалив костры, ремонтировал свои лодки, явно готовясь к новому штурму.

Поручик прекрасно понимал, что противостоять противнику они уже не могут – у них было мало патронов, они были ранены, у них осталась одна винтовка, а главное они были заперты на судне, что лишало их любого маневра.

Пробравшись в очередной раз на нос судна, он обратил внимание, что неприятель, по всей видимости, закончил конопатить пробоины и теперь сидел у костров, явно ожидая чего-то. Почувствовав не ладное, он достал револьверы и стал вслушиваться в шум катившихся за бортам волн. Какое-то не хорошее предчувствие, которое появилось еще в слободе, накануне визита Тутукано в дом Степана, внезапно усилилось, застучало в висках, отдалось болью в сердце. В какой-то момент, среди шума волн и скрипа мачт, он отчетливо различил всплески и скрип уключин – это мог быть только враг. Времени вернуться и запереться уже не оставалось – люди Тутукано могли появиться на палубе в любой момент. Прошло еще несколько томительных минут, прежде чем он увидел как, через борт перемахнуло несколько индейцев, которые тут же спрятались среди палубных построек. Враг вновь предпринял дерзкую атаку со стороны океана. Притаившись за такелажным ящиком, держа в руках револьверы, Орлов стал ждать. Тем временем еще несколько человек перемахнуло через борт и, замерев на мгновение, двинулись, пригнувшись к двери, ведущей в трюм. К ним тут же присоединились спрятавшиеся ранее. Орлов терпеливо ждал, пока все семеро ползунов окажутся рядом, в узком секторе обстрела, что позволило бы нанести им максимальный урон.

Тем временем индейцы, общаясь между собой лишь условными знаками, приблизились к двери и стали проворно скидывать с себя верхнюю одежду, явно готовясь к последнему броску в трюм шхуны. Поручик медленно прицелился в их спины и, стиснув зубы, открыл яростный огонь по неприятелю. Его модернизированные револьверы Смитта – Вессена, с патронами кругового воспламенения под большой калибр, да еще с не большого расстояния, не оставили нападавшим ни единого шанса.

Окинув взглядом поле бое, а точнее место расстрела, офицер удовлетворенно покачал головой, не спеша, перезаряжая револьверы. Услышав стрельбу, оставшийся на берегу противник, словно по команде, стал спешно грузиться на свои залатанные каноэ, явно намереваясь повторить атаку.

Заметив это, поручик зло сплюнув, подошел к двери и открыв ее крикнул:

– Урядник! Собери трофеи, а я проверю палубу!

Не дожидаясь ответа, держа наготове револьверы, он осторожно обошел шхуну и, не обнаружив больше никого, вернулся к корчившимся на скользкой палубе врагам. Не увидев казака, Орлов не спеша собрал оружие нападавших, ремни с патронами, револьверами, ножами и только после этого подойдя к открытой двери, вновь крикнул вниз:

– Степанов! Принимай, братец, оружие! Спишь, что ли?

Вместо ответа, до него донеслись какие-то странные звуки из трюма, похожие на какие-то хрипы. С тревогой он глянул на тела индейцев и только тут все понял – на палубе лежало лишь шестеро. Бросив тревожный взгляд в сторону приближающегося врага, поручик стал спешно спускаться по лестнице в низ. Дрожащее пламя керосиновой лампы, выхватывало часть качающегося коридора, на полу которого, в смертельной схватке сцепились, раненный им индеец и старый казак. Который из последних сил, храпя и задыхаясь от кашля, пытался скинуть с себя наподдавшего. Оказавшись внизу, поручик подошел почти вплотную и выстрелил в затылок напавшему на казака. Выстрел из тридцать второго калибра буквально разорвал голову индейца, забрызгав все вокруг студенистыми хлопьями мозга. Схватив за шиворот мгновенно обмякшее тело, Орлов брезгливо отшвырнул его в сторону и, протянув руку, помог подняться уряднику.

– Вот ведь здоровенный мерин, – тяжело дыша, выдохнул тот. – Спасибочко, ваше благородие, за малым не зарезал гад! Как коршун сверху свалился!

– Держи оружие, а я пойду, двери закрою. В приступ опять пошли нехристи.

– Разве мы оборону держать на палубе не будем? – растерянно пробормотал тот, принимая трофеи.

Поручик внимательно посмотрел на Степанова и, покачав, головой сказал:

– Качка усиливается, я едва на ногах смог стоять, не палуба, а каток настоящий, да еще останки людей Бернса за ноги цепляются. Теперь здесь для нас последний рубеж образовался.