Затем в течение нескольких месяцев погибшую лодку носило в разные стороны. Постепенно из баллонов сжатого воздуха, которые вообще могли не быть вполне непроницаемыми, стал проникать через трубопровод в систерны воздух, и лодка благодаря этому становилась легче, так что море подбрасывало ее все выше и выше. И вот однажды на поверхности воды у английского побережья показалась командирская рубка, немедленно встреченная неистовым обстрелом с английских дозорных судов. Странно, однако, что она не отвечала, не пыталась уйти или погрузиться. Видимо, на ней больше не было жизни. Англичане прекратили стрельбу, отважились в конце концов осторожно подойти к ней и нашли совершенно неповрежденную лодку с мертвым экипажем.

Это была, смерть подводной лодки «во сне» от опасности, которую она носит в себе, - сон, от которого никто больше пе пробуждается.

Мы, подводники, вели двойную жизнь. Когда лодка была на поверхности, люди лежали в хорошую погоду (правда, очень редкую в северном Атлантическом океане) на палубе и грелись на солнце. Они садились на край башенною люка, болтали ногами и курили толстые сигары. У них был воздух и свет, и они глядели как неслись облака. Вдали на горизонте виднелись острова и горы. Затем поднималась буря и высокие волны, точно холмы, катились с грохотом поверх башни...

Одетые в непромокаемые плащи, с зюд-вестками на головах, мы проводили время, целыми днями толпясь у башни... Буря и град, град и буря. Потом стихает, видны клубы дыма, судно!

Гром орудийного выстрела далеко разносится по морю. Экипаж покидает неприятельское судно, оно взорвано и тонет. Море опять свободно. Вперед! Вдоль берет. Туман! Острые глаза пронизывают густую завесу. Там вдали маяк, буруны и утесы. Ночной переход через узкий скалистый пролив. Какая-то тень в тумане. Очень длинная и все приближается.

Тревога!.. Тревога!.. - гудит колокол.

Шум, свист, клокотанье, погружение и... тишина.

Человек, находясь под водой, прислушивается к малейшим колебаниям, ощущаемым им кончиками ног. Он глядит внутрь себя и становится спокойным и задумчивым. Во время бури на море волнение воды передастся на 20 - 30 м в глубину, не далее. Подводная лодка легко и мерно качается, как чересчур медленный, маятник. На глубине 40 м уже спокойно. Гора воды поднимается над нами, точно высокая колокольня. Потом нами овладевает какое-то странное чувство спрятанности в нашей стихии.

Во всем чувствуется такое настроение, какое бывает накануне дня отдыха. Люди моются, бреются, играют в карты, заводят граммофон. Стол хорошо сервирован. Вьется нить разных рассказов о подводных лодках. Визжит пластинка в тиши. Скоро все погружается в глубокий сон.

Во всяком положении лодка была в опасности. Истребители, преследующие суда, мины, глубинные бомбы, заграждения, сети, пушки, торпеды и опасность в самой себе, зависимость от работоспособности машин, от «технической верности» подводной лодки, ее экипажа и строителя. От этих людей в подводной лодке требовалось максимальное проявление мужества и самоотречения, железной воли к выполненшо долга и к сохранению присутствия духа. Только при напряжении всей энергии можно было нести эту службу в течение целого года. Английский поэт Рескин как-то очень красиво описал значение тех элементов, из которых должен быть построен броненосец. Он не знал подводной лодки и не предполагал, насколько его мысли подходят к этому странному судну:

«В это дело вкладывается столько человеческого терпения и ума, предвидения и экспериментальной философии. самопроверки, порядка и повиповенпя, тщательно продуманной работы и защиты против суровой стихии, беззаветной храбрости, живого патриотизма и спокойного ожидания своей участи, - сколько всего этого может уместиться на пространстве в 70 м длины и 6 м ширины...»

