– Ааа, этот, – лицо подполковника стало мрачным. Жена взяла его за руку.

– Только не волнуйся, Петя, прошу тебя.

– Засранец он. Василь твой. Столько крови мне попортил.

– Из-за него у Пети большие неприятности по работе, – пояснила жена.– Неприятности, это когда кот нагадил в неположенном месте в квартире. Это неприятности. А этот мне такие проблемы организовал, что и не знаю, как это откликнется перед моей отставкой. Прошу прощения, но мне надо покурить. Я выйду на несколько минут на лестничную площадку, – Валентина и Оля замолчали, чувствуя неловкость друг перед другом.

Подполковник накинул на плечи бушлат и вышел из квартиры. Он закурил и спустился по лестнице на пол-этажа вниз к окну, где стояла банка с окурками. За окном стояла поздняя осень. Почти все деревья стояли без листьев. Махонин очень переживал после того как этого пьяницу и драчуна, хохла отправили в дисбат. Хоть это и произошло в отсутствии дивизиона и его лично, всё-таки он чувствовал свою вину. Напрямую его никто не обвинял. Командир дивизии пока не знал, стоит ли наказывать Махонина за тот инцидент. Но подполковник опасался, что перед демобилизацией не получит очередного звания. А от этого зависит его пенсия и перспективы получения квартиры на юге, куда он собирался переехать. «Сморчок. Приспичило ему перед самым „дембелем“ нажраться. Водки, понимаешь, гадёнышу захотелось. Почувствовал себя „дедом“, думал, всё ему можно. Ещё и драку устроил с патрулём. И чего это Валентина хочет от меня? Не буду я делать одолжение, чтобы помочь этому гадёнышу. А может, она просто узнать хочет, что тогда случилось или знает что-то, что я не знаю? Ладно, надо успокоиться, вряд ли она со злом пришла или по чьей-то просьбе. Совсем не похоже на неё», – думал полковник, глядя в окно.

– Знаете, Валентина, – прервала затянувшуюся паузу жена Махонина, – Петя очень нервничает из-за того случая.

– Не думаю, что этот парень способен был сделать что-то плохое. Я вот и пришла всё выяснить. Мне кажется, что-то здесь совсем не так. Что-то не сходится. Оля, а Сергеич вам говорил, что именно произошло. Я, похоже, чего-то своим старческим умом не понимаю.

– Просто вы не всё знаете. Когда в сентябре дивизион был на учениях, этот солдат ушёл в самоволку к какой-то девке, да и напился там. Дежурный дивизиона отсутствовал тогда, а когда вернулся и узнал, что тот не находится в казарме, сразу же доложил дежурному по гарнизону. А когда патруль нашёл его спящим возле бани за забором гарнизона, тот, пьяный, устроил драку с ними. Вот за это его и отправили в дисциплинарный батальон под Брест в Жабинку.

– А сколько он там будет?

– Суд дал ему два года. Максимум, что могли присудить. Ему ещё повезло, что дезертирство не присудили. Правда, Пётр говорил, что по закону дезертирством считается отсутствие солдата на время более трёх суток. Но командир артполка Бартышев настаивал именно на дезертирстве. Ты ведь знаешь, Валя, что командир дивизии генерала получил недавно, вот он и вмешался. И Бартышев с Грановым языки прикусили. Да к тому же, и не по закону это было. Гадкие они всё-таки люди, как оказалось.

Хлопнула входная дверь. Пётр Сергеевич разделся в прихожей и вернулся к оживлённо беседующим женщинам.

– Ну, вот я и вернулся. Оля, подогрей чайник, остыл-то, поди.

– Сейчас. Петь, я рассказала Валентине, как всё было. Ну, я пойду, подогрею чай, – сказала мужу жена.

– А когда это случилось, Сергеич? – спросила Валентина.

– Как раз как мы только уехали на армейский полигон. В начале сентября это и случилось.

Валентина почувствовала, как похолодело в груди и больно укололо в самое сердце.

– Пётр Сергеич, таблетка валидола у тебя найдётся, а то что-то нехорошо мне.

– Ты что, Валентина. Да что ты разнервничалась-то так. Я не переживаю так сильно. А ты-то чего? – ответил подполковник, доставая из шкатулки, стоявшей возле телевизора, пачку валидола и протягивая её продавщице.

– Ну что ты, Валь, успокойся. Не надо так волноваться, у тебя ведь внучка. Тебе нельзя болеть и переживать из-за чепухи. Кстати, как там внучка? Слышал, поправляться стала? – подполковник сел рядом с Валентиной Ильиничной и, взяв её руку в свою, стал успокаивать. Валентина, молча сидела, положив под язык таблетку валидола. В это время в комнату с чайником вошла жена подполковника.

