В августе мы получили новое задание. На этот раз нас посылали к Лофотенским островам, далеко за Северный полярный круг. И вот этот рейс доказал, что при правильной и осторожной постановке дела и неожиданном нападении можно добиться успеха.
Целую неделю мы плавали вдоль берегов Норвегии. Дул прохладный ветер. Воздух был чист и прозрачен. Дни длинные. Курс на север! Постепенно мы приближаемся к земле, и из воды вырастает группа островов. При бледном свете полуночного солнца вправо от нас блестит глетчер Свартисен. Впереди в глубокой тени, точно за кулисами театра, виднеется мрачный крутой скалистый берег. Спокойно и ровно дышит океан. Шум его напоминает отдаленную музыку, когда волны разбиваются о скалы и теряются вдали, и глубине темных бухт и фиордов. Даже ветер стих, и до нас едва доносится жалобный крик чайки. Ничто не нарушает величия природы, этой картины сверхъестественной красоты и полной тишины.
Бегут часы, и перед нами на севере все выше вырисовывается земля.
«Там под островами что-то есть, - предупреждает вахтенный унтер- офицер, - какая-то точка прямо под второй горной вершиной слева», - и толстая кожаная ладонь приближается к моему лицу и показывает вытянутым пальцем вперед.
Все бинокли быстро поднимаются кверху. «Предмет» подвергается более тщательному обследованию. Теперь мы уже видим дымок, похожий на тонкую вуаль.
«Рыболовное паровое судно», - замечает матрос.
Между тем я держу точку в поле моего бинокля и не соглашаюсь о этим мнением; скорее это похоже на два парохода средней величины. В то же мгновение это «что-то» сливается в одну точку от преломления лучей.
«Большой двухтрубный пароход, - говорит другой матрос, - я совершенно ясно вижу».
Едва успел я взглянуть в бинокль, как все опять слилось в одну маленькую точку и затем совершенно исчезло.
Два часа ночи, а между тем светло, почто как днем. У меня начинается легкое сердцебиение. Перед нами Лофотенские острова. Там ли «он», этот англичанин, которого мы должны найти? В течение нескольких месяцев до нас доходили известия, что английский вспомогательный крейсер оперирует у Лофотенских островов, препятствуя морской перевозке руды из Нарвика и Германию. Мы должны были атаковать и потопить крейсер.
Вдруг точка снова появляется, ее хорошо видно, и она быст|ю увеличивается. Мы быстро погружаемся, чтобы преломление света (рефракция) не выдало нас преждевременно и неприятель не увидел бы «гигантскую серую подводную лодку» над горизонтом.
Постепенно мы распознаем, что это на самом деле большой английский вспомогательный крейсер с двумя мачтами и трубами. Это очень удачно, что он сам идет в наши объятия. Мы приближаемся к ному на расстояние почти 3000 м. Однако крейсер опять меняет курс и быстро исчезает внутри Фестфиорда.
Итак, терпение и ожидание!
Скоро развеялся последний след дыма. Мы снова всплываем и, пристально наблюдая, осторожно идем в фиорд. На ясном северном небе высятся зубчатые горы Лофотенских островов. Снежные поля тянутся далеко вниз.
Задолго до войны мы уже раз проходили с целой эскадрой линейных кораблей через Зогнефиорд. Наши суда качались игрушечными под величественными сводами норвежских фиордов. А подводная лодка казалась здесь совершенно ничтожной и задавленной гигантскими формами природы. Утесы Лофотенских островов, как гиганты, окружали фиорд и смотрели поверх нас далеко в Северное море.
Наконец, в 3 часа дня, что-то опять появляется на горизонте. Так как воздух очень прозрачен и видимость в этих высоких широтах отличная, то мы были достаточно благоразумны, чтобы пробить тревогу и погрузиться сразу же, как только заметили острые кончики мачт. Мы всматриваемся «глазами», поднятыми над поверхностью воды, и видим медленно приближающийся корабль. Скоро мы узнаем, что это «он», и радостная весть облетает лодку. Надеемся, что на этот раз будет удача.
По приказаниям, идущим из командирской рубки, можно приблизительно представить себе картину того, что происходит наверху. Приказания к машинам и на руль следуют одно за другим. Затем вспомогательный крейсер начинает чаще менять курс. Трубы торпедного аппарат уже наполнены водой, нам кажется, что мы, наконец, находимся близко от цели; электромоторы работают на полной мощности. Однако через несколько минут машинный телеграф сообщает о движении назад. Неприятель еще раз проходит впереди нас в 2000 м. Мы вынуждены вооружиться терпением и выжидать верного момента для атаки.