Скованная сила

20 февраля 1910 г. - большой день в моей жизни. На верфи Блом и Фосс в Гамбурге я впервые принял, командование подводной лодкой UB-21. Флаги и вымпелы гордо развевались над зимней Эльбой. По сравнению с большой UC-22 моя лодка, конечно, была карликом, тем не менее она могла принять четыре торпеды, экипаж ее состоял из 23 человек, и на ней была даже маленькая пушка. При скорости 8 узлов ее нельзя было считать быстроходной лодкой, но зато она погружалась удивительно быстро. Достаточно было нажать кнопку, и она исчезала. При тревоге надо было быть чрезвычайно внимательным, чтобы не прозевать закрывание входного люка рубки.

23 февраля в Киле началась серьезная пора упражнений в погружении и плавании. Ни одна лодка не отпускалась в боевой поход, пока не достигалась полная безупречность в выполнении ею упражнений. Кроме того, надо было еще пройти курс обучения по стрельбе торпедами в школе подводного плавания в Эккенферде. Для выигрыша времени нас утром отвели на буксире миноносца на стрельбище. Эти упражнения прежде всего имели целью проверить уменье командира. Здесь он должен был показать, что он не только владеет искусством управления лодкой в условиях военного времени, но также умеет атаковать и попадать в цель, а это было нелегкое дело. Мишенями служили малые крейсеры и пароходы. Каждый выпуск торпеды подвергался критике самого начальника школы подводного плавания, так как путь торпеды был виден с атакуемого судна и по нему можно было судить о меткости стрелявшего. Много упражнений производилось по расчетам скорости, курса и расстояния до противника, этих основных элементов для стрельбы торпедой с подводной лодки. Если не удавалось провести атаку скрытно, т.е. если с корабля-мишени замечали до выстрела какой-либо признак подводной лодки, то неумолимо поднимался сигнал, отчетливо указывавший на допущенную ошибку. И тогда в командирской рубке слышны были частые, сильные «вздохи» и большие капли пота падали на промасленные куртки. Если представить себе, что судно, которое нужно было атаковать и уничтожить, в таких трудных условиях не давало бы сигнала, а без колебаний перешло бы в контратаку, стремясь протаранить или разбить снарядами подводную лодку, то легко понять, что бывали моменты, когда обучающиеся почти теряли уверенность в себе.

Не один охваченный энтузиазмом командир подводной лодки видел, как рушится надежда на потоплений многочисленных врагов. Иногда после упражнений в выпуске торпеды приходило приказание, приглашающее офицера явиться к начальнику школы подводного плавания. Там ему дружески, но твердо объявляли о том, что, к сожалению, ему отказано в назначении на должность командира подводной лодки, и через несколько дней его место замещалось другим офицером. Это было жестоко, но необходимо.

Весной 1916 г. подводная война вступила в мрачный период. Уничтожение «Сассекса» в марте 1916 г. вызвало новый обмен нотами с Америкой. Германия дала обещание соблюдать «Призовое право», а это было равносильно отказу от ведения подводной войны. Поэтому в течение этого лета я был лишен возможности добиться больших успехов, зоной нашего действия были северная часть Северного моря и восточный берег Англии. Мы имели право «стрелять» только по военным кораблям, а они в открытом море не показывались.

Однажды у нас блеснула надежда, когда мы заметили высокие мачты военного судпа над горизонтом. На «полном ходу» в подводном положении (на UB-21 это было 5 узлов) мы приблизились и вскоре увидели, что перед нами были обломки английского броненосного крейсера «Арджил», который осенью 1915 г. в густом тумане наткнулся на скалы около маяка Бэл Рок (недалеко от Дэнди, на восточном берегу Англии) и во время последующих штормов разбился. По целым дням мы рыскали среди неприятельских патрулей у входа в Ферт-оф-Форт перед Тайном или перед Хэмбером, встречаясь с истребителями и вооруженными яхтами (Англия призвала на военную службу паровые яхта), но никакой подходящей добычи не было видно.

На практике я скоро убедился, чего стоила подводная война при соблюдении «Призового права». 6 мая, возвращаясь из Ферт-оф-Форт, мы настигли у «большой рыбачьей банки» в Северном море прорвавшее блокаду шведское парусное судно, которое, несмотря на предупреждение, сделанное Германией нейтральным державам, стремилось пройти через запрещенную зону с контрабандой для наших протнвников.