– Валя, вам плохо? – спросила она взволнованно.

– Уже нет. Потихоньку отпускает, – ответила гостья. – Простите, что напугала вас. Но на то есть веская причина для переживаний. Я сама виновата во всём, и парень здесь не причём.

Хозяева недоумённо переглянулись.

– Ты, что, хочешь сказать, что сама его напоила? – обескуражено спросил подполковник.

– Нет, Пётр Сергеич, не то ты говоришь. Я имела в виду, что он в тот день спас жизнь моей внучки. Правда, надо всё точно вспомнить по дням и часам. Если только это точно совпадает, то парня выручать надо. Виновна я оказалась перед вами обоими.

– Что ты говоришь, Валентина? Я тебя не понимаю. Объясни яснее, – попросил сбитый с толку хозяин дома.

Валентина Ильинична, глубоко вздохнув, начала рассказывать всё, что произошло в конце лета и в начале сентября. Она несколько раз останавливалась от сильного волнения и, тяжело переведя дыхание, продолжала дальше. Махонины внимательно выслушали её рассказ. В комнате повисла напряжённая тишина. Через полминуты Ольга подсела поближе к гостье и обняла её за плечи.

– Ну, всё, всё. Валя, не волнуйся, – сказала она, потрясённая рассказом гостьи.

– Вот, гнида, – произнёс подполковник.

– Ты это о ком? – спросила недоумённо жена.– Да о Бартышеве. Он же, змей подколодный, совсем не так всё обрисовал. Так всё намалевал, как будто мой боец бросился тогда пьяный на его солдата, который был старшим патруля и чуть не убил его. Говорит, что Михайличук вспомнил тому старую обиду, драку «дедов». Теперь я понимаю всё. Этот гад насолить мне хотел. Чувствовал я, что Бартышев недолюбливает меня. Наверное, из-за того, что я с комдивом знаком. Но подлости такой я от него не ожидал. А парня действительно жаль, – сказал озадаченный новыми обстоятельствами подполковник и вышел в коридор. Рука механически потянулась в карман за сигаретами. Но подполковник неожиданно раздумал и пошёл на кухню.

– Господи, Валя, как же тебе повезло. Алеся-то как? Выздоравливает?

– Да, Оля. Спасибо пареньку этому. Хорошая у него душа. Добрая. Он и гулял с ней, когда было время. А сейчас вот попал сам в беду. Знаешь, он мне рассказывал, что девочка одна, его знакомая, умерла от порока сердца прошлой осенью. Он говорил, что Алеся похожа на неё. Я вот думаю, что он из-за этого решился на переливание крови.

– Какая разница, Валя? Ведь сделал он это от чистого сердца. Жаль, что всё так против него обернулось, и что Петра тогда не было здесь. Я вот представила себе, как бы мы чувствовали себя, если бы с нашим внуком случилось бы такое, не дай бог. Да я бы рассудок потеряла. Знаешь, если рассказать кому, так не поверят же.

– Нет, Ольга, должны поверить. Я ему, Василю, обещала, что Господа за него и за его родителей молить буду. Могу представить, каково им-то сейчас, родителям его. Ведь наверняка им сообщили, что сыну присудили дисбат. Такой позор для родителей, особенно для отца. Это же, как в тюрьму попасть.

– Валя, я попрошу Петра узнать адрес его родителей, и мы напишем им письмо. Успокоить их надо. Правду рассказать.

– А ещё я хочу к комдиву поехать, в Слоним. Надо бы с ним поговорить. Может, комдив поймёт? Да не может не понять, небось, сам-то дед уже.

– Знаешь, нам с Петром неудобно как-то в это вмешиваться.– Да не надо вам ничего делать. Это моё дело. Я просто обязана это сделать. Ради Алеси и ради Василя. Да и Сергеичу помочь надо, справедливость восстановить.

Пётр Сергеевич вернулся в комнату к женщинам.

– Значит так. Обдумал я всё. Надо собрать документы, написать всякие бумажки, какие для трибунала требуется, и подавать на пересмотр дела. Самых главных, Валентина, твоих показаний там не было. А в дивизионе попытаюсь узнать у старослужащих кое-что дополнительно. Может, кто из них что-то важное вспомнит. Ты, Валентина, молодец, что не постеснялась зайти. А то я бы так и носил грех за душой, так бы и считал этого парня подонком. Ты завтра работаешь, Валентина? – спросил в конце своей тирады подполковник.