Тем временем англичанин задерживает входящий в фиорд пароход, проверяет бумаги и затем снова подходит очень близко. Вдруг он меняет курс и идет прямо к тому месту, где мы его подстерегаем. Теперь настал момент! Отдаются последние приказания, расстояние быстро уменьшается. Мы стреляем с расстояния 1100 м. Проходят секунды. В начале своего пути торпеда, насколько мог заметить эго командир в перископ, дважды выскакивала на поверхность воды, однако дальше она двигалась правильно. Прошло около минуты, и послышался глухой сильный звук взрыва, заставивший лодку содрогнуться. «Попадание в корму, неприятель быстро тонет», - слышим мы через рупор.
Командир даст мне взглянуть в перископ. Судно тонет с такой быстротой, что команда едва успевает спустить на воду шлюпки. Через 4 минуты вся корма была уже под водой; еще через 3 минуты концы мачт исчезают в море, после чего могучий корабль еще раз весь вздымается из воды. Бесчисленные обломки, буи, шлюпки, переполненные людьми, плавают на месте гибели. Катастрофа произошла так, быстро, что многие люди пошли ко дну вместе с судном.
Мы погружаемся на 20 м и приблизительню через 2 часа возвращаемся к месту гибели судна, чтобы выловить буи и другие обломки в надежде узнать название судна, нам еще неизвестное. Когда мы приближаемся, то видим плавающие вокруг этого места шлюпки, а затем туда же подходят норвежский и английский рыболовные пароходы, которые берут на борт оставшихся в живых людей. Ввиду этого мы отказываемся от своего намерения и отходим под водой в сторону.
По возвращении домой мы узнаем, что уничтоженное нами судно - английский вспомогательный крейсер «Индия» (1896, 7940 т, 340 человек экипажа, Тихоокеанской и Восточной линий). Потери 160 человек. Судно затонуло близ острова Энгельфер на глубине 240 м.
Мы продолжали наш курс к северу, вдоль Лофотенских островов, в Ледовитый океан - туда, где солнце не заходит над морем. Там мы были в полном одиночестве. Только раз мы встретились с одним английским пароходом, который намеревался провезти товары в Архангельск для русских. Мы потопили его и опять остались один, одни с небом и водой под полуночным солнцем, ласкающим волны своим бледным светом.
Во время вахты перед глазами расстилались широкая даль. Где-то к северо-востоку от нас находился остров Ян-Майэн. Одно его название звучит как, отдаленная музыка. После того мы несколько дней крейсировали вдоль покрытых снегом берегов Гренландии и еще дальше
к северу, у границ вечного льда.
Здесь-то и находились места охоты моих предков, которые отплывали из Везера, направлялись в Ледовитый океан для ловли китов и тюленей. Еще мой прадед плавал здесь на своем пароходе «Ганновер» и однажды собственноручно гарпуном убил кита. Помню, как мы еще детьми забавлялись, пряча руки в мохнатую шкуру полярного медведя, лежавшую перед письменным столом моего отца, - этот последний знак суровой, полной лишений, но и живой борьбы за существование.
Там далеко в водной пустыне Северного океана я чувствовал себя «как дома», и воспоминания мои переносились на столетия назад, к великой эпохе парусного флота. Передо мной проходили загорелые лица капитанов, я слышал, как раздавались над палубой их команды, как скрипели мачты и бились паруса...
Но возвратимся к действительности. Волна масляного чада поднималась кверху из люка командирской рубки. Мы на подводной лодке - первой в Ледовитом океане, на которой развевался германский флаг.
Мир подводной лодки
Мое внимание всегда привлекали головки заклепок величиной в кулак, опоясывавшие лентой, внутри и снаружи, овал командирской рубки. Они первыми бросались в глаза, когда я возвращался на лодку после пребывания на берегу, и запечатлелись и моей памяти, как узоры обоев той комнаты, где обсуждались очень серьезные и жизненно важные вопросы. Они оставались невредимыми даже при разрыве снаружи глубинных бомб, как символ упорства и силы. Но я должен откровенно признаться, что именно их сила вначале была мне несимпатична. Они как-то давили и сжимали нас в своих железных объятиях. Невозможно было ни сопротивляться им, ни уклониться от них. Солдат не думает о смерти, но если он, так сказать, заранее знает место, где она его застанет, то не может удержаться, чтобы не смотреть на это место всегда с некоторым любопытством. То же чувство испытывал я при виде головок заклепок, между которыми от постоянного отпотевания стекала вода, оставляя на стенках следы ржавчины.